Я люблю смотреть на город ночью. Ночью никто не отвлекает от мыслей, и они возвращаются домой, вспугнутые шумом, светом и людьми.
А иногда вместе мыслей приходят воспоминания: сначала мнутся у порога, не решаясь войти, а потом, расхрабрившись, вваливаются в голову и молчат тысячей голосов. От этого звенит в ушах.
Первым всегда вспоминается мой первый плохой день. Мне нравится его так называть – Первый Плохой День. От названия веет чем-то старомодно-дурацким, и потому мне гораздо легче смеяться над ним. Не плакать ведь, верно?
— Горчаков, сколько мы уже знакомы? Десять лет, двадцать, сто?
Не обращаю внимания. Если долго молчать и не смотреть в лицо, она уходит. Кстати, это действует если не со всеми людьми, то с многими – проверено опытом, поэтому молчу и продолжаю смотреть вниз.
Балкон узкий, тесный: баррикада из старых тумб, пыльных связок из шуб и курток, банок с краской, стопок газет, остатков плитки и пустого аквариума ограждает меня от соседей. Нечего им сюда заглядывать. Ничего хорошего они не увидят.
— Горчаков, ты меня слышишь?
Молчу. Смотрю вниз. Хочется закурить – я не люблю табак и кашляю как ошалелый от дыма, но сигарета хорошо смотрелась бы в руке. Уместно. И совсем немного – драматично. Да, я склонен к драме. Еще один из моих недостатков. Но его с большой буквы я не именую.
— Молчишь, значит. — Голос становится все выше и выше; еще чуть-чуть – и им можно будет резать стекло. — Не знаю, зачем я продолжаю приходить, если тебе это не нужно. Я могла бы остаться... — Она глотает слово «дом», но я же слышу. — Могла бы не являться тенью отца Гамлета, но какого-то черта таскаюсь к тебе. Как идиотка!
У меня руки не дошли застеклить балкон. Хотя зачем я вру? Я и не собирался этим заниматься – не умею и не люблю работать руками. Еще один недостаток. И снова вру: мне нравятся мои недостатки – и я считаю их всего лишь милыми чудачествами – в хорошие дни.
— Горчаков, не притворяйся глухим. Скажи, зачем ты опять принялся за старое? Тебе мало было прошлых разов? — Она так и говорит – «разов». Тупая корова. — Ладно я, я привыкла, что тебе наплевать на меня, а другие? А как же они? — Она дергает меня за рукав. — Ты о них думаешь?!
Нет.
Нет, не думаю. Оп, еще один недостаток!
Она стала тяжелее: я едва поднимаю ее, с усилием переваливаю через перила и толкаю, а потом у меня еще долго ноют плечи. Корова.

