Зачем ты нужен вселенной?
Часть первая
Коридор неприятностей
Часть первая
Коридор неприятностей
...
Снова я за порогом реальности. В странном пугающем коридоре.
В который раз снится, что шагаю внутри раскалённой червоточины. В колеблющейся или извивающейся трубе.
Дыра во времени. Может, в пространстве.
Скорее всего, в голове.
А ещё в дырявой голове вертится навязчивый вопрос: «Зачем я нужен?» Докучливый, липкий, претендующий на гамлетовский: «Быть иль не быть?»
Каждый раз, когда снится огненный коридор, в голове всплывает «зачем».
Иду по бурым бесформенным плиткам, скреплённым эластичной кровавой магмой. Будто по бесконечному трепещущему желудку живого организма. Или по огненному нерву. Или по миражу-капилляру.
Всё вокруг покачивается вверх-вниз и из стороны в сторону то ли само по себе, то ли от моего хождения. Колышется, волнуется словно подвесной мост над рекой моего детства.
И цвет повсюду соответствующий. Адский. От красного и тёмно-красного до бурого с вездесущими жёлтыми языками пламени вырывающимися из пола, сочащимися из монолита стен, льющимися из округлого и тоже плиточного потолка.
Апокалипсический этюд в багровых тонах. Ни дать ни взять, дорога в ад.
Только к преисподней мой путь не имеет отношения. Пока не имеет, а там посмотрим.
Двери по сторонам, опять же. Справа. Потом слева. Снова справа...
Ну, какие могут быть входы или выходы в стенках червоточины или в адском коридоре? А на моём пути их не один десяток.
Когда попал сюда в первый раз, прошагал коридор до конца. Ничегошеньки не понял, пока в самом его завершении не встретил молодых женщин, стоявших в очередь перед последней центральной дверью.
Пытался с ними поговорить. Спросил, что это за место, и чем они занимаются.
Оказалось, дамы не только вырядились в одинаковые пёстрые платья, но и сами на одно лицо. Ещё и разговаривали не открывая рта. Улыбались, смотрели в глаза и вещали прямиком в садовую головушку. В мою спящую садовую головушку.
— Что здесь? Ад?
«Нет», — расцвели улыбками женщины и тоже вспыхнули огненными переливами, скользившими по платьям, рукам, лицам.
— Кто вы? И почему… несгораемые? — утонул тогда в пессимистических догадках.
«Мы все… почти сёстры, но не родные».
— Что вы ждёте? Или кого?
«Потом обо всём узнаешь. Кто мы, чего ожидаем, и что находится за главной дверью».
— Войти в неё можно? Пропустите вперёд? — спросил их с нотками раздражения и получил почти издевательский ответ.
«Тебе туда уже рано! Ха-ха!»
— Шутницы! Уже… ещё...
Взял, да и ввалился в громадину-дверь, тоже раскалённую, с теми же пронизывающими струйками огня, но совсем не горячую, как и сам коридор. Странно.
Очутился в далёком прошлом. В годовалом детстве. Наблюдал за собой со стороны, будто в кино.
...
Родной двор. Огромное тутовое дерево над домом. Гараж с «ушастым» Запорожцем. Дальше сарай. Конура псины Жучки.
С крыши сарая по жёлобу стекает дождевая вода. Неестественно медленно капает в двухсотлитровую стальную бочку, чтобы послужить для полива огорода.
Знакомая бочка. Не раз в неё запускал карасиков из ближайших к городу прудов. Но это было... или будет несколько лет спустя.
На бочке аккуратные двутавровые обруча, будто специально для меня приварены к оцинкованному цилиндру в виде лесенки.
Ручками за верхний обруч, ножками на нижний. Карабкаюсь вверх.
Ой! Ай! Бултых вниз головой в бочечку! Только пинетки мелькают в прозрачной дождевой влаге.
Откуда ни возьмись к бочке подходит одна из женщин, пригрезившихся в коридоре. Хватает горе-ныряльщика за ноги и вынимает из воды.
