– Папа, расскажи мне на ночь сказку.
Обычно нашей пятилетней дочери Снежане перед сном частенько читала какую-нибудь нехитрую историю мама, но в этот раз она была занята, и это ответственное дело поручили мне.
– Хорошо, Снежка, обязательно расскажу, только укройся одеяльцем.
Дочь послушно последовала совету и приготовилась внимательно выслушать рассказ.
“Жили себе дед да баба, у них была курочка; снесла под полом яичко, да не простое – золотое. Дед бил – не разбил, баба била – не разбила, а мышка прибежала… ”.
– Знаю, мышка прибежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось, – перебила меня Снежка. – Это про курочку Рябу. Я эту историю ещё в садике слышала. Давай что-нибудь новенькое.
– Хорошо, – покорно согласился я. – Слушай другую.
“Лежит в поле лошадиный остов. Прибежала мышка-норушка и спрашивает:
– Терем-теремок, кто в тереме живёт?”
– Я мышка-норушка, а потом пришёл медведь и весь теремок раздавил, – нетерпеливо воскликнула Снежка, подскочив со своего места. – Её я в мультике по телевизору смотрела.
“Посеял дед репку…”
– Выросла репка большая-пребольшая, а потом они всей семьёй этот овощ из огорода тащили, – с грустью вздохнула Снежка.
“ Жил-был старик со старухою. Просит старик:
– Испеки, старуха, колобок.
– Из чего печь-то?”.
– По сусекам метён, по полкам скребён, а потом Колобок от них убежал и песенки распевал, – закончила за меня дочка. – Нет, ты меня совсем уморил. Такие древние сказки у нас даже ясельные детки наизусть знают. Ты не отлынивай, рассказывай что-нибудь новенькое.
– Новенькое? – задумался я и поскрёб в затылке в поисках новых идей. Ничего в голову не приходило.
– Только, чур, чтобы все остались живы-здоровы, – предупредила Снежка, грозя пальчиком. – А то знаю я вас, взрослых.
“Однажды заболел Ёжик. А Медвежонок узнал об этом и решил помочь другу...“
– Папа, об этом же уже тоже сказка есть! – снова перебила дочь. – И даже мультик.
– Заболел Слонёнок.
– Пап, опять. Ты же прекрасно знаешь, что слонёнки живут не в лесах, а в джунглях.
– Раз такое дело, тогда заболел Львёнок.
– А львёнки живут в Африке, ещё бы про пингвинёнков из Антарктиды вспомнил!
– Доченька, – устав от бессмысленного спора, взмолился я, – тогда сама предложи, кто в моей сказке заболеет.
– А почему кто-то должен заболеть? Разве нельзя без этого обойтись?!
– Но Снежка, непреложные законы сказки просто обязывают окунуть главного героя в какую-нибудь беду или, в крайнем случае, тяжёлую ситуацию, из которой после долгих приключений и треволнений он должен будет выбраться сам, или его вытащит верный и лучший друг-товарищ.
– Плохие законы, – решительно заявила дочь. – Пусть обвязывают кого-нибудь другого. И вообще, дети не должны болеть. Даже в сказках. Даже понарошку.
– Но в жизни всё по-другому.
– И в жизни пусть не болеют. Ни дети не болеют, ни их мамы и папы. Ни их бабушки и дедушки. И вообще никто.
– И как тогда быть? – решился я прервать небольшую паузу, возникшую после фразы дочери, которая сама задумалась над своими словами.
– Ты же у нас папа. Придумай какую-нибудь новую интересную и добрую сказку. Главное, с хорошим концом. И чтобы страшно не было. Мне ещё всю ночь спать.
– Хорошо, – согласился я, – пусть будет новая, интересная и добрая сказка. Давай, устраивайся поудобней и принимайся слушать.
“Едва только стихли последние отзвуки прощального марша, сыгранного закатом на сигнальной трубе, как Солнце, подстёгиваемое собственным нетерпением, безвозвратно закатилось за горизонт, стремительно и быстро, из нескромного опасения опоздать на долгожданное рандеву, назначенное неким лицом из своих тайных мечтаний после долгой разлуки, оставляя после себя лишь тень робких надежд на возвращение”.
