Помощь - Поиск - Пользователи - Календарь
Полная версия этой страницы: Собачья дочь
Литературный форум Фантасты.RU > Творчество. Выкладка произведений, обсуждение, критика > Мистика, ужасы
wikka
Собачья дочь.

Моя мама – собака. Нет, нет, не думайте, не в переносном смысле – в самом что ни на есть прямом. Огромная серая кавказская овчарка… Ее звали Найда, и она жила во дворе, в будке возле дома той женщины, что когда-то произвела меня на свет. Мамой ее я не называла никогда, даже в мыслях, только по имени – Марина. Почему-то она сама настаивала на этом, а я не прекословила.
Тогда мы жили в деревне Мокшино. Даже мне, маленькой, место это казалось унылым, скучным и каким-то бесприютным. Весной и осенью единственная деревенская улица утопала в непролазной грязи, и дома, окруженные покосившимися заборами, смотрели на мир настороженно и подслеповато, словно не ожидали от жизни ничего хорошего – впрочем, как и их обитатели. Казалось, словно другие люди, взрослые и дети, не живут здесь, а только ждут чего-то, что уже никогда не наступит.
Как и почему оказались здесь мы с Мариной – не знаю. Немного повзрослев, я часто слышала от досужих соседок разговоры о том, что когда-то Марина жила не где-нибудь, а в самой Москве! Со временем, кажется, она и сама перестала в это верить. Только иногда, сильно выпив, Марина начинала плакать и рассказывать длинную и запутанную историю о большой генеральской квартире в центре, с видом на Красную площадь из окна, о любви чистой девушки к «подлецу и мерзавцу», о каких-то злых людях, обманувших и ограбивших ее… Потом бессвязная речь постепенно превращалась в невнятное бормотание, но Марина все говорила и говорила, пока не засыпала.
Не знаю, что было правдой, а что – нет. С каждым разом история обрастала все новыми и новыми подробностями, и, в конце концов, отличить правду от вымысла Марина и сама уже не могла. Она в самом деле не похожа была на других деревенских – не копалась в огороде, как прочие бабы, не умела ни корову подоить, ни печь протопить толком, так что в доме зимой стоял жуткий холод. Есть было нечего, зато по полу катались пустые бутылки, и почти каждый вечер начиналось шумное застолье. В деревне все пили крепко, и ее поведение не выглядело чем-то особенным, из ряда вон выходящим… Тогда я думала, что все взрослые так живут.
Однажды, в ледяную метельную зимнюю ночь – мне было, наверное, года три - я оказалась одна во дворе. Не помню сейчас, как это вышло, и почему Марина не хватилась меня. Наверное, я плакала и мешала ей… А может, просто выползла за дверь – а она даже не заметила.
Помню, что было очень темно и страшно. Снег летел в лицо, я дрожала от холода в тонкой замызганной рубашонке и плакала, пока не охрипла, так что из горла вырывались лишь тихие постанывания. В доме, как всегда, шла гулянка, звенели бутылки, звучали пьяные голоса… Я стучала в дверь кулачками, пока не выбилась из сил, но мне так и не открыли. Не слышали, наверное.
В конце концов, я поняла, что так и замерзну здесь, на пороге, и снег заметет меня, превратит в маленький сугробик. Постепенно я даже холод перестала чувствовать, руки и ноги совсем онемели, и стало все равно, что будет дальше…
И тут пришло спасение. Большое, теплое мохнатое тело закрыло меня, так что сразу стало гораздо теплее, но главное – я уже была не одна! Найда тыкалась мне мордой в лицо, словно пыталась растормошить, заставить стряхнуть сонное оцепенение. Я обняла ее за шею, уткнувшись в густую серую шерсть, и снова заплакала – на этот раз от облегчения и радости. Горячий язык без устали вылизывал лицо и руки, пока я не пришла в себя и не смогла, держась за нее, доковылять до собачьей будки.
Там сразу стало тепло и спокойно. Я скоро совсем согрелась и заснула, обняв собаку. Помню, что в ту ночь мне снились хорошие сны – будто Найда стала моей мамой, а – ее щеночком. Даже просыпаться не хотелось…
Так и вышло. С той ночи Найда стала для меня настоящей матерью. Она согревала меня в холодные ночи, кормила неизвестно где раздобытыми объедками, бдительно следя, чтобы я не отравилась. Даже лечила, когда я болела! Мама приносила какую-то траву и заставляла ее есть, а потом клала голову мне на грудь – и отступала боль, спадал жар, унимался противный кашель…
Но главное – она разговаривала со мной! Не лаяла, а именно «говорила». Это были звуки, похожие на бормотание, в котором «р-р-р» произносилось с разной интонацией. Мне казалось, что я понимаю ее. Она утешала меня, говорила, что не все люди плохие, и я еще буду счастливой, надо только верить в это…
Но я не верила. Умом я понимала что я – ребенок человека, но как же мне хотелось быть собакой, настоящей дочерью мамы Найды! Иногда мне казалось, что если бы мы с ней жили в лесу, я забыла бы язык людей, бегала бы на четвереньках, охотилась на зверьков, выла на луну…

Так мы прожили несколько лет. Я росла, уже почти перестала помещаться в будке, и начала подумывать о том, что нам с мамой лучше было бы перебраться куда-нибудь подальше от этого дома и Марины, которая почти перестала меня замечать. В ее жизни тоже произошли большие перемены, и мне они совсем не нравились.
У Марины появился новый кавалер. В этом не было ничего удивительного – мужчины к ней захаживали и раньше, но надолго никогда не задерживались. А этот почему-то остался. Наверное, ему просто некуда больше было идти.
