Фрау Эльза


Никто не мог бы с точностью сказать, когда началось вторжение. Возможно, оно началось, когда старик Венке, придя в сарай за отверткой, обнаружил, что ящик с инструментами вдруг как-то странно расползся, и теперь формой напоминал скорее пивной бочонок.
- Ну и ну, - протянул старик, заглядывая в щель под крышкой. Оттуда, выглядывали два бледно светящихся кругляша. Скорее всего, отсвечивали шляпки гвоздей, затерявшиеся в глубине ящика. Нерешительно протянул Венке руку, но ящик вдруг зашипел, ощетинился иглами острых щепок. Старик закричал скорее от страха, чем от боли, отдергивая израненную руку. Ящик же, упруго отскочил от поверхности верстака и откатился в дальний угол, откуда теперь на ошалевшего Венке поглядывали бледно светящиеся металлом глаза.
А возможно вторжение началось раньше, когда фрау Лота, работая в саду, вдруг заметила, что цветки георгинов, до того пурпурно-алые, вдруг начали зеленеть по краям, а к центру и вовсе темнели до полной, непроницаемой черноты. Не прошло и трех дней, как цветки обзавелись веками и теперь недобро щурились, следя за передвижениями Фрау Лоты по саду.
Много странного происходило в городке Эзельштадт в эти дни. Но до поры все молчали. Косились опасливо друг на друга, боясь обронить лишнее слово. Каждый боялся прослыть сумасшедшим, говоря о вещах, каких по здравому рассуждению, быть не могло. Каждый втайне надеялся, что странные события происходят лишь с ним. Многие грешили на свои глаза и разум.
Эзельштадт был тихим городком. Одним из тех, откуда стремятся уехать, все, кому исполнилось уже двадцать; все, кого гнетет тихая, размеренная жизнь, установленная раз и навсегда. Так что большую часть населения города составляли люди пожилые и почтенные. Пристало ли таким говорить о глупостях?
И жители молчали.
Они молчали, когда двуглавые фонари вдоль улиц стали ветвиться, отращивая все новые и новые лампы. Молчали, когда фонтан на главной площади вдруг сделался ноздреватым, как губка и больше не лил, но впитывал воду, разбухая все больше. Молчали они, когда зацвело, покрываясь огромными, источавшими запах гнилого мяса, цветами здание городской ратуши. И когда улица начала искривляться и вспучиваться, как будто диковинные морские существа вздымали и перекатывали над поверхностью асфальта свои гладкие черные спины.
Жители лишь объезжали бугры и пробоины, ругая городские власти. Они все так же здоровались друг с другом, говорили о погоде и ценах на бензин. Словом, делали вид, что ничего странного вокруг не происходит.
И лишь когда все они, проснувшись утром, увидели, что самое небо над городом изменилось, став теперь не голубым и не дождливо-серым, а грязно- желтым в черных трещинах. Лишь тогда они опомнились.
Первым стал старый Альбрехт, который после третей пинты оглядел полутемный зал, и, кряхтя, выпрямился.
- Братцы, - сказал он тоскливо, стукнув кружкой о барную стойку, – Братцы. Да что же это? Я ту дрянь, которая сейчас над нами, небом называть не стану, как вы хотите. Это черт знает что, а небо таким не бывает.
Голос его сначала потонул в тишине, замешанной с сигаретным дымом. А потом, словно бы отразился, пробежал шепотком по углам и все заговорили. Разом, вслух.
Сначала говорили о небе, причем многие утверждали, что видят квадраты ячеек в высоте, как будто город накрыли огромной сетью. Потом перешли на свои личные дела и каждый припомнил не менее десятка странных и пугающих историй.
Расходились уже под утро, пьяные от правды, так нежданно открывшейся.
А уже на следующий день все городские газеты взорвались паническими воплями. Одни писали об инопланетянах, другие о природных катаклизмах и секретном оружии, третьи о грехах человеческих. Но все сходились в одном: в городе творится что-то страшное, невообразимое и скверное, и нужно вызывать кого следует, а самим бежать, бежать, бежать прочь.
Впрочем, вскоре выяснилось, что все окрестные дороги замкнулись сами на себя и каждый, кто стремился уйти из города, неизбежно возвращался обратно, только с другой стороны.
И вслед за паникой на город упала всепоглощающая тишина, молчание безысходности.