– Папа, – неожиданно вмешалась в рассказ Снежка и выдернула из моря фантазии меня, блаженно окунувшегося в нахлынувшие ласковые волны безудержного сочинительства.
– Что, дочка? – переспросил я, с величайшим трудом пытаясь удержаться на гребне упругой волны, подхватившей и унёсшей меня на безбрежные просторы сказки.
– А разве Солнышко мечтает пожениться? – спросила Снежка.
– Почему ты так решила? – удивился я.
– Ну, ты же сам только что сказал “на встречу с неким лицом из тайных мечтаний”. Получается, не только девочки, но и Солнышко мечтает о мальчиках?
– А что, уже мечтаешь? – осторожно, чтобы ненароком не расплескать детскую непосредственность, спросил я.
– Не так чтобы очень, но в садике есть один мальчик, который мне очень нравится. Его Сашей зовут, – таинственным шёпотом поведала мне свой секрет порозовевшая от смущения Снежка. – Когда я вырасту, обязательно на нём женюсь.
– Девочки не женятся, они выходят замуж.
– Правда? – задумалась Снежка. – Я не знала. Можно в таком случае ещё немножко подумать.
– О чём?
– По поводу Саши. Жениться на нём дело одно, а вот выйти за него замуж – совсем другое. Ты лучше дальше рассказывай.
“Молодая и бледная луна, позёвывая и потягиваясь всем телом, совершенно не торопилась подменить на вахте светоча своего более яркого напарника, оттягивая как можно дольше свой выход на скучное и унылое дежурство. Звёзды, эти многочисленные, но микроскопические по размеру, спутники ленивого ночного светила, густо, подобно веснушкам, рассыпанным по лицу рыжего мальчугана, облепили темнеющее небо, будто опасались затеряться и окончательно сгинуть в бездонных глубинах Вселенной”.
– Папа, а звёзды – это дети Луны? – задала очередной отнюдь не детский вопрос Снежка.
– Почему ты так решила?
– Я ведь тоже иногда боюсь потеряться от мамы “в бездонных глубинах Вселенной”. Вселенная – это большой город, как Москва?
– Боюсь, дочка, гораздо больше.
– В сто раз?
– Ещё больше.
– В сотни тысяч миллионов раз?
– Я бы даже сказал, в триллионы.
– У-у-у-у! – протянула Снежка, пытаясь представить себе это невообразимое число. – До стольки я считать пока не умею. Давай дальше.
“Постепенно хаотичное мельтешение и беспорядочное движение этих беспечных небесных светлячков и мотыльков упорядочилось, привычно формируя созвездия. Вскоре и Млечная дорога, вечная покровительница всех путников, небрежным жестом раскинула свою плотную и белёсую мантию, красивым росчерком разделив небо на две половинки”.
– Эта Млечная дорога, должно быть – Великая Волшебница, раз носит такую большую мантию, – рассудительно заметила Снежка, переворачиваясь на левый бочок, закутываясь в одеяльце и стараясь не упустить из моего рассказа ни единого слова.
“Ночь, терпеливо дождавшись окончания этих утомительных, но необходимых приготовлений, заведённых с давних времён, горделиво вступила в свои права, окутав мир непроницаемым одеялом тьмы, погружая в сон. Морфей, преданный слуга богини Накты, хитроумный чародей, одним толчком валящий с ног самого могучего великана, важно шествовал вслед за своей хозяйкой и своим жезлом довершал начатое”.
– Вот теперь это больше похоже на сказку, – удовлетворённо проворчала Снежка. – Феи, колдуньи, чародеи, великаны. А там и рукой подать до появления принцесс и принцев.
“Весь мир постепенно погружался в дрёму под воздействием колдовских чар, и даже, казалось, воздух, был пропитан сладостным дурманом грёз. Лишь луна, вспомнив о своём предназначении, стоять на страже спокойствия и порядка, окончательно стряхнула с себя оцепенение и, забравшись как можно выше, поближе к своим оруженосцам-звёздам, обратила свой строгий взор вниз. На её унылом и постном лице застыла печать глубокомыслия”.