В деревне Костян – так его звали – был чужаком, как и мы с Мариной. Откуда он появился и где провел предыдущие годы, я не знала. Выглядел он странно и непривычно – высокий, худой, очень коротко остриженный… Но еще удивительнее были расплывчатые черно-синие рисунки и надписи, покрывающие его тело. Даже после бани они не смывались! Он никогда не кричал, не ругался, как другие Маринины ухажеры, только молчал и смотрел перед собой тяжелым, невидящим взглядом, но я почему-то все равно его боялась и старалась как можно реже попадаться ему на глаза.
Однажды, теплым и ясным весенним утром, я направилась через двор к колодцу, чтобы принести для нас с мамой свежей воды. Конечно, она-то могла и из лужи напиться, но мне так хотелось сделать для нее что-нибудь! Я уже вытащила на тяжелое ведро на веревке, когда на крыльце появился Костян. Он постоял немного, щурясь на солнце, потянулся… И направился прямо ко мне.
Никогда не забуду его лицо в тот момент. Куда только девалось всегдашнее хмурое и отрешенное выражение! Он даже улыбался, но мне его улыбка совсем не понравилась. Было в ней что-то… грязное, другого слова не подберу. До сих пор вижу его слюнявый рот, желтые зубы – и нехорошие, бегающие глаза. Как будто кур воровать собрался.
- Эй, девочка! – позвал он меня, - как тебя там… На вот… конфетку хочешь? Иди сюда, не бойся…
Он протягивал на ладони замусоленную карамельку. Облепленная табачными крошками, она, наверное Бог весть сколько времени провалялась в кармане его пиджака, пропахшего потом и машинным маслом… Такое угощение мне совсем не понравилось! Я уже примеривалась, как бы половчее проскочить мимо него, но он загородил мне дорогу, раскинув руки, словно хотел поймать.
И мама тоже почувствовала неладное. Найда метнулась ему прямо под ноги и угрожающе зарычала, чуть приподняв губу и показывая белые острые клыки.
- А ну, пошла вон! – отмахнулся он и попытался пнуть маму тяжелым сапогом.
Не стоило ему этого делать.
Все произошло очень, быстро, так что я и глазом моргнуть не успела. Словно серая молния сверкнула в воздухе… Одним прыжком мама бросилась на него, сбила с ног и уже нацелилась вцепиться в горло, но он успел заслонится рукой. Крича от боли и грязно ругаясь (таких слов я никогда раньше не слышала!), другой рукой он как-то изловчился достать нож, ударил раз, другой – и шерсть моей мамы окрасилась кровью. Ее визг, ее предсмертный крик, кажется, до сих пор стоит у меня в ушах.
Не помня себя, я попыталась было броситься на убийцу, но он легко, словно котенка, отшвырнул меня в сторону и, шатаясь, побрел к дому, прижимая к груди окровавленную руку.
Я подошла к маме и опустилась на колени рядом с ней. Она лежала на боку, тяжело дыша, и ее лапы как-то странно подергивались, словно она бежала прочь от этого дома, от этих людей, этого мира… И от меня тоже.
Это было так страшно, что я заплакала громко, во весь голос. Невероятным усилием мама сумела приподнять голову, мокрый холодный нос ткнулся мне в ладонь – последний раз. Ее глаза закрылись, дыхание становилось все реже и реже, пока не затихло совсем.

Горе мое было огромно. Все остальное ушло, исчезло… Кажется, ни люди, ни события не могли поместиться в мире. Я рыдала, уткнувшись лицом в мохнатый бок, столько раз согревавший меня, гладила ее морду, лапы, заглядывала в глаза в безумной надежде, что, может быть, мама еще жива, она не сможет умереть и бросить меня…
Но мама умерла. Ее тело стало холодным и жестким, а остекленевшие глаза смотрели куда-то вдаль, сквозь меня… Я поняла, что все кончено, и больше ее нет со мной. До наступления темноты я просидела рядом с ней, оплакивая единственное близкое мне существо в мире, а ночью оттащила ее тело в лес, чтобы похоронить. Не знаю, откуда у меня взялось столько сил, но я никак не могла допустить, чтобы мою маму выбросили на свалку, будто падаль.
Старой, заржавленной лопатой, которую с трудом отыскала в сарае среди всякого хлама, я ожесточенно копала плотный неподатливый дерн, и, глотая слезы, клялась, что никогда, никогда, никогда не буду такой, как другие люди! И если мне не дано стать собакой, то лучше бы уж вообще не жить…
Не помню, как я вернулась домой в ту ночь. Время как будто остановилось. Я лежала, свернувшись калачиком, в будке, ставшей домом для нас. Ночь была холодная, но рядом со мной больше не было никого, чтобы согреть и утешить. Это было даже к лучшему - я ждала, что совсем скоро тоже умру и там, наконец, буду опять вместе с мамой…
Но почему-то не умерла. Когда я открыла глаза, было уже утро, и солнце снова светило, как будто ничего не случилось… Выглянув наружу, я увидела незнакомую толстую женщину в белом халате со смешными кудряшками на голове. Кажется, она очень удивилась и спросила:
- Деточка, что ты здесь делаешь?
Я не ответила, только огрызнулась по-собачьи и нырнула обратно в будку, чтобы эта противная тетка не смогла меня достать.
- Ох ты, Господи до чего же довели ребенка!
Женщина присела на корточки и протянула ко мне руку. Ее лицо стало жалостливым и совсем не страшным.