***

Когда начался Первый Плохой День, я решил, что это будет еще один хороший день – такой же, как вереница других дней, отличавшихся только погодой и обедом. Да и обеды иногда были одинаковыми: школьные повара разносолами нас не баловали. Так что с утра все было так же, как и всегда – тишина пустой квартиры, бутерброд в холодильнике, монотонный голос Ирины Юрьевны, какао и сырники в столовой.
А потом явилась она.
— Дети, — Ирина Юрьевна наверняка мнила себя важной особой; и внимание наше привлекала исключительно хлопками, — это наша новенькая – Оля Ильина. Поздоровайтесь с ней.
Класс затянул «здравствуйте», а я промолчал. Помню, Оля не понравилась мне – или снова вру, перенося чувства себя-сегодняшнего на себя-прошлого? – и я решил, что буду дразнить ее. Ну а что? Раньше дразнили только меня (я долго оставался чересчур упитанным ребенком, жертвой бабушкиной любви и родительского невнимания), а теперь настал ее черед.
Оля была альбиносом.
Ирина Юрьевна усадила ее рядом со мной, и весь следующий урок я старался не прикасаться к ней даже краешком одежды, хотя и ощущал волну тепла. Это было непривычно.
Я волновался: придумывал дразнилки и воображал, как это будет. Заплачет ли она? Будет ли ей обидно? Вспомнит ли она об этом ночью, когда кажется, что мир вокруг исчез, а осталось лишь воображение? Я предвкушал радость.
Да, наверное, это не был самый первый плохой день – со мной случалось всякое и раньше, но никогда прежде я не… Не люблю это говорить. Даже в мыслях. Потому и придумываю длинные дурацкие названия, похожие на пыльные плюшевые занавеси в каком-нибудь провинциальном театре – мои собственные крылья Мельпомены.
На перемене я дождался, пока мы вывалимся в коридор одним огромным комом, и начал кричать дразнилки. Тогда они казались мне очень остроумными – «Альбинос – в попе нос!», – но теперь я понимаю, почему получал за сочинения не больше тройки.
А потом все почему-то пошло наперекосяк. Меня не поддержал никто: даже заика Даня, первый подпевала и трус, косил левым глазом и молчал.
В общем, все закончилось тривиальной дракой, в которой я же и пострадал. Раньше меня дразнили, да, но теперь невзлюбили – я ощутил это буквально всей кожей.
Далась же им эта Оля!..
Домой я брел медленно, едва переставляя ноги, но Оля – в тот день она окружила меня душной стеной – все равно как-то оказалась позади меня. Догнала, пристроилась справа и защебетала воробьем. Наглым белобрысым воробьем, из-за которого у меня наливался багрянцем синяк под глазом и шумело в ушах. Я разозлился. Есть у меня такой недостаток – я быстро вспыхиваю, а потом творю неведомо что. Иногда это даже хорошо: именно в такие моменты я становлюсь резок, быстр, решителен, – но обычно вспышки гнева ни к чему хорошему не приводят.
Мы шли вдоль оживленной трассы, и Оля, не умолкая ни на секунду, рассказывала о своей собаке, о кукле, о братике, о новом платье. Кажется, она пыталась со мной подружиться. Нет, она точно хотела дружить со мной, но это знание пришло позже, а пока я молчал и злился.
Мимо промчалась машина, обдала нас водой из лужи, и Оля, взвизгнув, отпрыгнула в сторону – прямо ко мне. А я ее оттолкнул. Сильно, так, что она упала.
У нее смешно округлился рот. И глаза. Совсем как у человечка на детском рисунке. Я и сам малевал таких же уродцев: два кружочка – глаза, круг побольше – голова, два полукруга вместо ушей, носа нет, а рот кривится палочкой.
Миг назад шумная улица опустела. Я мог поклясться, что все люди попросту исчезли в один миг, но это было бы ложью. Наверняка кто-то проходил мимо, не замечая нас, но я видел только Олю. Она упала в ту самую лужу, и грязная вода уже пропитала юбку и подбиралась к пиджаку. А потом ее скрыла массивная морда грузовика.
Все случилось как-то разом – в единую бесконечную секунду, наполненную многоцветьем негативной пленки. Раз – бледная кожа, натянувшаяся на лбу и висках. Два – серая от брызг, горячая шкура рычащего грузовика. Три – я иду по тротуару и повторяю считалочку, ту, где месяц вынул ножик из кармана и пошел всех резать.
Вечер помню плохо. Кажется, что-то ел, что-то говорил, но этого словно и не было. Но вот следующий день я вижу очень четко.
В класс я пришел первым. Вскочил едва ли не на рассвете, собрался и убежал в школу, чтобы усесться за парту и следить за каждым входящим, выискивая в лице – что? что я надеялся там увидеть: страх, любопытство, возбуждение? – не помню что.
Но все было таким обычным, будто вновь настал хороший день. Я даже немного расслабился и рискнул достать из портфеля книги и тетрадки: до того я сидел почти не шевелясь, ожидая то ли визита милиции и расстрела на футбольном поле перед школой, то ли прилюдной порки на общешкольной линейке. Да, страхи мои причудливы.
— Привет, Горчаков!
Сначала я обмер. Сердце перестало стучать, у меня заледенели пальцы, и пенал выскользнул на пол. Я же говорил о любви к драме? Она и помогла мне опомниться.
— Привет. Оля. — Никаких вопросов о вчерашнем, никаких воспоминаний о чихающей железной морде грузовика, ничего.
Она села рядом и принялась рыться в ранце. От нее пахло молоком и совсем немного духами, на тоненьких косицах сверкали розовые резинки, а блузку плохо выгладили – рукава измялись. И было так нехорошо оттого, что она рядом – живая, бело-розовая, шумная, – что я ткнул в нее пальцем. В бок, под ребра, чтоб побольнее.
— Ай! Ты дурак, Горчаков?!
Нет, не сон. И будто ничего и не было.