– А луна, я так понимаю, мечтает как следует выспаться, – сделала вывод из услышанного Снежка. – Ну и где твои обещанные принцы и принцессы?
– Я не обещал, что в этой сказке будут принцессы. Ведь ты просила совершенно новую, вот и получи.
– Ну, а хотя бы животные здесь имеются? – взмолилась девочка.
– Хорошо, – поддался я на уговоры ребёнка, – будут тебе животные.
“Необходимо заметить, что кроме стражников, луны и звёзд, бодрствовал и различного рода ночной народ. В основе своей – беспощадные и кровожадные хищники: волки и совы, хорьки и летучие мыши, рыси и лисицы. Словом, те, кто отсыпается днём, а в тёмное время суток добывает пропитание охотой. Выскочит такой зверь из кустов на тропку лесную, опустит морду к земле, принюхается, выслеживая запах добычи, да пустится рысью”.
– Папа, ты обещал без кровожадности, – голос Снежки звенел на высокой нотке, грозя перерасти в плач.
– Милая, они же животные. Им ведь тоже нужно кушать. К тому же, скажу по секрету, хищники убивают только больных, старых и немощных, чтобы не было эпидемий. Их недаром называют “санитарами леса”.
– Папа, я всё поняла, – сообщила Снежка. – Плохо быть голодным. За это я тебя прощаю.
“Выскочит зверь, учует след добычи и пустится рысью. Голод не позволяет стоять на месте, гонит хищника вперёд, заставляет спешить, торопиться. Время от времени можно расслышать тоскливый вой волка, горько жалующегося на свою трудную, переполненную нерешёнными проблемами жизнь”.
– Бедненькие, – пожалела Снежка волков, – а ещё их охотники из ружьев стреляют. Вот взять и запретить все ружья на земле.
“А в это время на дальней окраине леса лежало болото: мрачный, сырой, туманный, поросший мхом и лишайниками, торфяник. И днём-то это место было тёмным и неприветливым, а уж ночью его и вовсе окутывала серая непроглядная тьма. На первый, поверхностный взгляд, брошенный случайно забредшим путником, казалось, что болото пустынно и заброшено. Но это было неверно, поскольку при более пристальном, детальном рассмотрении, можно было разглядеть, что в торфянике кипит жизнь. На самых низкорослых кустах копошатся паучки и букашки, в смрадном зловонном воздухе зависают комары и стрекозы, в затхлой стоячей воде мельтешат головастики и пиявки, на мшистых и грязных кочках расположились жабы и лягушки”.
– А я не боюсь лягушек, – храбро заявила Снежка, тем не менее стараясь поплотнее укутаться в одеяло. – Вот пауков боюсь. Они такие противные. Мохноногие и шевелючие. Бр-р-р-р!
“Но самыми удивительными существами, населяющими гиблые топи, была не живность, активно, непрерывным циклом уничтожающая и истребляющая друг друга, а нечисть. Лешие, водяные, кикиморы, огнёвки и домовые. В совсем ещё недавние времена они жили везде, где это только было возможно: в лесах, полях, горах, озёрах, и даже, страшно себе представить, в человеческом жилье. Однако внезапно наступила эра человека, и древний народ зачах, стал вымирать, а местами и вовсе исчезать с лица нашей планеты. Пришлось всем сказочным существам, под напором развившего активную деятельность человека, решившего поработить всю планету, спрятаться в малодоступных и безлюдных местах. Элементали и стихиали предпочли обратиться к своим извечным покровителям, чтобы укрыться от нескромного и пытливого взора человека. Так, рароги, саламандры и фениксы вселились во всепожирающее пламя огня, водяные, келпи, наяды, русалки и ундины предпочли раствориться в воде, драконы, альвы, пикси и феи поспешили рассеяться в воздухе, а гномы, цверги и тролли облюбовали горные подземелья”.
– Значит, всё это не выдумка, а правда! – пришла в восторг Снежка.
– Разумеется, девочка моя, – подтвердил я. – И ковры-самолёты, и шапки-невидимки, и сапоги-скороходы, и даже скатерти-самобранки.
– Как жаль, что люди всё это безвозвратно потеряли, – вздохнула Снежка, откидываясь на подушку.