- Иди сюда, маленькая не бойся…
И почему-то я послушалась ее. Выбравшись наружу, я почувствовала, как закружилась голова и ноги подкосились от слабости. Я упала ей на руки, уткнулась в плечо, обтянутое белым халатом, и снова заплакала. Она гладила меня по волосам и что-то тихо приговаривала. Слов я не могла разобрать. Солнце над головой почему-то подернулось серой пеленой, исчезли все запахи и звуки, и я потеряла сознание.
Когда я вновь пришла в себя, женщина в белом халате, склонившись надо мной, совала под нос остро и едко пахнущий ватный шарик. Я попыталась оттолкнуть ее руку, вырваться и убежать, но она обняла меня и тихо сказала:
- Девочка… Послушай меня, пожалуйста. Твоя мама умерла.
Я даже не сразу поняла, что речь идет о Марине. Что именно случилось с ней – я не знаю до сих пор… И, честно говоря, не очень-то хочу знать. Уже потом, много лет спустя, мне не давало покоя это странное совпадение. Как могло случиться, что моя мама и женщина, которая меня родила, погибли практически одновременно?

Потом приехали какие-то люди и забрали меня в детский дом. Там я узнала много нового – например, что спать надо на кровати, застеленной белой простыней, накрываться одеялом, а под голову подкладывать какую-то странную квадратную штуку, которую они называли подушкой. Есть нужно было за столом, как Марина со своими ухажерами, но на стол ставили не водку, а суп, котлеты и компот, причем суп надо есть ложкой, а котлеты –вилкой.
Было еще много вещей, которые тогда показались мне странными и даже нелепыми – вроде заплетания косичек с бантиками или дурацких платьев, которые всегда путаются в ногах, когда бегаешь – но постепенно я привыкла к мысли, что мне придется быть человеком – по крайней мере, пока не вырвусь отсюда. Я знала, что рано или поздно это случится.
И в самом деле - в детдоме я пробыла недолго. В пасмурный, серый осенний день на пороге появился высокий мужчина в военной форме и с ним полная женщина в коротком жакете из черного блестящего меха (потом я узнала, что он называется «каракуль») и смешной шляпке, похожей на причудливо изогнутую раковину.
Они долго о чем-то разговаривали в коридоре. Потом воспитательница Татьяна Михайловна сказала, что теперь они будут мои папа и мама, я буду жить с ними в городе, в большой квартире, у меня будет много игрушек… Я не поверила, но через несколько дней они и правда пришли за мной. Думаю, им рассказали о моем детстве, о том, что я не такая как все, но они все же взяли меня. Даже сейчас удивляюсь, почему.
Наверное, я должна была бы радоваться, но мне было все равно. Я покорно шла за ними, а другие дети смотрели нам вслед. Я видела, как они стояли, расплющив носы о стекло, и в глазах их была такая тоска и зависть ко мне, счастливице, что я поспешила отвернуться.
Так началась моя новая жизнь с приемными родителями. Они были добрые люди, и по-своему любили меня – по крайней мере, очень старались полюбить. Они никогда на меня не кричали и не наказывали, покупали книжки и красивые платья, по воскресеньям водили в кино или в зоопарк…
Только собаку завести так и не разрешили.
Моя приемная мать всегда говорила, что от животных только грязь, шерсть и микробы. Она очень любила чистоту и порядок, все время то пылесосила ковры, то вытирала пыль с полированной мебели, а я порой начинала задыхаться в стерильной атмосфере этого дома. В лунные ночи я просыпалась от странной тревоги и тоски, и звала мою маму. Иногда, во сне она ко мне приходила, я снова была ее щеночком и плакала от счастья.
Но наступало утро, и надо было жить дальше – ходить в школу, слушаться родителей, улыбаться и хорошо себя вести. Наверное, со стороны мы выглядели очень благополучной, даже счастливой семьей.
И все же… Рядом с ними я чувствовала себя чужой. Даже отцом и матерью звать их так и не научилась. Только по имени-отчеству: Анатолий Петрович и Софья Сергеевна. Из-за этого я всегда чувствовала себя виноватой, и старалась угодить им, чем только могла. Однажды, проходя мимо старушек, судачивших на лавочке, я случайно услышала их разговор:
- Нет, ты посмотри, какая у Софьи-то дочка выросла! И красотка, и умница, учится хорошо, матери помогает… Даром, что из детдома.
- Да уж, вот и говори теперь про наследственность! Вон, мой оболтус только и знает, что с приятелями шататься, ходит, не знамо где, а придет – слова не скажет…
- Все-таки правильно говорят – не та мать, что родила, а та, что вырастила!
Я прошла, стараясь не показать вида, но на губах играла улыбка. Я-то знала, на кого похожа!
На свою настоящую мать.
Стоя перед зеркалом, я видела высокую тоненькую девочку с большими зелеными глазами и упрямым ртом. Жесткие черные волосы падали на плечи и никак не хотели укладываться в прическу, да я и не очень старалась. Но иногда происходили странные вещи… Если смотреть в зеркало достаточно долго, я видела, что из-за плеча на меня смотрит мама. Я знала, что это невозможно, и все равно спешила обернуться в безумной надежде на чудо. Зря, конечно… Видение исчезало, и я снова оставалась одна, совсем одна.
Время шло, я закончила школу и поступила в институт – на экономический, как хотела Софья Сергеевна. «Нужно непременно получить хорошую профессию! – говорила она, а я не спорила, тем более, что учиться оказалось очень интересно. Отношения с одноклассниками, а потом - сокурсниками были ровные, спокойные, но настоящих друзей или подруг у меня никогда не было. Я словно была обведена меловым кругом, и переступить эту черту было непросто.