— Не испугался? Значит моряком будешь, — успокаивает несостоявшегося утопленника и ставит на ноги, после этого исчезает.
Подбегает мама. Слёзы. Причитания…
В этот сантиментальный момент вываливаюсь из видения прошлого и оказываюсь перед первой дверью колышущегося коридора.
Пара шагов в сторону несгораемых близняшек, и конец первого сна.
* * *
В следующем огненном видении уже знал, что нужно открывать боковые двери. Вошёл во вторую. В левую стену.
...
Школа. Начало сентября. Вокруг всё цветёт, пахнет, радует глаз. Я первоклассник.
Старшие оболтусы суют в руки ветку и заставляют воткнуть её в дыру в кирпичной кладке здания кабинетов труда.
Втыкаю. Все врассыпную.
«Вынимай, козявка!» Вынимаю.
Оболтусы отбегают ещё дальше.
Пока наблюдаю за улепётывающими обидчиками и соображаю, что к чему, в лицо, уши, шею начинают впиваться жала диких пчёл, гнездо которых потревожил веточкой.
Что есть сил убегаю в сторону главного корпуса школы. Рой безжалостных насекомых не отстаёт и продолжает жалить.
Глаза ничего не видят, лёгкие из-за раздувшихся щёк и шеи не могут нормально вдохнуть, уши распухают и отвисают.
Падаю наземь.
Теперь знаю, как закончилась «первоклассная» пчелиная эпопея. Точнее, бесчеловечное издевательство старших.
Снова женщина в пёстром платье подхватывает моё ослабевшее и почти бездыханное тело и уносит в школьный медпункт.
Укол, примочки, нашатырь.
Прихожу в чувства. Опухоль спадает. Глаза начинают видеть.
Наконец-то в медпункт приходит настоящая медсестра.
— Что здесь делаешь?! А ну марш учиться!
— Меня пчёлы покусали! — всхлипываю и выхожу в... огненный коридор.
* * *
За третьей дверью была чехарда, закончившаяся кучей-малой и мной под грудой ровесников-шутников. Как результат, два сломанных ребра и испуганный детский хрип:
— Братцы, помираю!..
...
«Братцы» в одно мгновение разбегаются кто куда.
Лежу на жухлой осенней траве. Дышать совсем не хочется. Мир уплывает в синюю даль.
Снова «пёстрое платье». Женщина идёт мимо и настойчиво советует вдохнуть. Вдыхаю.
Вместе с воздухом в грудь влетает резкая жгучая боль, после чего растекается по всему телу.
Корчусь. Голова перестаёт кружиться.
Встаю и ковыляю домой... То есть, в коридор моих неприятностей.
* * *
Четвёртая экскурсия в прошлое. Авария.
Мне уже четырнадцать. Снова лето. Я «матёрый» водитель за рулём новенького Москвича. Вся семья в автомобиле. Просёлочная грунтовка на полпути из города в бабушкину станицу.
С правой стороны с невысокого обрыва на дорогу спрыгивает ничем не примечательная корова. От жёсткого приземления она сильно вздрагивает, скукоживается и на пару секунд замирает. Этого времени мне хватает, чтобы решить объехать рогатое препятствие слева.
Не успеваю. Корова приходит в себя и делает шаг прямо под колёса Москвича.
Я в панике, но этого никто не замечает.
Резко кручу руль вправо, и машина перестаёт слушаться. Каким образом разминулся с летающей коровой, даже из «повтора» не понял.
— Не верти руль, — спокойно говорит отец.
А вот зря. Как по команде, намертво вцепляюсь в баранку. Едущий под гору Москвич, «потанцевав» то на правых колёсах, то на левых, успокаивается и встаёт на четыре покрышки.
Секунда, автомобиль дёргается вправо и втыкается изгибом бампера в отвесную кручу подарившую злосчастную корову.
Удар. Переворот. Тьма.
Снова я сторонний наблюдатель.