– Ну почему же, – возразил я. – Ведь всё это осталось в нашей памяти, в книжках.
– Папа, как ты не понимаешь! – воскликнула Снежка, порываясь вскочить. – Одно дело – книжки, другое – всамделишность. Разве ты сам, когда был маленьким, как я, не мечтал прокатиться на Коньке-Горбунке? Надеть шапку-невидимку? Поесть со скатерти-самобранки?
– Это было так давно, доченька, что я и не помню. Мы больше мечтали о том, что можно сделать своими руками, а не по мановению волшебной палочки.
– Мама тоже об этом мечтала?
– Думаю, нет. Но, во всяком случае, точно не о куклах.
– О чём же тогда?
– Об этом нужно спросить у неё самой, – ответил я, при этом прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате, где в свои конспекты зарылась моя дражайшая половина, готовившаяся к очередной сессии.
– Она прямо-таки и рассказала, – усмехнулась Снежка. – Ведь это секрет, который можно поведать лишь близким людям.
– А мы с тобой разве не близкие?
– Я не это имела в виду, папа, – досадливо поморщилась дочь и махнула рукой. – Давай, рассказывай дальше.
“Остальной же нечисти, не имеющей столь высокого покровительства, пришлось довольствоваться болотом. Ко всему можно привыкнуть, философски рассуждали беглецы. Порой, и более неудобоваримые места становились приютом для страждущих, ищущих покоя и приюта. И, смирившаяся со своей незавидной участью нечисть, старалась привить своим детям искреннюю любовь к новой родине. В итоге, рассказы о том, что они когда-то жили в совершенно иной обстановке, постепенно забывались, выветривались из памяти, превратившись в красивые легенды, а человек и вовсе стал сказочным персонажем”.
– Это что получается, – всплеснула руками Снежка, – лешие и кикиморы про нас своим деткам сказки рассказывают?
“Но при любых обстоятельствах, даже самых тяжёлых и запутанных, дети оставались сами собой. Энергия, бьющая через край, выливалась в игры, веселье, забавы. Причём любимым развлеченьем для них являлось завести человека, усталого грибника или ошалелого охотника, вглубь болота и оставить на произвол судьбы. Если люди были сильны духом и не отчаивались, то выбирались из гиблой топи, давая зарок себе и другим, не связываться с проклятым местом. Взрослая часть населения торфяника подобных шалостей не приветствовала, порой, резко осуждала, наказывая своих не в меру разыгравшихся чад, но не запрещала, ибо бессмысленно что-либо втолковать неразумному дитятке о вреде злобных дел”.
– Папа, ты ошибаешься, – грустно вздохнула Снежана. – Дети прекрасно понимают, что творят. Просто, не всегда могут остановиться.
“Весь мир постепенно погружался в дрёму под воздействием колдовских чар. И даже, казалось, воздух, был пропитан сладостным дурманом грёз. Именно в подобное время и осуществляются разнообразные чудеса, подчиняющиеся лишь одному закону – закону сказки.
У края круглой, как пропечённый в печи каравай, благодатной долины, под раскинувшимся небом стоял лес. Тёмный, глухой, дремучий, древний, вековечный. И он был огромен, поскольку деревьев в нём росло видимо-невидимо. Вперемежку стояли могучие кедры и тонкоствольные берёзки, мачтокорабельные сосны и кудрявые тополя, крепкие дубы и листодрожащие осинки. Внизу, под ветвистыми кронами и разнокалиберными стволами, притулилась кустарниковая поросль“.
– Точно, сказочный лес! – заметила Снежка, не упускавшая ни единого слова из моего рассказа. – В жизни такого уже не встретишь.
“За лесом начиналась гряда непреодолимых гор, невероятно огромных, практически неприступных, с покрытыми шапками ледников вершинами. Этот самый лес и эти самые горы служили пограничной зоной маленькой стране, уютно раскинувшейся по всей долине, заросшей невысокой, но мягкой шелковистой травой-муравой. Через долину, пронизывая насквозь, пробегал, ласково напевая звонким чистым голоском на своём необычном языке, неширокий и неглубокий, но неизменно полноводный ручей. На его левом берегу раскинулся небольшой, но красивый городок, населённый необычным народцем. Были они чем-то неуловимо похожи на гномов, но тельце не столь крупное, тяжеловесное“.