Даже моя приемная мать начала беспокоиться. Она все чаще заводила разговор о том, что нужно быть более общительной, что я уже почти взрослая и через несколько лет для меня придет время выйти замуж, родить детей… Я как всегда, соглашалась с ней и покорно кивала, но почему-то такая перспектива меня совсем не радовала. Я смотрела ей в лицо прямым ясным взглядом и повторяла правильные до тошноты слова, которые не раз слышала от нее раньше. Мол, нужно сначала закончить институт, прочно стать на ноги, а после можно подумать и о семье… Софья Сергеевна улыбалась, хвалила меня, говорила, что я умница, но в глубине ее глаз мелькало странное, настороженное выражение.
Как будто чувствовала, что я лгу.

Наверное, она в чем-то была права. Я действительно быстро взрослела, менялась, и со временем начала ловить на себе оценивающие, жадные взгляды мужчин. Но подойти почему-то никто не смел.
Только один раз, поздним зимним вечером, возвращаясь домой из института, я услышала за спиной чьи-то шаги. За мной шли двое рослых парней. Сначала я не обратила на них особого внимания, но очень скоро поняла, что это не просто случайные прохожие. Я видела тени на снегу, чувствовала чужое дыхание, и мне это совсем не нравилось. Так хищник преследует добычу…
До дома было еще далеко, и улица тиха и безлюдна. Первым импульсом было спасаться бегством. Но я знала, что делать этого нельзя ни в коем случае. Стоит побежать – преследователи пустятся за мной вдогонку и тогда мне точно не спастись.
Я резко обернулась, смерила их взглядом с ног до головы, и спросила:
- Эй, вам что надо?
Собственный голос прозвучал грубо, почти зло. Но ничего особенного не случилось. Парни почему-то растерялись. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, как парочка нашкодивших школяров, смущенно переглядывались… Наконец, один сплюнул себе под ноги и сказал:
- Да ну ее, бешеная какая-то… Еще укусит! Пошли, Коляныч…
На третьем курсе за мной начал ухаживать Веня Пахомов. У нас он считался самым умным, уверенно шел на красный диплом, а преподаватели прочили ему поступление в аспирантуру и блестящую карьеру. Он дарил цветы, приглашал в кино, ждал у института, если лекции у нас заканчивались в разное время… Высокий, худой, в больших очках с толстыми стеклами, он был такой смешной и неловкий! Слишком длинные руки и ноги плохо слушались его, он вечно что-нибудь ронял или разбивал, и иногда казался похожим на щенка-переростка. Не сказать, чтобы я была влюблена в него, но в институте нас быстро окрестили парой. Софье Сергеевна потчевала его домашними пирожками с вареньем, и все повторяла: «мальчик из такой хорошей семьи! Смотри, не упусти свое счастье…»
Венина семья в самом деле считалась в нашем городе завидной. Папа был директором крупного химкомбината, а мама, по ее собственному выражению, «обеспечивала супругу крепкий тыл». Мне она казалась точной копией Софьи Сергеевны - такая же хлопотливая и хозяйственная, она так же распоряжалась всем в доме и относилась к мужу словно к дорогостоящему, но неодушевленному предмету.
В тот год, когда мы заканчивали институт, лето стояло душное и жаркое, с частыми грозами. Асфальт плавился под ногами, и невыносимо было сидеть в аудиториях, корпеть над учебниками… Утешала мысль о том, что еще чуть-чуть – и пройден будет важный рубеж, а потом начнется совсем другая, по-настоящему взрослая и независимая жизнь.
В ЗАГСе уже лежало заявление, и наши с Веней родители вовсю обсуждали подготовку к предстоящей свадьбе – в каком ресторане праздновать, сколько приглашать гостей и куда поехать в свадебное путешествие. Они же вскладчину купили квартиру в новом доме – будущее семейное гнездышко для нас…
Все вроде бы складывалось очень удачно, но я не чувствовала себя счастливой. И о предстоящей свадьбе думала без всякой радости, а скорее с какой-то обреченностью. Иногда хотелось бросить все и сбежать куда-нибудь далеко-далеко, где никто меня не знает, но с другой стороны… Как обмануть ожидания людей, которые столько для меня сделали и желают только добра? Ведь, останься я в детском доме, жизнь моя была бы совершенно другой!
После защиты диплома решено было отметить это событие. Хотелось, чтобы этот день запомнился надолго. Конечно, можно было бы посидеть в кафе или ресторанчике, но над раскаленным городом висело удушливое марево, от уличной пыли першило в горле, и одежда, мокрая от пота, противно липла к телу… Хорош праздник получится!
- А давайте на природу поедем! – предложил Сашка Селезнев, главный весельчак и заводила в нашей группе, - я такое место знаю!
Его предложение было принято с энтузиазмом. Многие ребята в нашей группе уже успели обзавестись собственными машинами (а Вене родители подарили новенькую «Тойоту»!), и выбраться из города хоть ненадолго было очень приятно. На следующее утро очень рано, чтобы успеть добраться «по холодку», целым караваном мы выехали на берег Волги.
Место действительно оказалось очень красивым. Песчаные берега, лес, камышовые островки, прозрачная вода, чистое, «терочкой» от набегающих на берег волн, дно реки… Мне оно показалось почти сказочным.
Машины загнали в тень и накрыли брезентом, чтобы не выжигало солнце. Под чутким Сашкиным руководствам (он у нас был самым опытным походником) ребята разожгли костер и принялись жарить шашлыки. Девчонки купались, с шумом плескались в воде, берег оглашали веселые крики, но мне почему-то захотелось побыть одной.
