Степашкины полёты во сне и наяву*

Степашка сидел на скамейке и меланхолично жевал конусообразный кусочек торта «птичье молоко». Второй кусок дожидался своего часа в левой руке. Чугунные ножки скамейки утопали в сероватом песке, изгаженном окурками, осколками бутылок, прочим мусором, характеризующим любой общественный пляж. Перед взором Степашки, насколько хватало глаз – небо и море. Серое небо и серое море. Никакого вам «райского наслаждения» с бирюзовыми волнами и пальмами. Обычный осенний пляж какого-то заштатного приморского городишки. Временами среди туч проглядывает бледное солнце, и мир вокруг светлеет, наливается призраком летнего тепла. Гуляет ветерок. Скамейка – громоздкая, стандартно-совковая, сложенная из продольных брусков. Закрученная назад спираль спинка больно давит в лопатки. Кто-то когда-то приволок эту скамейку на пляж. Наверное, чтобы точно так же, как и Степашка сейчас, сидеть будто в кинотеатре и глазеть на море, градиентом переходящее в небо. Серое море в серое небо.
Глаза у Степашки тоже серые. И волосы тоже серые. Вообще-то, Степашке тридцать два года, но ранняя седина обусловлена генетически. Отец рано поседел, и дед тоже. У деда по этому поводу был огромный комплекс. Отец же горделиво сравнивал себя с Хворостовским. А Степашка был просто «зайкой сереньким», по именованию жены.
На самом деле он вообще не Степашка. Он Алексей Палыч – звучит почти как имя какого-нибудь мелкого помещика из классического произведения, ненависть к которому привила школьная программа. Фамилия Алексея Палыча – Степашко. Но все с младых ногтей, включая родную мать, зовут его Степашкой.
Что поделать – в детстве он был очень похож он на этого любимого Брежневым игрушечного персонажа из «Спокойной ночи, малыши» с его громадными томными глазами в обрамлении густых ресниц, с его амплуа послушного мальчика и с чуть манерной среднетемповой речью, оживлённой голосом Натальи Александровны Голубенцевой. Потом Степашка вырос, превратился в пародийного интеллигента Степана Капусту, говорящего запоминающимся голосом Александра Ленькова, из «информационно-успокоительного» шоу «Тушите свет!» начала зажравшихся и цинично-весёленьких двухтысячных.
Трёхмерный Степан Капуста напоминал колобков, которые в середине благолепных восьмидесятых вели своё следствие и периодически «ничего не понима…» Алексей Палыч же остался всё тем же Степашкой с огромными то ли грустными, то ли виноватыми глазами и пушистыми серыми волосами. Он остался тем же послушным мальчиком и интеллигентом.
У Степашки была хорошо оплачиваемая, престижная, породистая профессия. Вот уж почти восемь лет как он работает в «Аэрофлоте». Водит Airbus A330, который все почему-то называют аэробусом, хотя правильно читается как эйрбас. На «ашке» он летает с 2009 года, почти с самого появления этих самолётов в парке «Аэрофлота». Про него порой шутят – «Степашка на Ашке», а про его самолёт – «Степашкина Ашка».
Во сне Степашка тоже летает, сколько себя помнит. «Растёшь», - говорила мама в детстве. Но Степашка едва дотянул до своих неприличных для мужчины 165-ти сантиметров и остановился. А летать во сне продолжал. Интересно, куда же девается вся та энергия, которая должна была бы, согласно законам сна, потратиться на так и не состоявшийся рост?
Один из кусочков «птичьего молока» подошёл к концу, и Степашка взялся за второй, глубоко вздохнув. Надо же, тот самый вкус, который он помнит с детства. Теперь такого «птичьего молока» почему-то не выпускают.
И море прямо как настоящее.
В последнее время сны Степашки весьма реалистичны, хотя он и летает совершено фантастическим образом между высотками, то и дело заглядывая в окна или даже залезая в чужие квартиры просто из интереса. Квартиры тоже очень реалистичные. Как будто из восьмидесятых. Мебель, пластмассовые горшки с неряшливыми простенькими цветами, подвязанными тряпочками к палочкам, ковры на стенах, телевизоры с выпуклыми экранами.
Что-то в этих квартирах было такое необычное, не вполне логичное для того, чтобы быть совсем уж реальным. Но этого и не требовалось. Зачем сну чрезмерная реалистичность?