***

Люблю смотреть на город ночью, но рассвет – это не мое. От лиловых, розовых, багряных, сиреневых полос у меня болит голова и страх скребет грудь. Ночь волшебна; рассвет же изгоняет бесов.
Смотрю вниз: новый дворник шаркает самодельной метлой из прутьев и веток по асфальту; деловитый кот охотится на птичку; на лавочке в кустах сирени, накрывшись с головой курткой, спит безымянный пьянчуга. Ни следа Оли. Впрочем, как и всегда.
Может, она тоже бес?
Глупая мысль, но избавиться от нее все сложнее и сложнее. Скоро в двери щелкнет замок и она воздвигнется на пороге памятником самой себе – живая, свежая, радостная. Сука!..
Я не могу избавиться от нее. Строчка из плохого фильма – такую хорошо произносить на кухне, жалуясь уже поддатому товарищу на тупую подругу. «Я не могу избавиться от нее, она же сама не выживет!» Все так. Ей некуда идти – она ночует где придется, кочует от одного дома к другому. Да и насчет выживания не все так просто.
После того, Первого Плохого Дня, случались и другие дни: иногда хуже, иногда лучше, но прежними они больше не были. Оля не отпускала меня, она привязалась ко мне, прилипла, ходила следом и смотрела из-за плеча. Со мной не дружили – только она была рядом; меня гнали – она шла за мной. Так что вскоре я повторил... эксперимент.
Я столкнул ее в колодец канализационной шахты. Сбросил вниз розовый ранец, изукрашенный мерзкими кукольными личиками, спихнул в вонючую дыру несколько досок и даже накрыл колодец брезентом.
Утром она явилась как ни в чем не бывало.
Я жег ее. Резал. Науськивал соседского бойцовского пса, подсыпал таблетки в компот, душил пояском от куртки, бечевкой, галстуком, гитарной струной. Хлорка, крысиный яд, жидкость для очистки труб. Плохих дней становилось все больше и больше.
Мы окончили школу. Мы поступили в институт на один и тот же факультет. Заметили, я говорю «мы»? Потому что в чужих глазах – да и в моих тоже – мы слились в один силуэт. Порознь нас уже и представить никто не мог, будто мы всегда были вместе. Устроились на работу, нашли хобби, женился я и вышла замуж она, развелись, а теперь продолжаем мучить друг друга.
Сегодня Плохой День. Оля опять пилит меня из-за каких-то пустяков: я даже не хочу разбираться в ее словах. Она пытается меня исправить. Улучшить.
Она думает, что любит меня, а я знаю – это обычное проклятие.
Рок. Фатум. Древнегреческая комедия, над которой обхохатываются боги, ведь это же так смешно – наблюдать за чужими муками. Смотри, смотри, как нелепо и смешно он боится! как дрожит он, устрашась возмездия! И я, вынужденный читать чужие слова, напяливаю маску, чтобы пережить еще один плохой день.
Сереет. Отступаю в комнату, падаю на разобранную постель. На темно-красной простыне сияет длинный белый волос. Значит, мне никуда не деться? Значит, все предопределено?
— Привет, Горчаков! Утро сегодня – ну просто восторг чувств! И сирень так пахнет... Я поставлю ее в банку? Вот тут, на окошке... А еще, знаешь, я видела…
От новой мысли опять просыпается паника, и страх, и предвкушение: а если в следующий раз придётся умереть кому-то другому? Кому-то, кто является мной? Тогда это будет Последний Плохой День.
Я улыбаюсь.

Начало не понравилось, как-то немного неуклюже про эти мысли написано, да и опечатка сразу в глаза бросается, автор явно торопился.


Но потом автор разогнался (возможно начало он в конце переписывал), и дальше все было очень даже литературно, в процессе прочтения у меня возникли ассоциации с Солярисом. Там они тоже не могли избавиться от фантомов, если кто помнит. Язык хорош, ничто почти не режет глаз. Если придираться по большому счету, то не совсем понятно, что хотел сказать автор. За что это все Горчакову? Дразнили его. Получается за дело дразнили, раз он такой козлина оказался. Или он таким стал, потому что дразнили? А как только нашелся другой объект для насмешек с радостью попытался переключить огонь на другого? Хм, не велико ли наказание за детское малодушие. Оля его пытается улучшить? Он как в "Дне сурка" должен всех спасти и научится играть на пианино? Или Оля это совесть, которая никогда не уйдет?
В общем, мне понравилось, всех рассказов я пока не видел, но что-нибудь высокое поставлю.