Я шла вдоль берега по щиколотку в воде, пока не забрела в заросли высокой травы и камышей. Они начинались еще в воде и небольшим зеленым островком уходили на берег. Я вошла в них, и, сделав несколько шагов, увидела перед собой крошеный песчаный островок среди камышового леса. Ощущение другого мира, куда едва-едва доносятся голоса, где закладывает уши от стрекотания насекомых, где зеленые стены как будто отделили меня от всего реального, завораживало.
Я прилегла на теплый, нетронутый песок, и незаметно задремала. Сон был продолжением яви – та же поляна, окруженная стеной камышей, та же синева неба над головой, но было ощущение призрачности, нереальности происходящего, словно я оказалась где-то в другом измерении, в параллельном пространстве, где все по-другому и невозможное с возможным меняются местами…
Я даже не слишком удивилась, когда рядом с собой вдруг увидела маму. Она как будто возникла из воздуха – только что ее не было, и вот появилась… Не зашуршали камыши, и ее лапы не оставляли следов на песке, но она была здесь! Я заплакала от радости, обняла ее, уткнулась лицом в мохнатую шерсть, и впервые за много лет почувствовала себя так, будто вернулась домой после долгой отлучки. Мама лизала мое лицо, и прикосновение горячего шершавого языка было таким живым и настоящим! Мне хотелось остаться навсегда на этом островке рядом с ней.
Но наша радость была недолгой. Скоро мама начала волноваться. Она тихо поскуливала, подталкивала меня носом, тормошила. Я часто понимала ее без слов, но сейчас у меня в мозгу звучало совершенно ясно и четко: «Просыпайся! Уходи! Уходи скорее! Иначе – беда…»
Я проснулась с колотящимся сердцем. Теперь поляна уже не выглядела волшебной… Просто островок в камышах. Я поднялась и пошла обратно к друзьям.
- Ты где была так долго? – спросил Веня, - я уже волноваться начал!
- Да так… - я пожала плечами и улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка получилась искренней и беззаботной, - просто гуляла. Красиво здесь.
Рассказывать про волшебный остров мне совсем не хотелось. Никому на свете – и ему в том числе.
Время пролетело незаметно. Мы купались, ели шашлыки, пели под гитару… Всем было весело, но меня не отпускало чувство смутной тревоги и приближающегося несчастья. К вечеру стало прохладнее, над рекой поднялся легкий туман, и друзья начали собираться домой. Только Сашка с Юлей Савиной (они встречались давно, чуть ли не с первого курса!) захотели переночевать у реки и вернуться в город утром.
- Я же выпил, мне за руль нельзя! – солидно и веско объяснял он.
Веня обнял меня за плечи и тихо шепнул на ухо:
- Может, и мы останемся?
На мгновение по телу пробежала ледяная волна. Я вспомнила островок в камышах, маму, ее предупреждение, но… Веня обнимал меня, и в кольце его рук я чувствовала себя защищенной от всего плохого на свете. Его глаза за толстыми стеклами очков смотрели влюбленно, почти умоляюще, и впервые я подумала: может быть, все идет правильно? И этот человек действительно станет для меня близким, единственным? Может быть, настоящая жизнь только здесь, рядом с ним, а все остальное – всего лишь нелепые фантазии?
Я опустила голову и кивнула.

Наступила ночь. В небе стояла полная луна, отражаясь в темной воде, звенели голоса ночных насекомых… Мы сидели вчетвером у догорающего костра, и остывающие угли багровыми переливами вспыхивали от набежавшего ветерка. Сашка перебирал струны своей гитары, тихонько напевая:
Вьюн над водой,
Вьюн над водой
Ой, вьюн над водой расстилается…
Пел он хорошо, душевно. Каким взглядом смотрела на него Юля! Я даже позавидовала ей…
Из темноты послышались всплески весел. Пьяные голоса вразнобой горланили «Таганку». Юля вздрогнула от неожиданности и прижалась к широкому Сашкиному плечу, словно ища у него защиты.
- Не бойся, глупенькая! – ласково сказал он, - я же с тобой.
И в самом деле – лодка проплыла мимо. В лунном свете мы увидели, что она большая, вроде баркаса, и в ней много людей. Их силуэты четко вырисовывались над бортом. Кажется, и они нас заметили. Пение прервалось, послышались неразборчивые слова, громкий смех…
Это мне совсем не понравилось. Под сердце подкатил нехороший, тревожный холодок. Нервное напряжение заставляло прислушиваться, ловя каждый шорох. Я слышала, как затрещали хрупкие стебли трав на моем камышовом острове, когда в него врезался нос лодки, потом оттуда донеслись тихие голоса, и вдруг наступила тишина. Это тишина особенно напугала меня – она была какой-то искусственной, не настоящей, а за ней угадывалось сдерживаемое дыхание и приглушенные шаги.
Кажется, не я одна почувствовала приближение опасности. Сашка отложил свою гитару, наклонился, и придвинул к ногам топорик, которым рубил полешки для костра. Я видела, как дрожит Юля, обхватив себя руками за плечи, словно ей было холодно. Только Веня улыбался расслабленно и счастливо, глядя на звезды, и, кажется, вовсе не замечал происходящего.
Я лихорадочно пыталась сообразить, что делать дальше. Может быть, еще не поздно убраться отсюда?
Затрещали кусты, и в лунном свете перед нами возникла целая компания крепких парней. Их было много, человек десять. Спокойно, не торопясь, они разделились на две группы, и обошли нас справа и слева, отрезая путь к воде и кустам, где стояли наши машины. В руках у них были колья, на которые они как-то театрально оперлись, выстроившись полукругом. Двое из них, так же молча, принялись деловито рыться в наших вещах. Это было очень унизительно, но все мы как будто застыли на месте, не в силах шевельнуться или произнести хоть слово.