Степашка с детства умел понимать, что спит. Он никогда не путал, в отличие от других детей, сны и реальность. По этой причине ему никогда не снились кошмары. По крайней мере, кошмары в том смысле, чтобы подскочить на постели в холодном поту и долго не понимать, где находишься. Все свои сны, которые непременно могли бы напугать простых обывателей, Степашка смотрел как ужастик по видику, только попкорна не хватало. Сладкие сны он тоже смотрел как кино и вздыхал – как жаль, что придётся проснуться. А иногда он по собственному желанию «переделывал» свой сон, когда становилось скучно или просто неприятно.
В осмысленном возрасте Степашка узнал, что подобное умение, как у него, оказывается, у нормальных людей встречается крайне редко, этому надо специально учиться, тренироваться, проводить какие-то психологические ритуалы. Всё это называлось осознанными сновидениями, и явление набирало в последнее время крайнюю популярность, так как загнанные мещанской суетой люди изо всех сил стремились убежать от реальных проблем.
Степашке как-то раз стало интересно попробовать моделировать свои сны уже по запатентованной кем-то предприимчивым технологии. Один раз он предложил какому-то человеку в своём сне угоститься пиццей, после чего протянул руку вперёд, и на ладони действительно возник треугольничек пиццы. Пришлось слегка напрячься – кусок так и норовил стать прозрачным и исчезнуть, но Степашка его всё-таки материализовал и угостил соседа. Для себя второй кусок ему стало лень создавать.
Ещё как-то раз он гулял по снежному сказочному лесу и провалился в берлогу. Первое, что пришло на ум – чёрт, тут должен быть медведь. Необычайно ярко представилось, как огромная когтистая лапа сдирает с него скальп. В следующее мгновение в мозгу вспыхнула мысль – чёрт, нельзя этого представлять, сейчас всё так и случится! И так случилось. Степашка вылетел из сна, раздосадованный, как будто только что проиграл компьютерную игру.
Осознанные сновидения скоро ему наскучили. Он не стремился потакать своим комплексам в этих снах – окружать себя недоступными женщинами или добавлять себе сантиметров в каком бы то ни было месте – хоть в росте, хоть ещё где, или нахапывать побольше богатств, или захватывать власть над миром, или жестоко расправляться с врагами. Сущая скукота. А может, у Степашки просто не было этих комплексов, как не было и врагов.
Бежать от реальных проблем, решая их во сне, тоже не хотелось. У Степашки были почти те же самые проблемы, что и у прочих людей, но он не испытывал по этому поводу такого негодования и агрессивного неприятия. Он принимал все невзгоды, глядя на них чуть отстранённо, как на художественный фильм.
Так же отстранённо он воспринял информацию о скорой своей смерти.
Эта информация удивительно ярко и чётко проступила в его сознании во время очередного полёта по какому-то городу, утыканному условно-реальными многоэтажками.
«Интересно, - думал Степашка, - это у меня вещий сон или нет? Пойти к врачу, обследоваться или забыть? Это же просто сон».
Мысли эти были крайне спокойными. Никакого страха. И даже никакого особенного интереса действительно обследоваться в реале. А вдруг рак мозга? А что? У него порой рябило в глазах, закладывало уши, да и память порой подводила. Рановато для тридцати двух лет.
Плавая в воздухе, будто под водой, Степашка гораздо больше, чем своим потенциально больным мозгом, интересовался жизнью, протекающей за окнами снящихся домов. Он мог взлететь на любой этаж, посидеть на перилах чужих балконов. Почему-то во время таких полётов ему не удавалось ни с кем поговорить. Как будто снящиеся люди не хотели ему мешать и перемещались в какое-то параллельное измерение.
Однажды Степашка приземлился на каком-то балконе. Обычный среднестатистический «советский» балкон, заваленный хламом. На табуретке в углу сидел огромный ярко-какой-то плюшевый медведь, упакованный в прозрачный целлофановый мешок, вероятно, от пыли. На подоконнике стояло два торта, уже нарезанных каждый на шестнадцать равных кусков. Наверное, готовится вечеринка по случаю дня рождения какого-то ребёнка. Вот и подарок заранее припрятан, чтобы получился сюрприз.
Только вот что странно – а что, ребёнок не способен заглянуть на балкон? Или вот торты. Они разве не расползутся от жары?
Хотя, эта логика применима к реальности. А во сне – ребёнок не зайдёт, и торты не расползутся.
Степашка осторожно заглянул через окно в кухню. Маленькая и узенькая. Напротив балкона – дверь. Слева – угловой диванчик перед столом, простенько сервированным на несколько персон. Никакой еды на столе пока что нет. На диванчике сидит девочка.