Извините, автор, мне рассказ не понравился. Пересказ "Соляриса" на новый лад, не более. Речь тоже "не ах!" А где порог у головы:

Автор, я прочитала ваш рассказ.
не многовато ли первых на одно предложение?

Ну и все...монотонно, скучно и неинтересно. Самокопание, ковыряние собственной личностной драмы и освобождение от нее путем изложения на бумаге, это прекрасно. Но меня вообще не тронул данный психологический пассаж главного героя, совсем. Если автор выбирает для своего рассказа такой вот стиль, прежде всего он должен задуматься над техникой исполнения. Изложение должно быть безупречным. Читатель хочет сопереживать, а не выслушивать. Пока у автора не получилось, но зато есть к чему стремиться =)))

Удачи.

Вообще, как-то неудачно получилось - именно начало. Мне понравилось - читать легко, все время держит в напряжении повествование, образы тоже по душе пришлись.
Открытый финал и, вообще, не понятно для чего и зачем это все, но, в целом, впечатление хорошее.

Отлично! Первый живой рассказ. Написано хорошо. И приём этот, где мысли и действия переплетаются мне нравится, динамика и уже читаешь и не можешь остановиться. И вот это очень может быть, что Агния.

Ну или вы) весьма местами напомнает.

Не, я слова экономлю. И хвалить бы себя не стала. Вернее стала бы, но ещё и поругала незначительно.

Как бы так корректно написать... Я не особенно поняла. Запнулась в самом начале, там, где "вспугнутые" в конце предложения. И так и не пошел в меня этот рассказ. Из очевидного: зачем вы, автор, даете читателю подсказки? "Она хотела подружиться," - пишете вы. Это ясно без лишних слов.
Есть такое правило: показывайте, а не рассказывайте. Вы показываете картинку и следом поясняете ее. Всего не запомнила, но меня раздражали ваши пояснения эмоций и реакций. Из хорошего: яркая Оля как персонаж. И ничего общего с "Солярисом" я не увидела.

"И за борт её бросает в надлежащую волну" (с), и так много раз
Наверняка есть какие-то философские и психологические глубины, но как-то их не прочувствовала. Может быть, потому, что скучновато.
Ну, глюк, ну, ГГ пытается от него избавиться разными методами. Местами - впечатляет. Финал даёт некоторый намёк на дальнейшее развитие, но слишком невнятный.
"Молчат тысячей голосов" - это супер. Вот если бы весь стиль к таким удачным пассажам подтянуть.

Нет, не люблю нуар. Не люблю за пафос, за нарочитый дуализм садист-жертва, за глубокосамокопания часто не самого приятного персонажа... Как в нашем случае. Герой по неизвестной причине самозабвенно предаёт смертям несчастную девицу и ещё рефлексирует по этому поводу бесконечно. Ах, бедный-несчастный. Сочуствия только нет. Ни к садисту, ни к жертве.

Кхе... маленький Чикатило однако... Двойственное от рассказа ощущение. Да, не единожды уже промусолена тема... но подана любопытно. Чуть подчистить, есть что - зацепился местами взгляд, но не критично...

Соответствие темы - нет, наверное можно пришить и объяснить, но это будут белые нитки.

Удачи на конкурсе.

Вот на этом моменте я завис.

Здесь у меня случился когнитивный диссонанс.

Э...?

Иногда, Муррочка, вы замечаете то, чего не видят другие. Похвально.

В общем - и понравилось, и нет. Такой вот кандилябер с кандибобером.

Размышления маньяка-садиста. Тяжеловато как-то.

Весь рассказ построен на размышлениях главного героя. Но вот беда, его проблемы не вызывают ни сочувствия, ни сопереживания. Язык вроде хорош, но этого мало. Для полноценного рассказа не хватило какой-то изюминки, неожиданной развязки. Мне показалось, что автор старался, даже делал попытки выйти за пределы реальности, но получилось не очень.

Есть много произведений, которые подводят к самоубийству ГГ, и данный рассказ на этом фоне довольно обычный. Переживания ГГ оставили меня равнодушным, сочувствия он не вызывает, да и вообще – неприятный тип.
А исполнение – безукоризненное. И язык хороший.

Что это было? Неразлучная пара садо-мазо? Или закомплексованность с детства и шизофрения на этой почве? В общем, мне абсолютно не зашло, извините, автор.