Судя по поведению незваных гостей, их интересовало спиртное. А его у нас было не так уж много – после нашего пикника осталось всего две бутылки красного вина. Кряжистый широкоплечий парень покрутил их в руках, презрительно хмыкнул, и запихнул в необъятные карманы тренировочных штанов. Видно, рассчитывали на более богатый улов…
- Еще есть? – прервал тишину его хриплый голос.
Вопрос был обращен к Саше, но он все так же продолжал сидеть, не меняя внешне спокойной позы. Даже головы не повернул, как будто не замечая происходящего вокруг.
Вперед вырвался тощий паренек лет семнадцати с лицом, покрытым застарелыми шрамами от фурункулов. Белобрысые волосы свисали сальными патлами, словно пытаясь прикрыть это безобразие – но безуспешно.
- Встать когда с тобой разговаривают! – истерично завопил он.
Парень был так похож на шакала Табаки из мультика про Маугли, что мне вдруг стало смешно. Хотя веселиться было нечему… Сашка вскочил с топориком в руках – но уже в следующий миг, оглушенный ударом сзади, он опустился на колени, а потом упал лицом в песок.
И тут широкоплечий – видимо, он был главным у них – заметил меня.
- Ух ты, пацаны, смотрите, какая телочка! Кто-нибудь хочет? Чур, я первый!
Сашка лежал без сознания, Юля что-то причитала, склонившись над ним, а Веня бегал вокруг, смешно поправляя очки, и повторял:
- Ребята, давайте не будем… Давайте не обострять…
Лицо у него было такое потерянное! Даже в этот миг я пожалела его. Видно было, что посмеет сделать хоть что-нибудь, чтобы защитить меня.
Широкоплечий не спеша, вразвалочку подошел ко мне, взял за подбородок, дыша в лицо запахом дешевого табака и перегара... Я почувствовала, как в душе закипает настоящее бешенство. Страха не было, оцепенение прошло. Изловчившись, я укусила его за руку, и когда мои зубы впились в плоть, на миг ощутила странное, жестокое удовольствие, словно хищный зверь, терзающий добычу.
- Ах ты, сука! – взвыл он и ударил меня кулаком в грудь, так, что я отлетела в кусты. Стало очень больно, перехватило дыхание… А он шел прямо на меня, и последнее, что я успела увидеть, прежде чем потеряла сознание – лезвие ножа в его руке, тускло блестящее в лунном свете.
Что было дальше – не помню.

Очнулась я, лежа на песке. Начинало светать, но луна еще стояла высоко в небе. Вокруг не было никого, только шелестели камыши, будто переговаривались между собой.
С трудом приподняв голову, я огляделась вокруг и поняла, что нахожусь на том самом островке, так зачаровавшем меня сегодня. Или нет, уже вчера… Кажется, с тех пор целая жизнь прошла, а не несколько часов! Непонятно было, как я тут оказалась, где мои друзья и что с ними.
Собравшись с силами, я поднялась на ноги, и, качаясь от слабости побрела к своим. Кажется, этот путь занял целую вечность… Кружилась голова, и в груди при каждом вздохе что-то противно хлюпало. Несколько раз я падала, но все равно поднималась и упорно продолжала идти вперед. Было очень страшно, что их больше нет…
Когда я, наконец, дошла, уже наступило утро. На небе – ни облачка, каждая травинка, омытая росой, тянулась к солнцу радостно и доверчиво, и весь мир казался таким чистым и юным! Невозможно было поверить, что здесь может произойти что-то плохое.
Первое, что я увидела на нашей поляне – машины «скорой» и милиции с мигалками. Сашка сидел на земле, держась обеими руками за перевязанную голову, Юля хлопотала вокруг него. Веня, размахивая руками и поминутно поправляя очки, очень эмоционально о чем-то говорил с милиционером в форме.
А чуть поодаль, у самой воды, лежало неподвижное тело, и песок вокруг него пропитался кровью. Рядом валялся нож с наборной рукояткой…

Дальше рассказывать почти нечего. Было следствие, суд… Венин папа постарался задействовать все свои связи, а потому парни, что напали на нас, получили серьезные сроки.
Все, кроме одного. Главарь ушел от людского суда. Смерть его была такой страшной и внезапной, что никому не пожелаешь… Медэксперты только руками разводили – таких ран им никогда не доводилось видеть! Те, кто стали невольными очевидцами трагедии, в один голос твердили, что непонятно откуда вдруг появилась большая собака, похожая на волка, и кинулась на него. В один миг ее клыки разорвали горло несчастного, и даже нож, с которым он не расставался, ничем не помог. Лезвие лишь слегка чиркнуло по передней лапе. Потом собака убежала, и больше ее никто не видел.
Напрасно милиционеры опрашивали местных жителей. Ни у кого из них такой собаки не было! Даже отдаленно похожей. В деревне все на виду, шавки сидят по дворам на цепи, и огромная тварь чуть не с теленка ростом, конечно, привлекла бы всеобщее внимание. Это было, конечно, странно, но мало ли… Может, кто-то из отдыхающих привез. Дело о смерти Сергея Курносова, известного в узких кругах под незатейливой кличкой Серый, вскоре закрыли, списав на несчастный случай.
Мне пришлось провести в больнице почти две недели. Два ребра оказались сломаны, ну, и еще сотрясение мозга в придачу. Врачам и милиции я говорила, что от удара сразу потеряла сознание… И почему-то старательно прятала под длинным рукавом свитера тонкую, но глубокую царапину на предплечье. Я так и не смогла вспомнить, откуда она взялась.
