Глава первая


В наш просвещёный век мало кто уже путешествует на [лошадях. Ни подрессоренные кареты, ни земские дрожки, ни тряские крестьянские арбы не вызывают восторга у изнеженного плодами науки обывателя. И поэтому, посоветовавшись с нашим семейным доктором, я решила отправиться в путешествие в Святые горы на корабле.
Ранее мне неоднократно приходилось плыть по матушке-Волге на шикарном пароходе, доверху наполненном чистой публикой, вышколенными матросами и сытыми ливрейными лакеями, улавливающими флюиды любого желания пассажира, и потому услужливо подплывающими воздушной походкой с вечным "чегоизволитес" и серебряным подносом с серебряной чаркой, наполненной ледяной водкой.
Приятные сии воспоминания утвердили меня в решении непременно отправиться в путешествие именно речным путём. Но привычка к осторожности и немалое знание подводных камней, подстерегающих российского путешественника в его тернистом пути, сподвигли меня на просьбу к моему доктору найти знатока, совершавшего подобное путешествие не по раздольной купеческой Волге, а по малохоженному и совсем ещё недавно такому дикому Дону.
Доктор мой, хоть из латинян и по слухам в молодости испытавший множество невзгод и опасных приключений, вплоть до службы на пиратском бриге, был человеком честным и предприимчивым.
Мешая в речи русские, немецкие и бог весть какого языка слова, он рассказал, что в Калаче, где мы остановились на короткий отдых и в ожидании поступления денег от моего управляющего, проживает бывший его соратник по пиратским приключениям, немец, но человек приличный. Хотя и не без странностей.
Так тому и быть. Послушаем немца. Хоть и врут они о жизни своей в России складно, но питаю себя надеждой, что односуму своему (по-ихнему буршу) врать сильно не станет.
Проживавший в пансионе майорской вдовы Кагальницкой немец явился по первому зову, долго обнимал да ощупывал моего доктора, потом передо мной раскланялся, как-то мелко засучил ногами и представился запросто Евгеном. Мол, у них в Саксонии отеческое имя не поминают, а фамилия его в Европе настолько известна, что лучше мне её не слышать, ибо упоминание о знакомстве с ним способно навлечь на меня неисчислимые беды.
Выпив подряд два лафитника анисовой и с аппетитом закусив простыми дарами гостиничного трактира, отдав должное и жареному гусю, и нежнейшему с прослойками салу, и гордости местных садоводов - ранним огурчикам, не говоря уже об икре, осетрине, пирогах с вязигой и дрожащем от предвкушения студне из осетровых голов, доктор Евген почувствовал готовность к нашему просвещению.
Выслушав наши жадные и полные любопытства вопросы, он сыто рыгнул, что у немцев является признаком благовоспитанности, перекинул обтянутые штанами со штрипками ноги друг за друга и приступил к повествованию, исполненному ужасных подробностей.
Начал он с того, что приличные пароходы по Дону не ходят. Бывое на Дону пароходное товарищество "Фрост, сын и компания" разорилось два года тому, и теперь подряд на доставку пассажиров выкупил капитан когда-то пиратского брига, на котором он, доктор Евген, учил азам и задам медицины моего доктора, почтенного Пруденса.
Доктор мой на слова сии напыжился, побурел и стал щупать себе правое бедро, то ли при воспоминаниях о годах учёбы, то ли в поисках холодного оружия. Я успокаивающе коснулась его руки и попросила доктора Евгена продолжать.
Тот, опрокинув прямо в гордо чарку аквавиты, выставленной моим доктором в память о пиратском прошлом, продолжил свой рассказ, повествующий о том, что бриг, не приспособленный к перевозке пассажиров, представляет собой ужасное зрелище. Всюду грязь, духота, крысы. Матросы и лакеи оборваны и голодны.
Бриг, не рождённый для плавания по речным водам, часто садится на мели.
И тогда капитан грубым голосом, исполненным ярости берсерка, приказывает пассажирам первого и второго классов сойти на берег, где те должны дожидаться возвращения брига на фарватер, сидя на чахлой травке и вкушая, чтобы скоротать время, что Бог послал, то есть довольно-таки чёрствые пироги и местную водку из виноградных выжимок.
Пассажирам же третьего класса приказывалось прыгать в воду и выталкивать корабль с мели, что иногда занимало несколько томительных часов.
Потом же, по возвращении на палубу, им подносили по чарке водки с неизменными вечными пирогами и отправляли в трюм до следующей мели.
Ежели же кто-то из третьего класса осмеливался перечить, то боцман, звероподобный детина, гнал такого в воду ужасной плёткой, купленной им у местных ногайцев. Вопли несчастного развлекали пирата, напоминая о годах юности и битв...
Таким образом, два дня путешествия из Калача в Ростов превращались в пять-шесть бесконечных, исполненных скуки и неудовольствия дней.
Потому Евген настоятельно рекомендовал на бриг не являться, а отправиться в Святые Горы поездом, по железной (совсем ещё недавно - чугунной) дороге, акционером коей он является и высокое качество обслуживания он гарантирует всей своей честью (тут доктор мой Пруденс неясно замычал) и своим авторитетом калачеевского доктора (на этом месте Пруденс, дабы не умереть от удушья, налил в чарки аквавиты и воскликнул "Прозт", по привычке глотая гласную).