Единственной, кого не затронуло всеобщее безумие, была Фрау Эльза. Она редко выходила из дома, все свободное время посвящая воспитанию внучатого племянника Тима.
Сама же фрау никогда не была замужем: за всю свою долгую жизнь она так и не отыскала достойного человека.
Она встретила старость в чистоте выскобленной до блеска гостиной; встретила гордо и радостно, как будто всю жизнь ждала момента, когда сможет завязать волосы в тугой узел, спрятать глаза за очками и посмотреть на всех с высоты прожитых лет.
И в самом деле, на старых фотографиях, фрау казалась рассеянной и напуганной. На ее лице, тогда еще молодом и хорошеньком, выражалось смятение и неуверенность. Казалось, она не может понять, что ей делать в этом молодом теле, как справится с движением жизни. Возможно, если бы фрау Эльзе пришлось выбирать, она бы предпочла родиться старой и прожить всю жизнь вот так, в кресле у камина за чаем и неспешной беседой.
- Я и слышать ни о чем не хочу, – говорила она, - Это все последствия пустоумия и безделья. Лота болтает о всяких пустяках, а у самой, между тем весь сад зарос крапивой, не выкошена лужайка перед домом. Почему бы ей не занятья этим, а не разносить глупые слухи?
Тим смотрел на тетушку. Блики камина сверкали на ее очках, и, подсвеченная сзади, пуховая белая шаль обнимала ее плечи, так что казалось, будто сияющий ангел сошел с небес на грешную землю.
- Вы правы, фрау Эльза, - отвечал ей новый жилец, растягивая рот в улыбке. Свет не отражался – тонул в глубине его черных очков, которые тот никогда не снимал,- много глупых слухов появилось в последнее время.
- А Газеты? Их теперь совершенно невозможно читать. Разве только «Мир садоводства». Там еще остались разумные люди.
- Да, вы правы, фрау Эльза, с газетами нужно что-то делать, - отвечал постоялец.
Тим, сидел с ним рядом, уперев взгляд в полную тарелку. Кусок не лез ему в горло.
Новый жилец появился на пороге их дома около недели назад.
- Гетштальф. Мромет Гетштальф. – проговорил незнакомец, чуть склонившись. - Я слышал, вы сдаете комнату?
И Тиму хватило одного взгляда, чтобы понять, кто их новый постоялец. Одетый в черный плащ и шляпу, он напоминал героя старых фильмов. Его лицо, на первый взгляд правильное и красивое, отталкивало какой-то несуразностью; казалось, что с него когда-то давно содрали кожу, а потом надели неправильно, чуть перетянув один край и оставив висеть другой. Что-то жуткое было в том, как незнакомец улыбался и говорил, едва приоткрывая рот. Но хуже всего были его глаза. Даже за темными стеклами очков их взгляд чувствовался безошибочно, чувствовался как холод на коже, когда волоски на руках встают дыбом, а сердце теряет ритм и вздрагивает как испуганный зверек.
«Прогони его, - в смятении думал Тим, следуя за тетушкой, пока та показывала гостю дом, - неужели ты не видишь, что он такое?», - но произнести это вслух Тим не решился.
Тетушка говорила в обычной своей манере, обстоятельно и спокойно. Она рассказывала о комнатах и об оплате, об обедах и ужинах, и, казалось, вовсе ничего не замечала.
- Надолго ли вы задержитесь у нас? – спросила она, между прочим.
- О, это будет зависеть от многих обстоятельств, - отвечал гость, растягивая губы.
И Тима пробивал озноб и от улыбки и от сказанных слов.
Мромет Гетштальф поселился в их доме, заняв спальню, соседнюю с комнатой Тима.
И Тим уже не мог спать. Он вслушивался, стараясь уловить движение за стеной, но там не было ни шороха. Не слышно было ни дыхания, ни храпа, не скрипели пружины матраса. Казалось, соседняя комната пуста. Но Тиму то и дело чудилось, будто кто-то дышит в темноте его спальни. Дышит беззвучно, только вздымаются и снова опадают бока, и глядят из темноты глаза, что чернее всякого мрака.