Домой я вернулась совсем другим человеком. После той ночи на реке что-то необратимо изменилось во мне. Наверное, это было заметно со стороны, и прежние знакомые начали меня сторониться. Стоило подойти – смолкали разговоры и смех, лица становились какими-то настороженными, а в глазах мелькала тревога. Так заботливые мамаша тянет за руку малыша, доверчиво тянущегося к бродячей дворняге. «Не подходи к собаке – вдруг укусит! Там грязь, микробы…»
С Веней мы вскоре расстались. Каждый раз при встрече я видела его таким, как в ту ночь на берегу – искаженное ужасом лицо, трясущиеся руки… И эти жалкие слова: «Ребята давайте не будем!» Внутри сразу становилось холодно и пусто. Я вернула его кольцо, подаренное в тот день, когда мы подали заявление (Веня был романтиком и очень хотел, чтобы все было красиво как в американских фильмах!) и сказала, что передумала. Он все понял. Глаза у него стали, будто я его ударила. Наверное, это было жестоко, но я ничего не могла с собой поделать.
С приемными родителями отношения тоже изменились. Они навещали меня в больнице, приносили цветы и фрукты, и потом всячески старались окружить заботой, но… Софья Сергеевна начала как-то подозрительно коситься на меня. Она очень сокрушалась по поводу несостоявшейся свадьбы и все чаще спрашивала о моих планах, о том, что я собираюсь делать дальше. А я и сама не знала.
Но надо было как-то жить. Не сидеть же на шее у родителей! Я без особого труда устроилась на работу, и начались серые, скучные будни. Теперь я вспоминаю это время с тоской. Все дни как будто слились в один, бесконечно повторяющийся «день сурка»: утром встать – пойти на работу – вернуться домой – лечь спать. И завтра будет то же самое. И послезавтра. И всю жизнь… От одной этой мысли становилось страшно и тоскливо.
Трудилась я в бухгалтерии того самого завода, где директором был Венин папа. Не знаю, почему меня туда взяли – то ли красный диплом произвел впечатление на отдел кадров, то ли мой бывший жених попросил отца об этом. Он еще долго питал какие-то надежды, звонил, поздравлял с Новым годом и восьмым марта, спрашивал, как дела. Потом стал звонить реже и реже… А через год Софья Сергеевна рассказала, что Веня женится. Она вроде бы хотела меня утешить и говорила, что время лечит и все пройдет, но в голосе ее звучало почти неприкрытое злорадство. «Упустила свое счастье…». Однажды, вернувшись домой, я услышала ее разговор с мужем. Ухо резанула случайно брошенная фраза: «уж видно, как ни старайся, чужое своим не станет…»
Это стало последней каплей. Я поняла окончательно, что мне нет места среди людей. В ту ночь я долго не могла заснуть, все думала о том, почему вышло так, что существа одной породы со мной стали для меня такими чужими? Впрочем, как и я – для них…
За окнами уже начало светать, когда я, наконец, ненадолго задремала. И это было счастье потому, что мне снова приснилась моя мама! Мы с ней были вместе в том самом деревенском доме, где я выросла. Там были и другие собаки, разные – большие и маленькие, совсем щенки и старые, доживающие свой век. Мне было так хорошо с ними, что, как когда-то в детстве, не хотелось просыпаться…
Но пришлось. Резкая трель будильника вырвала меня из объятий сна. За окном стояло ясное утро, люди уже спешили на работу, сигналили машины… А я лежала в постели и улыбалась.
Теперь я точно знала, что делать.

Я снова живу в деревне. Наш с Мариной дом оказался на диво крепким, и после основательного ремонта был снова готов к проживанию. Теперь здесь тепло, чисто, и впервые за всю жизнь я чувствую себя по-настоящему дома. За те годы, что я не была здесь, Мокшино почти обезлюдело – кто спился, кто умер, кто уехал в город… Но мне это даже нравится. Со мной мои друзья, и нам никто не мешает. Множество собак – одиноких, больных, брошенных – нашли здесь приют, и я счастлива рядом с ними.
Поначалу я немного волновалась – как и на что буду жить? Но проблема разрешилась на удивление легко и просто. Оказывается, чтобы работать бухгалтером вовсе не обязательно просиживать в офисе с девяти до шести! Можно раз в квартал сводить балансы для нескольких небольших фирм, которым не по карману содержать собственных специалистов.
Ездить в город приходится не так уж часто – обычно раз в неделю. Подумаешь, всего полчаса на машине… Домой я возвращаюсь, нагруженная продуктами для всей банды, а иногда и с новым членом нашей большой семьи. Скоро, наверное, придется расширять помещение, делать пристройку, но, увидев любую страдающую собаку, я не могу пройти мимо.
Я въезжаю во двор, выхожу из машины, и мои друзья выбегают навстречу. У каждого из них своя печальная история – и почти всегда это история человеческой низости и предательства.
Здесь дворняжка Фимка – смешное, лохматое черно-белое существо, похожее на шустрый брехливый комок шерсти. Много лет она прожила у тихой интеллигентной старушки и была ее единственным другом, а после смерти хозяйки наследники пришли в квартиру, выкинули на помойку старый хлам, а собачку просто выгнали на улицу.
Здесь сенбернарша Тася – когда-то она была любимицей маленькой девочки, а когда собака выросла слишком большой, родители решили, что ее больше нельзя держать в квартире. Тасю отдали сторожить автобазу и посадили на цепь. Она так и не поняла, что случилось и почему хозяева бросили ее, непрестанно выла и кидалась на людей.