– Смурфики, что ли? – удивлённо распахивая свои васильковые глазёнки, снова вмешалась в неспешное повествование дочка.
– Смурфики же голубые, – возразил я, – а эти обычные, только маленькие.
– Тогда, коротышки, типа Незнайки, – проявила недюжинную эрудицию Снежка.
– Носовские коротышки вообще маленькие, не больше напёрстка.
– Жевуны, Болтуны, Мигуны, – продолжала фонтанировать энциклопедическими знаниями сказок Снежка.
– Не гадай, Снежинка, – поморщился я, но, тем не менее, в душе гордясь за своего столь начитанного для своих годков ребёнка. – Вот видишь, как тяжело придумывать с листа что-нибудь новое. Всякий раз убеждаешься, что кто-то об этом уже когда-то рассказал.
– Тогда ты, пап, продолжай. Очень даже интересно, что там дальше будет.
“Жил народец мирно и дружно, ни с кем не ссорился, не ругался, впрочем, к этому никакого повода не было, хотя между соседями случалось всякое, но всё решалось спокойно. Народцем правил мудрый старец Литаро, законы его были объективны и справедливы, и никому в голову не приходило их обжаловать и оспаривать. Земля давала хороший урожай, скотоводы выращивали живность, ремесленники создавали товары, а торговцы ими торговали. Два раза в год, весной и осенью, жители устраивали трёхдневные карнавалы, на которых веселились, пели и плясали, устраивали балаганы и карусели. И эту вековечную идиллию ничего не нарушало, настолько весь жизненный уклад соблюдался из поколения в поколение.
На отшибе у самой запруды стоял домик под стать хозяевам, маленький, кособокий, с крышей, покрытой соломой, уже драной, словно подъеденный мышами фламандский сыр, без крыльца и забора, но с воротами, резными и ажурными, кованые умелым мастером. Ворота стояли на пустыре на удивление ровно, держась на одном столбике, словно насмехаясь над всеми, кто наблюдал эту фантасмагорическую картинку. Однако никто, кроме хозяев, в эту окраину не захаживал, даже случайно заблудившийся путник, поскольку ходил упорный слушок, будто тут обитают ведьмы и колдуньи, злобные и кровожадные, способные наслать любые чары. Неизвестно откуда брались подобные нелепые бредни, однако переубедить горожан, привыкших выслушивать разного рода сплетни и верить в любую ерунду, не представлялось возможным.
В домике жила немногочисленная, всего лишь трое, семья, самая обыкновенная, не волшебная, как думали другие. Бабушка Абигайль, её дочь Вирджиния, и малышка Лили, маленькая не только по возрасту, но и по размеру, совсем крошечная, будто куколка. Несмотря на свой пятилетний возраст, девочка оказалась бойкой и шустрой, смело лезла куда только можно, но также лезла и куда только нельзя, взрослые едва успевали за ней приглядывать”.
– Просто вылитая я, – прошептала Снежка. – Получается, она совсем как Дюймовочка. Только не рассказывай эту историю, мы с мамой её уже читали.
“Бабушка Абигайль и мама Вирджиния в девочке души не чаяли, заботились и оберегали, как могли, пестовали и баловали. Поскольку взрослые избегали общения с обитателями домика, принимая за ведьм, то и дети так же охвачены были этим суеверием, и не желали водиться с Лили. А девочке страсть как хотелось подружиться с какой-нибудь сверстницей, чтобы играть вместе в куклы. Попав в круг отчуждения, когда Лили старательно избегали, то постепенно девочка, некогда жизнерадостная, весёлая и открытая, потихоньку поскучнела, закрылась и превратилась в угрюмого и капризного ребёнка. Основными товарищами по детским играм у Лили стали щеночки и котята, да и то не каждый день, поскольку измученные чрезмерным вниманием и излишней заботой, хотя и не переходящей в открытое издевательство, попросту сбегали, оставив товарку одну-одинёшеньку. И тогда Лили просто бродила по окрестностям, слушала, как поют птицы на деревьях, летают бабочки с цветка на цветок, как мураши суетятся, выстраивая свой муравейник, и наблюдала, как трава пробивается из-под земли.