Но тетушка не видела в постояльце ничего странного, напротив, она полюбила разговаривать с ним. Не часто ей случалось заполучить подобного собеседника. Господин Мромет никогда ей не возражал.
- Вы не находите, что отвратительно видеть такое количество пьяных на улицах? - спрашивала, к примеру, хозяйка.
- Совершенно согласен с вами, фрау Эльза, - отвечал гость, - Ничего не может быть хуже.
А тем же вечером, старый Албрехт, как всегда, зайдя в бар, заказал себе кружку рома, «за сугрев души и для храбрости». Подмигнул хозяину, опрокинул стакан и упал, хватаясь за горло, раздирая воротник рубашки, задыхаясь и сипя.
Он умер в больнице, не дожив до утра. Ром пах ромом, но когда один из посетителей осмелился капнуть на кожу, тот час же зашипело и на месте, куда упала капля расползлось алое пятно ожога.
В тот же вечер умерло еще семеро. Весть о том, что пить нельзя разлетелась по городку быстро, однако же, находились смельчаки, рискнувшие на собственной глотке проверит действие нового закона природы. Результат был печален.
И дело тут было вовсе не в выпивке, как все подумали сначала. Никто не менял выпивку на отраву, ведь сваренная много позже брага обжигала не хуже серной кислоты. Это сами люди теперь не могли переносить спиртное.
Реальность прогибалась и гнулась под чьими-то не слишком умелыми пальцами.

Тим пробирался по коридору, он слышал, как скрипит паркет под его ногами и каждый раз замирал и вздрагивал, когда ему казалось, что звук может разбудить постояльца. Ключи от комнаты, которые он еще днем стащил у тетушки, лежали в его кармане. В том же кармане, перемотанный носовым платком лежал и нож для бумаги. А за окнами бледно светилось новое небо. День теперь почти не отличался от ночи.
Господин Мромет спал одетым, он лежал на спине, вытянув руки вдоль тела. Темных очков он не снял, и Тиму в первую секунду показалось, что постоялец смотрит на него. Но это было не так, этот человек… это существо даже не спало, оно было мертвым. Тим прислушался, склонившись почти к самому лицу постояльца, и не услышал дыхания, даже самого слабого. Но пришедшая было радость тут же сменилась страхом. Тим вспомнил, что и раньше не слышал ничего, он понял, что к утру постоялец воскреснет вновь.
Дрожащими руками Тим достал нож. Это оказалось слишком трудно, ладони вспотели и рукоятка грозила выскользнуть из пальцев.
Он коснулся лезвием туго натянутой кожи на скуле постояльца, ему вдруг показалось, что если сделать надрез вот здесь, кожа лопнет и под ней откроется что-то иное, невыносимо-гадкое и чуждое.
Тим не успел разглядеть, какого цвета была кровь этого существа. Тяжелый туман заволок его сознание, но вместо сна к нему пришла иная реальность, вещественная и живая.
Он почувствовал Тех. Он стоял пред ними, обнаженный, открытый до самого дна и только ощущал пронзительный взгляд, который казалось, шевелился внутри него, перебирал внутренности и разум, не оставляя без внимания ни одного поступка, ни одной мысли. Это не пугало Тима, он уже не умел бояться.
Он видел, как пустая оболочка того, что, было когда-то постояльцем медленно оседает и съеживается, как будто из нее выпустили воздух. Это уходила сама суть существа и теперь она вливалась в Тима.
Он знал теперь одно. Те скоро придут, придут и изменят всю планету, сделают ее лучше. Но для начала нужно испытать предел изменчивости мира на этом маленьком участке земли. Теперь это его задача. В его руках сплетались нити вероятностей, они обжигали пальцы, но это было приятно. Тим улыбнулся.