Позади всех ковыляет хромой Джос – рыжий питбуль, искалеченный в собачьих боях. Месяца три назад его кто-то оставил на крыльце ветклиники – умирать. Он истекал кровью, но ужаснее всего были не раны, а затравленный безнадежный взгляд. Оставалось только одно – усыпить пса, чтобы не длить его страданий. Ветеринарша Леночка – одна из немногих, с кем я поддерживаю отношения – уже набрала в шприц прозрачную смертоносную жидкость, но я остановила ее. Склонившись над умирающим псом, я положила ему руку на голову и тихо-тихо шепнула на ухо несколько слов. В глазах собаки появилось осмысленное выражение, он еле заметно вильнул хвостом… И я поняла, что он будет жить.
Собаки кидаются под ноги, ласкаются, виляют хвостами, тихо повизгивают, выражая свою радость… Я стараюсь приласкать всех, чтобы никто не чувствовал себя обделенным и обиженным.
Я очень люблю их, но сейчас хочу побыть в одиночестве. Сегодня полнолуние… Как всегда, собаки понимают меня без слов и отходят в сторону. Я иду к опушке леса и долго-долго смотрю на луну. Если прищуриться можно разглядеть лицо моей мамы. Мы разговариваем с ней, и я возвращаюсь домой успокоенная, с легкой душой.
Как-то в одном журнале я прочитала рассказ, тронувший мое сердце. Я перечитывала его столько раз, что запомнила наизусть, и сейчас твержу снова и снова, как молитву.
«На самом краю небосклона есть место, называемое Мостом радуги. Когда животное умирает, особенно если оно было очень любимо кем-то в этой жизни, оно попадает туда. Там бескрайние луга и холмы, по которым наши друзья могут бегать и играть все вместе. Там изобилие пищи, воды и солнечного света, и там нашим любимцам тепло и комфортно. В этом краю больные и старые животные превращаются в молодых и полных энергии, имевшие травмы и увечья снова становятся здоровыми и сильными. Время для них летит незаметно, если только мы вспоминаем о них в своих мечтах и снах. Животные там счастливы и довольны всем, кроме одного – каждый из них ушел раньше и оставил в этой жизни кого-то, очень дорогого ему.
На Мосту Радуги животные бегают беззаботно и играют все вместе, но приходит день когда кто-то из них неожиданно останавливается и смотрит вдаль. Его глаза загораются огнем, а тело начинает дрожать от нетерпения. Вдруг он покидает своих собратьев, летит над изумрудно-зеленой травой и ноги несут его все быстрее и быстрее.
Он заметил вас, и когда вы и ваш любимец наконец встретитесь, то крепко обниметесь, счастливые от того что соединились и больше никогда не расстанетесь. Он будет, одурев от счастья, лизать ваше лицо, ваша рука будет снова и снова любовно ласкать его голову, и вы еще раз заглянете в преданные глаза своего любимца, так надолго покинувшего вашу жизнь, но никогда не покидавшего вашего сердца.
Теперь вы сможете пересечь Мост Радуги вместе»
По моим щекам текут слезы, но они особенные – легкие, радостные, освобождающие. Как чистая вода из лесного родника, они смывают все плохое, что было. Мне хочется верить, что моя мама ждет меня за радугой, что когда-нибудь мы встретимся с ней там…
И тогда уже навсегда останемся вместе.
wikka
Что-то в теме скучно и тихо. Эй, народ, напишите что-нибудь! Хоть поругайте, что ли...
Дина
Не сразу поняла что речь идет о ребенке, а не о щенке.
Язык не идеален, но я настолько углубилась в сюжет, что не смогла определить что именно не так.
Тоже люблю собак. Хороший рассказ, очень понравилось.
wikka
Спасибо на добром слове! В том и цель была - показать двойственность. Моя героиня и сама немного путается в том, кто она - человек или собака?
Vida
Цитата(wikka @ 21.3.2013, 9:30) *
Спасибо на добром слове! В том и цель была - показать двойственность. Моя героиня и сама немного путается в том, кто она - человек или собака?

Я тоже собачник. И к животным отношусь так же, как к людям, не считая их венцом творения. Все мы равны на этой земле. Только человек хуже любого животного, когда пытается доказать свое превосходство.
Начало рассказа мне показалось немного не проработанным. Потом видимо автор "попал в струю", а уж окончание получилось превосходно.
Monk
Цитата(wikka @ 13.3.2013, 23:01) *
есть место, называемое Мостом радуги. Когда животное умирает,

Все псы попадают в рай... smile.gif
Цитата(Vida @ 15.4.2013, 21:02) *
Начало рассказа мне показалось немного не проработанным.

Да, и мне так показалось. Если ребенок будет жить в будке годами, не общаясь с людьми, у него обязательно будут психологические проблемы. Но автор эту тему старательно обходит стороной. У него героиня вполне себе нормальная, о себе рассказывает вполне себе литературным языком, в детдоме у нее проблем нет, по жизни все гладко и просто - а так не бывает. Сложные ситуации, в которые она попадает, довольно надуманы и банальны - прямо собрание всех девчоночьих страхов: здесь и совращение несовершеннолетней, и преследование ночью на темной улице, и попытка изнасилования хулиганами. Ну, полный набор. tongue.gif Что ж вы так героиню свою не любите, что обрушили на нее все, что только можно выдумать?
В целом рассказ мне понравился, но такие вот непродуманные моменты вместо сострадания дают обратный эффект. И уже не горько, а немножко смешно - а такого быть не должно, если я правильно понял ваш посыл и идею.
SerVal
понравилось
Для просмотра полной версии этой страницы, пожалуйста, пройдите по ссылке.
Форум IP.Board © 2001-2024 IPS, Inc.