В такие моменты Лили забывала обо всём, самозабвенно погружаясь в собственные думы о вечном, разумном и добром. И чем больше люди не желали общаться с девочкой, тем больше Лили тянулась к природе: гуляла по лугам и рощам.
Мама и бабушка, разумеется, беспокоились, когда девочка уходила из дому, не находили места от волнения и переживаний, но подобные прогулки пошли Лили на пользу. Она похорошела, окрепла и даже немножечко подросла, и теперь уже не нужно было подсаживать на стул во время ужина. Но несмотря на это Лили была сама не своя, так ей хотелось друга или подружку. Лили забиралась на колени матери, обнимала её за шею и горько жаловалась на судьбу, приговаривая при этом: “мама, я мечтаю о том, чтобы ты всегда оставалась такой же молодой и такой же красивой”.
– Представляешь, папа, – с удивлением заметила Снежка, – я точно о таком же мечтаю. Только вот я не знаю, о чём мама мечтает. И не только моя, но и у других детей.
“Но мать не могла дать ответа плачущей дочери, почему так случилось, из-за чего соседи сторонятся их, поверив нелепым слухам, принимая за ведьм. А ведь это полная чушь, но чушь, которую принимают за чистую монету.
И не смотря ни на что Лили продолжала жить, пусть одна, без подружек и товарищей по детским забавам. Любой необычный листочек, самый резной и вычурный, любая травинка и даже лежащая у тропинки коряга надолго занимали внимание девочки.
Лили, как и любая её сверстница, обожала плести веночки из одуванчиков и маргариток, чтобы надеть на голову, любила украшать свои светлые кудряшки цветком лилии или колокольчика, глядясь в своё отражение в воды ручейка.
Лили сидела на траве и гадала на ромашке, сбудется ли её ещё одна сокровенная мечта, не та мечта, про маму, о которой всегда рассказывала, а другая, не менее заветная, но хранимая в секрете, поскольку поделиться было не с кем. Лили отчаянно хотела друга, хотя бы одного, но самого верного, надёжного и истинного. Считала мысленно, про себя, и когда последним лепестком остался “отыщется”, то она испугалась, что гадание, обычно самое точное и безошибочное, может подвести, дать ошибку. Лили не стала торопиться отрывать лепесток, а остановилась, запрокинула голову вверх, глядя высоко в небо, в котором плыли пушистые облака, похожие на парусники, и прошептала вслух свою мечту, в надежде, что она наконец-то сбудется. Но где возьмёшь друга, если никто не желает даже приближаться к тебе, никого же насильно не заставишь. Безутешно смахнув невольную слезинку, Лили поднялась на ноги, и вдруг ей показалось, что кто-то её зовёт. Девочка начала озираться, но никого не увидела. Однако неведомый голос продолжал звать, издалека и едва слышно, но очень решительно. Лили снова прислушалась и сделала несколько шагов по направлению, как ей показалось, таинственного зова.
Тут она заметила небольшую птичку с таким цветным и пёстрым оперением, которая сразу же бросалась в глаза, и не заметить её было довольно сложно. Лили от удивления открыла рот и сделала шаг по направлению птички, но тут же остановилась, поскольку вспомнила наказы матери, никуда не отлучаться без разрешения. Однако удержаться было очень сложно, ведь птичка, беззаботно взмахивая крылышками, подлетела к девочке, зависла перед её лицом, отлетела в сторону, после чего снова подлетела, словно что-то хотела сказать. Лили протянула руку, чтобы погладить неведомую гостью, но птица испуганно упорхнула в сторону, но через минуту, словно привыкнув к размерам девочки, снова приблизилась на такое расстояние, на котором можно было, в случае чего, погладить. Лили тут же воспользовалась неожиданным приглашением и осторожно, чтобы не сломать крылышки, погладила птичку. Та снова упорхнула в сторону, но теперь с явной целью увести девочку за собой. Заворожённая Лили сначала сделала шаг, потом другой и вскоре, сама не заметила, как неслась со всех ног за таинственной птицей, чтобы снова ощутить прикосновение к мягким и необычайно нежным крылышкам.