- Вот и верь после этого людям. – говорила тетушка Эльза своей соседке на следующий день. - Ведь он казался вполне нормальным человеком. Единственным нормальным в этом городе. Лучшего жильца невозможно было и желать. И что же? Он съезжает ночью, не заплатив. И, главное, оставляет на постели эту гадость. Ты можешь поверить? Отвратительная слизь вперемежку с тряпьем. Прямо на чистой простыне.
- Но Эльза… - лепетала соседка, - как вы можете думать о простынях. Вы взгляните в окно.
И после этих слов Тим, сидящий до того неподвижно, поднялся и задернул шторы. Двигался он натужно, словно бы с трудом переставляя ставшие слишком тяжелыми ноги.
- Взгляните, как ходит мальчик, - прошептала соседка, наклонившись, словно бы для того, что бы взять чашку. - Вам не кажется, что он болен?
- Это просто переходный возраст, пройдет.
Соседка хотела было возразить. Не смогла. Тим повернулся к ней. Из пустых глазниц на нее глядела мертвая пустая чернота.
- Боже, - проговорила женщина, дрожащими руками, ставя чашку на стол.
- Ах, Молли, да полно об этом, - вздохнула тетушка Эльза. – Ты лучше съешь еще этих мягких французских булок, да выпей чаю.

А здесь, мне кажется, замысел недопилен - понимаю, задача не из легких, но открытый финал холодит сквознячком незавершенности. Хотя приятно, что есть автор, тексты которого можно анализировать на уровне идеи.

Хороший рассказ, но мне тоже кажется, что автор либо не додумал, либо поторопился закочить

Фантастика. Народ бы поднял крик гораздо раньше. Из-за этого весь рассказ кажется какой-то сказкой... А в чем же сказочная мораль? Я ее не уловил. Она не проклюнулась и в концовке. Ну, стал главный герой проводником "идей" пришельцев - и что?
Опять же, почему он? Почему Тим вообще хотел порешить черного незнакомца? Только потому, что не слышал его дыхания? Не паранойя ли это? И такого неуравновешенного типа пришельцы делают своим агентом... Впрочем, по тому, что происходило с городом, допускаю, что и пришельцы слегка "того", и даже не слегка...
Автору пожелаю получше прорабатывать персонажей, их личности и мотивы, и просчитывать выводы, которые читатель сделает из рассказа. Этого он пока делать не умеет.
Местами написано неплохо, но есть и ошибки и штампы. Но беда не в них, а в раскрытии главной идеи.

жаль, что сказкай, лучше бы он казался сюром с нотками гротеска... Но, нет так нет, хотя и жалко)

Чтобы спасти город, он не мог не заметить связи между происходящим и тем, что говорил незнакомец

его не делали, он "заразился", "эстафету принял"в момент убийства

мораль не сказочная, но она есть (задумывалась, по крайней мере), мораль такая: можешь не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла, и вообще быть Фрау Эльзой, не но исключено, что при всем при этом ты станешь причиной зла

В общем, вижу я, что рассказ не удался, слишком многое приходится объяснять Спасибо за всем коментарии, теперь есть о чем подумать)

Ну, почему же "нет"? Да!))) Я, например, восприняла все эти странности как аллегорию.
Но кое-что действительно непонятно
Возможно, стоило бы показать этот механизм "передачи заразы"? Откуда появился незнакомец? Дороги-то закольцованы. Сначала, наверно, кто-то пропал - при странных обстоятельствах...
Мальчик, возможно, ведет собственное расследование; наблюдает, делает выводы... А когда идет "спасать", он ведь о чем-то думает? Вообще подросткам свойственно "спасать мир"))
Либо абсурдности и гротеска добавить, либо наоборот, действия, обоснований. А так получилось нечто среднее

fotka, но мне казалось тут и расследовать ничего особенно не надо, все и так слишком очевидно, но, наверное вы павы, и мотивы стоило обозначить четче...

Мальчик единственный, кто пытается что-то сделать. Раз уж вы это линию начали...
Я и говорю: либо сократить и довести до абсурда, либо слегка расписать - на усмотрение автора