Пока глазею на перевернувшийся Москвич, замечаю, как со злополучного пригорка по тропке спускается женщина в пёстром платье. Безмерно изумляюсь.
— Так это вы столкнули корову с кручи?! Но... зачем?
«Я», — признаётся несгораемая шутница, наградившая всю семью ссадинами, синяками и внеочередным авто-ремонтом.
Женщина кивает в сторону ближайшего села, на окраине которого я должен был остановиться и передать руль отцу.
«Если бы не эта бурёнка, врезался бы в мотоцикл с люлькой. Гуляют люди на свадьбе и о вечности не думают», — слышу её печальные мысли, но ничего не понимаю.
Через мгновение из-за густой лесополосы на грунтовку выезжает мотоцикл с люлькой. Мотоцикл со всех сторон «обвешан» нетрезвыми дядями и такими же тётями.
Маскарадные одежды, разрисованные лица, смех, крики, здравицы.
К мотоциклу на длинной верёвке привязана нелепая тележка. На тележке восседает новоиспечённая тёща.
Разгар обычного сельского гуляния второго дня свадьбы. Переодевания, импровизированные конкурсы, прочие нетрезвые шуточки.
— Но это они нарушают правила! Они пьяные, а не... — взахлёб пытаюсь оправдаться.
«За рулём ты, а не отец! Как и кому это объяснишь?.. Зато никто не пострадал. Почти. Ещё что-нибудь спросишь?» — отчитывает меня то ли избавительница, то ли коварная организаторша аварии и удаляется.
За спиной раздаётся истерический смех. Вроде как мой. Оглядываюсь и вижу на обочине «младшего» себя, заливающегося беспричинным хохотом.
«Точно. Это я так над задними колёсами смеялся, пока был в шоке. Правое крутилось в одну сторону, левое в другую», — вспоминаю и... возвращаюсь в червоточину.
* * *
За пятой дверью — Средиземное море.
Мне уже семнадцать. Я на втором курсе мореходки. Практика на паруснике «Крузенштерн». Мы дрейфуем недалеко от Гибралтара.
Погода идеальная, и капитан решил «обновить» чёрный с белой шашечкой корпус. То есть, подкрасить, чтобы в немецком Гамбурге не ударить лицом в грязь.
Я вишу за бортом на сколоченной из досок беседке. На мне страховочный пояс с длинной верёвкой, закрепленной где-то на фальшборте. В руках валик, под боком ведро чёрной краски.
С палубы шкафута кто-то из дружков страхует, наблюдая за мной и подавая нужные вещи. Иногда перемещает вверх-вниз или с носа в корму вместе со всей забортной конструкцией.
Когда беседка в очередной раз опускается к самой воде, снова принимаюсь за покраску.
Рутина. Запах растворителя щекочет ноздри. Под ногами синяя-синяя бездна.
— Эй, «марсианин»! Марсовые к вантам! Пошёл все наверх! — издеваются надо мной сотоварищи по парусному походу.
— Отвяньте! — огрызаюсь и продолжаю трудиться.
— Поймай вареник! — не отстают однокурсники и швыряют в меня пустое ведро.
— Ополоумели?! — вскрикиваю и шарахаюсь в сторону.
Ведро оказывается привязанным к тонкому плетеному шнуру. Не долетев ко мне, оно дёргается, стукается о свежевыкрашенный борт и повисает над валиком, выставленным мной в качестве оборонительного копья.
Смех. Но «вареником» обзывают не ведро, а проплывающую подо мной диковину.
— Давай, пока его не отнесло! Лови! Ведром её! Ну, же! — сыплются на голову просьбы, команды, междометия.
Недолго думая, сую валик в краску и тянусь за ведром. Всё делаю левой рукой. Правой крепко держусь за беседочную верёвку.
Неудобно. Да и разноцветный «вареник», оказавшийся медузой, приковывает взгляд и мешает изловчиться и зачерпнуть его вместе с водой.
Кое-как получается. Медуза в ловушке, но до краёв полной. Гребень разноцветного чуда плавает прямо под рукой.