Долго или коротко бежала Лили за птицей, поскольку совершенно забыла обо всём на свете, но постепенно забежала в самую глушь леса, в который был доступ запрещён, не только детям, но и даже взрослым, поскольку ходила о нём ещё более худая слава, чем о семьи Лили. Заблудившийся в нём никогда больше не выходил в долину, и о нём забывали, поскольку даже не пытались искать, чтобы спасатели не разделили участь потерявшегося. Об этом знали все, даже маленькие детишки, и старались избегать запретного леса, но Лили, хоть и прекрасно знала о запрете, ничего не могла с собой сделать, поскольку была загипнотизирована птицей”.
– Ой, что же с Лили будет?! – Снежка опять подскочила на кровати. – Опять эти твои неприложные законы. Я же ночь спать не смогу, переживая за девочку-дюймовочку. Пусть с ней ничего плохого не случится, обещай, папа.
– Это ведь сказка, дочка.
– Это она для тебя – сказка, для меня самая что ни на есть всамделишность.
– Хорошо, я постараюсь придумать что-нибудь хорошее.
“Лили очнулась только тогда, когда вокруг стало темнеть, поскольку птица завела так глубоко в чащу, что даже солнечные лучи не могли пробиться сквозь листву огромных деревьев. А когда поняла, что она натворила, то тут же заревела от страха и беспомощности. К тому же птичка, за которой она всё это время бежала, куда-то пропала, словно сделав своё плохое тёмное дело, испугалась, что накажут. Лили горько рыдала навзрыд, то и дело призывая на помощь мать и бабушку, которые на самом деле были далеко, и не могли услышать маленькую девочку.
Но Лили, вопреки её опасениям, не осталась в кромешной тьме в полном одиночестве, на неё наткнулся дозор леших, обходивших свои владения, который тут же отвёл девочку к болоту, где и жили вся нечисть, когда-то сбежавшая от людей. К Лили тут же бросились маленькие дети леших, кикимор и прочих обитателей топи, которые раньше никогда не встречались с людьми, но страстно желали познакомиться с новенькой, а при случае и подружиться. Поначалу Лили было не по себе в окружении эдаких страшных и уродливых морд, харь и рыл, но постепенно она привыкла и уже не обращала особого внимания на безобразные физиономии, ведь дело не во внешности, а в душе. А Лили в душе, кристально чистой и беззаветно любящей, радовалась, ведь наконец воплотила в реальность свою мечту – отыскать друзей, пусть даже таких, совсем непохожих на людей”.
– Молодые люди! Это что ещё за представление! Уже давно за полночь, а Снежана ещё не спит, а завтра ей идти в детский сад! А ну всем брысь!
– Ну, мама, – стала канючить Снежка. – Папа мне рассказывает такую восхитительную сказку. Такую я ещё нигде и никогда не слышала. Даже от тебя.
– Действительно, дорогая, сама же велела сказку ребёнку рассказать, – вмешался я, поддержав дочь. – Ну, увлёкся, с кем не бывает.
– Сказку, но ведь не до утра же её затягивать! Так что давайте, сворачивайте свою лавочку и по койкам.
– Ну, мам! – чуть не плакала Снежка.
– Никаких “мам”!
– Дорогая, тут осталось всего ничего. Закончу, и спать. Хорошо, Снежка?
– Хорошо, я дослушаю и честно-пречестно усну, – сложила руки лодочкой в умоляющем жесте Снежка.
– Раз так, продолжай.
“Много ли, мало ли прошло времени с той поры, как попала Лили в волшебный лес и поселилась в заколдованном колодце, ведь время летело в этих местах совсем по иному, чем в человеческом мире. Постепенно из ребёнка Лили превратилась в подростка, а потом и в прекрасную девушку, и чары с неё спали, и она вспомнила обо всём. Как жила в совершенно ином месте, среди людей, вспомнила, что у неё были мама и бабушка, которые так сильно любили Лили. И она решила вернуться домой, в родные места, по которым, как выяснилось, скучала и тосковала. Лешие сопроводили Лили до выхода из леса и снова вернулись назад, поскольку не желали встречаться с людьми. Она же шла в сторону своего жилья, постепенно вспоминая окрестности, стараясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Но дойдя до привычного двора, остановилась как вкопанная, поскольку на месте дома царило запустение. И без того старая хибара окончательно развалилась, а на месте обломков раскинулись заросли можжевельника и чертополоха.