О несостоявшемся маньяке, у которого никак не получается убить одну жертву.
Или о "призраке", который преследует своего убийцу.
Или просто о сумасшедшем.

Народ требует хлеба

Хороша вещь, наверное Текиллерова) Одно плохо (я и сама совершала такие ошибки) - герой уж больно противный.
Но всё равно - есть и уровень и идея.

Первый Плохой День

Она его любит, а он её - нет. Хотя нет, любит, конечно же. До такой степени, что готов прибить. От любви до ненависти, как говорится...
Не люблю говорить "не понравилось", стараюсь как можно меньше это выражение употреблять, поскольку в каждом тексте пытаюсь найти "разумное, доброе, вечное" и ценное, но в данном случае, видимо, придётся снизойти. Обычно, такие тексты я называю "настрояшки". Всё зависит от настроения, с которым ты рассказ читаешь. Видимо, у меня на тот момент было очень плохое настроение, поэтому я так и не смог себя переубедить, что есть в тексте хоть что-то хорошее для восприятия.

Отличный атмосферный рассказ, написанный хорошим литературным языком с прекрасными оборотами и находками – одно только «молчат тысячей голосов» чего стоит! – с филигранно прорисованной картинкой и точной визуализацией, переплетающий реальность с миром галлюцинаций.
Редкий случай, когда читаешь обычный рассказ на обычном конкурсе, но, тем не менее, возникает ощущение, что держишь в руках настоящую книгу признанного мастера.

Автор успешно исследовал одну из причин самоубийства и дал нам яркое описание предшествующих событий, убеждающих читателей в неизбежном наступлении подобного драматического финала. Мы вместе с автором прошли через помешательство героя, наполненное болью и ужасом от содеянного в детстве.
О том, что это сумасшествие чистой воды говорит нам и название рассказа, что подчёркивает осведомлённость автора в исследуемой теме. Когда больной на всю голову, психически сломанный человек пытается защититься от случившегося, он ставит в голове своеобразный блок, никогда не называя вещи своими именами. Поэтому убийство - это обезличенно-абстрактный Первый Плохой День.

Наверняка многие смотрели замечательный фильм Рона Ховарда «Игры разума» с блистательным Расселом Кроу во главе? У меня возникли подобные аллюзии в рассказе «Первый Плохой День». Судите сами: герой рассказа в детстве случайно толкает героиню под грузовик и его крыша (героя, а не грузовика), отъезжает навсегда. Случайно выйдя сухим из этой трагической истории, герой сдвигается по фазе на почве непредумышленного убийства и начинает перманентно видеть свою мёртвую жертву.

Всю свою жизнь герой пытается избавиться от безумного наваждения единственным способом, который, собственно, и привёл его к этому безумию: убийством. Но этот страшный «День сурка» не может избавить героя от присутствия жертвы: она не в реальном мире, а лишь в его голове.
И тогда к герою приходит спасительная мысль, как заставить исчезнуть этот болтливый укор его опрометчивому поступку в детстве: покончить жизнь самоубийством.

Получил истинное эстетическое наслаждение от чтения. Оценка будет высокой.

Призрачный рассказ. То ли девушка и впрямь жива, то ли призрак является – неясно.
Финал открыт.

Как избавиться от бледной тени из головы? Убить себя. Герой долго к этому шёл. Потяжелевший со временем глюк его доконал)) Не зашло, читать было неприятно, хотя, возможно, автор этого и добивался?

Это было круче чем секс

Да вы чо! Какая-то рыхлая рефлексия невнятного и бездарного убийцушки. Я бы там ухх.

Здесь я нашёл то, что так давно искал в этом конкурсе. Признаться, я думал тут опять соберутся старпёры и начнут нести свою чушь. Но этот рассказ... он заставил меня поверить, что есть в сети талантливые авторы, которые... так описывают чернуху, что эта чернуха становится блевотиной.

Это всё словеса, что-то типа вступления. А по факту: овчинка стоила выделки. Рассказ получился румяный, как болгарский пряник

А идея-то клевая, очень клевая. Кстати, был рассказ, про зомби-апокалипсис, где за людьми стали таскаться "их" зомби, то есть те, кто умер по их вине. Это не я к тому, что автор что-то позаимствовал - рассказ вообще малоизвестен и вообще не о том. А к тому, что идею такую можно очень круто развернуть.

У меня есть и подобный рассказ. О мертвецах, всегда следующих по пятам.
Но это те люди, которых ненавидят герои.