Любуюсь добычей, пока её не утащили на палубу.
Удивительной красоты и формы существо действительно напоминает прозрачный вареник с капелькой воздуха внутри. На надводной части диковины — гребешок-парус, с помощью которого она путешествует по морю. На подводной — бесчисленные тонкие щупальца, похожие на двухметровые фиолетовые волосы или пупырчатые нити.
«Волосы» не помещаются в ведро и свисают, пытаясь перевесить мой улов и свалить его обратно в море.
Ничего не подозревая, хватаю фиолетовый «пучок» и опускаю в ведро.
Медуза недовольно дёргается и вместе с ведром взмывает в бесконечную чёрно-белую высь...
* * *
Оказываюсь в непроглядной тьме.
— А где продолжение истории? — спрашиваю в недоумении, неизвестно кого.
Никто не отвечает. Тщетно пытаюсь проснуться.
— Какого тебе продолжения? — спрашивает пугающий объёмный голос женщины, когда начинаю нервничать, оттого что ничего не могу поделать.
— Или продолжение коридора, или окончание истории с Португальским корабликом. С медузой Сифонофорой, которая меня... чуть не сгубила, — выговариваю и ужасаюсь догадке.
«Я что, тогда чуть не умер?!.. Или ненадолго умер?!» — пронзает всё существо мысль о смерти от ожога ядовитой медузы.
— Ты и так долго... мечтал. Пришло твоё время, — мирно выговаривает невидимая собеседница.
— Эй-эй-эй! Там было продолжение! Точно было!
Пока мои никудышные помощники разглядывали медузу, к ним вышел судовой доктор. Он объяснил, что это Сифонофора Физалия. Она совсем не игрушка. Что руками её трогать... ни-ни!
Они кивнули за борт. Ну, вспомнили и рассказали, как схватил эту Физалию за фиолетовую косичку. А я к тому времени уже ничего не соображал. Телепался на страховке и сдирал с руки распухшую кожу.
Меня мигом за пояс... за верёвку и прямо по только что окрашенному борту вытащили на палубу. Потом — лазарет.
Я точно тогда не умер! Не умер! — лихорадочно тараторю, но душа не успокаивается.
Родная душа мне почему-то не верит.
— Ты точно не умер от медузы. Ты умер... ещё в бочке. Полтора года от роду. Всё остальное — твои незрелые фантазии, — запугивает неведомая женщина, пытаясь ввергнуть в отчаяние.
— Но-но-но! Вот уж дудки! Это я в полтора года обо всём... таком... «парусном» нафантазировал?! Чепуха! — заявляю уверенно, но душа сжимается и леденеет от ужаса.
— Тебе... тобой заинтересовались из-за... сторонней женщины. Все твои... воплощения звали маму, бабушку... Один звал папу, а ты... Только ты звал никому не ведомую «тётю».
Чтобы понять невразумительную выдумку понадобилось время. Ты его получил. Но ничего интересного не изобрёл.
Придуманная тобой всемогущая и вездесущая «незнакомка» не только тебя выручала из бед, но и страховала всё окружение. Даже чужих людей.
Теперь уже никаких «платьев»! Ты на паруснике.
Что будешь делать? Звать на помощь уборщицу или прачку?!..
Всему на свете приходит конец. Он пришёл и твоим... фантазиям, — выговаривает женщина, то и дело меняя интонацию с грустной на раздражённую.
— Мне незачем... Я ничего такого не придумывал, а... жил! Жил! И всё это было давным-давно! Я уже... Я ещё... пока... — не нахожу нужных слов и сдуваюсь словно лопнувшая резиновая игрушка.
Таинственная собеседница не откликается.
«Значит, конец фантазиям — это и есть смерть?! То есть, никакой жизни не было и нет?.. Была детская мечта. Причуда, каприз, выдумка... Фокус. Обман», — кое-как угомоняюсь и погружаюсь в созерцание.
Чтобы отвлечься от мыслей о смерти, ищу смысл существования своему новому состоянию или воплощению.