Лили застыла, словно поражённая громом, настолько всё это для неё оказалось неожиданным, и не знала, как поступить в такой ситуации, то ли бежать назад, то ли вперёд. Ни бабушки, ни мамы она не видела, хотя была абсолютно уверена, что они только и делают, что ожидают её возвращения. Лили опустилась на колени и зарыдала. И тут из-за ворот, которые до сих пор покачивались на одном единственном столбе, вышла старуха. “Лили!”, вскричала старуха и побежала в сторону девушки. Лили поначалу испугалась, но не стала убегать, а решила выяснить, что здесь происходит и где её мама и бабушка. “Это ты, Лили, я столько тебя ждала!”, старушка опустилась на колени прямо перед опешившей Лили. “Бабушка Абигайль?”. “Нет, судьба моя, разве ты меня не узнаёшь? Это я, твоя мама, Вирджиния!”. “Нет! Этого не может быть! Ты не моя мама!”, вскричала Лили, не веря своим ушам. “Всё верно, дорогая, это я, хоть и постаревшая от выплаканных слёз и пережитого горя, но всё-таки твоя родная мать!”. “Но моя мама молодая и красивая. И если ты моя мама, то где же бабушка?”. “Она умерла, ведь прошло целых пятьдесят лет, с того времени, как ты убежала в лес и в нём заблудилась”. “Но как такое могло произойти, для меня прошло совсем немного времени, всего десять лет?”. “Не знаю, девочка, не знали причины и мудрецы в городе, куда я бросилась за помощью, чтобы люди помогли тебя отыскать. Никто не пошёл за тобой, считая погибшей, но мне посоветовали ждать, и я ждала всю жизнь. Ждала, хоть и похоронила свою маму, твою бабушку Абигайль. Ждала и дождалась, и могу спокойно умереть, умереть спокойной и счастливой от того, что увидела тебя целой и невредимой. И даже выросшей такой красавицей, о какой мечтала всю свою жизнь”. И Вирджиния погладила щеку Лили, положила ей на колени свою голову, закрыла глаза и уснула вечным сном.
Лили уложила на траву свою мать и заплакала. Она поняла, что во всём сама виноватая, поскольку именно первая мечта, отыскать себе друзей, взяла верх над другой мечтой, где мама красивая и молодая. Вскочила Лили и побежала обратно в лес, умоляя вернуть всё как прежде. И пожалел волшебный лес бедную девочку, вернул всё изначально, когда она была маленькой девочкой, без друзей и подруг, но с живой мамой и бабушкой. Однако Лили уже понимала, что мечта, самая главная и заветная, может быть только одна, и только от человека зависит, какую именно претворить в жизнь”…
– Вот и всё, а теперь спать, – сказал я, закончив сказку.
– Всё хорошо, что хорошо заканчивается, – удовлетворённо вздохнула Снежка, целуя меня, маму и заворачиваясь в одеяло. – Теперь-то я знаю, что буду мечтать только об одной вещи.
– Спокойных снов, – пожелал я, дождавшись, пока Снежка закроет глаза, и мы с женой, выключив свет, вышли из детской.
– Любопытная история, мне потом перескажешь?
– Разумеется, – согласно кивнул я, стеля кровать, чтобы и самим лечь спать. – Только завтра, кстати, давно хотел спросить: мамы о чём-нибудь мечтают?
– Естественно.
– И о чём же мечтают мамы?
– Чтобы дети скорее выросли и стали опорой маме своей.
– Серьёзно?
– Шучу. Каждая мама мечтает о том, чтобы её ребёнок вырос здоровым и счастливым. Но мамы не мечтают, а воплощают мечты в жизнь. Так-то. Давай спать, завтра мне на экзамен, а тебе Снежку в садик вести.