Степашка никогда не мог даже приблизительно определить возраст людей, и в особенности детей. Пятилетние казались ему десятилетними и наоборот. Так что девочке на вид было пять-десять лет. Она напоминала какую-то куколку то ли из советского мультфильма, то ли из каталогов интернет-магазинов, торгующих корейскими и японскими шарнирными куклами, которые так похожи на персонажей их же, корейских и японских, мультфильмов. А ещё она чем-то неуловимо напоминала Кудряшку Сью из старого американского фильма с Джеймсом Белуши, которого Степашка постоянно путал с Биллом Мюрреем, а то и с Томом Хэнксом. Только Кудряшка Сью была шкодной, а эта незнакомая снящаяся девочка напоминала печальную куколку.
Она была рыжей, как апельсинка, бледной и веснушчатой. А такая внешность никак не вяжется с грустью. Но как это часто бывает во сне, Степашка прекрасно знал о причине её уныния. На день рождения никто не пришёл. И не придёт. Да, ещё есть время – родители ещё не накрыли на стол, и торты (кстати, зачем целых два, да таких немаленьких?) ещё прохлаждаются на подоконнике снаружи кухонного окна, и плюшевый ярко-какой-то медведь ещё не подарен. Но уже ясно – никто не придёт. А ещё эту Апельсинку дразнят за то, что она рыжая. А ещё она совершенно не верит в чудеса. Надеется, что они бывают, но уже совсем по-взрослому не верит.
«Интересно, - подумал Степашка, - а вот эти люди, которые мне снятся, они вообще существуют в реальности? Выходят ли они в то же пространство снов, в котором сейчас летаю я? Или же они все – плод моего воображения, часть моего персонального мира, и исчезают, стоит мне проснуться? Когда они меня видят – они видят такого же спящего, как они сами, или же они воспринимают меня так, как будто всё происходящее реально, и я – такой же «настоящий», как и они?»
Степашка вытащил плюшевого медведя из целлофана, потом осторожно приоткрыл дверь балкона, отодвинул тюль и шагнул в чужой дом.
По логике вещей, девочка должна завизжать и убежать из кухни, но она только подняла кудрявую рыжую головку и недоверчиво сказала:
- Здрасьте. А вы кто?
И то верно – с балкона, находящегося весьма высоко от земли, но при этом не на последнем этаже, выходит какой-то незнакомый дядька.
- А я Карлсон, который живёт на крыше! – проговорил Степашка голосом Василия Ливанова, хотя сам никогда в жизни никого не пародировал и от природы обладал совершенно другим тембром. – Я принёс тебе подарок на день варе…на день рожденья! Вот!
И он торжественно вручил медведя. Медведь был уже другого цвета. Каким он был изначально, Степашка не понял, но явственно ощущал, что теперь он уже другого цвета.
- Спасибо, - сказала Апельсинка спокойным, «взрослым» тоном и взяла медведя.
Если бы всё это происходило в реальности, и девочка бы по какой-то причине не убежала из кухни, то она наверняка спросила бы, а где же знаменитый пропеллер на спине. Но эта снящаяся девочка ничего подобного не спрашивала. Она сидела на угловом диване перед рядком пустых тарелок и стаканов, обнимая яркого медведя и глядя в пространство взрослым взглядом брошенной женщины.
Степашка погладил её по голове и вдруг сказал совершенно серьёзно:
- Никому не позволяй издеваться над собой. Рыжие – самые клёвые. Они – наместники солнца на земле.
Странная фраза. Но чего только во сне не скажешь…
Апельсинка посмотрела на Степашку и мягко улыбнулась. Глаза её блестели, как будто лакированные. Степашка ощутил невероятный прилив тепла и доброты в своём сердце. Стало хорошо и легко. Он улыбнулся в ответ и снова ушёл на балкон. Там он быстро цапнул с подноса два куска торта и полетел дальше. На пляж. Тут есть пляж.
На пляже ходили люди, но никто не купался. Наверное, уже не сезон.
Когда Степашка приземлился, то почему-то никого вокруг не оказалось. Он уселся на громоздкую, утопающую ножками в песке, скамейку и стал есть кусок торта. Это оказалось «птичье молоко», точно такое же, как в детстве.

***
Был такой фильм – «Полёты во сне и наяву». Про кризис среднего возраста, с Янковским. Вечно у него образы одного плана - сексуальный и слегка сумасбродный алкоголик-романтик. Степашка не пьёт. Когда хочется – рейс. Когда отдых – не хочется. И он летает, летает. Во сне и наяву.
- Добрый день, дамы и господа. Вас приветствует командир экипажа Степашко Алексей Павлович…
И небо такое серое и огромное, на сколько хватает глаз.

27.12.12

___
* мой реальный сон