примечание Чтеца

Да, железные дороги раньше были, не чета нынешним. И если современные спальные места ещё как-то можно терпеть (но только класса Люкс и только в поездах "Гранд Экспресс), то вагоны-рестораны желают лучшего. Начнём с того, что всеобщее опрощение нравов проникло в эту святая святых каждого путешественника и вагон-ресторан стал общим! Как, скажите мне, как приличному человеку выпить бутылочку "Моэ и Шандон", когда ему в затылок дышат отвратным перегаром водки Глазьевского разлива!! Можно, конечно же, заказать пару бутылочек себе в купе и стойко терпя унижение (для стойкости и нужна вторая бутылка) пить в одиночестве. Но, бессердечность товарищества Российских железных дорог не знает предела! Нет, нет в буфетах современных поездов алкоголя, кроме пива пролетарских сортов в жестяных банках. Я не говорю уже о том, что солянку в этом "пищеблоке" (вдумайтесь - какое гадкое слово) подают без каперсов!!
А как же станционные буфеты и рестораны, спросите вы. Где так радушно встречают путешествующих и провожающих, да и просто заглянувших на огонёк. О, не бередите мне отверстые раны! Где , где они?! Где Пожарские котлеты, где только что выловленные форели, где Шабли, в конце концов? Ни чего не осталось, всё поглотила быстротечная изменчивость. Поезда проносятся мимо станций, ранее уютных и милых, а теперь запущенных и диких. Пассажиры, на редких остановках, проносятся мимо закрытых буфетов, к автоматам торгующим заморской отравой.
Пропали и милые пейзанки, что носили на продажу букетики фиалок, коими можно было завоевать доброе расположение прелестных попутчиц. Теперь ужасные старух торгуют не менее ужасную водку, ещё более ужасным пассажирам.
Нет, говорю я вам, время неспешных путешествий закончилось, осталась нескончаемая спешка и её вечная спутница скука. Как писал последний романтический путешественник (А.С. Пушкин вынужден добавить я, в расчёте на современных пассажиров ):

Цитата:
«И всяк зевает да живет —
И всех нас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты»

Глава 2
На рассвете мы были на пристани, центральном сооружении речного вокзала, стоящего на берегу широкого плёса.
Доктор мой, оплачивавший в кассе заказанные нами билеты, сообщил, что ужасные россказни калачеевского обывателя в чём-то видимо правдивы, так как билеты оказались в два раза дороже, чем в волжских пароходствах.
Обшарпанный бок брига, плавно возносящийся и опускающийся над нашими головами, также не внушал оптимизма: видно было, что команда давно уже сдалась в неравной борьбе со стихией, слизавшей краску с деревянных бортов и замутнившей когда-то ярко сиявшие медные части, не видевшие мозолистой руки матроса, в прошлом драившего медяшки до солнечного сияния.
Поднявшись на борт по штормтрапу, мы получили из рук вахтенного матроса наши чемоданы и кофры, шляпные коробки и чехлы с платьем, однако на наши призывы лакеи и не появились, и мы, пыхтя и потея, повлекли ворох необходимых нам вещей в каюты.
Точнее, как оказалось, одну каюту: капитан, увидев поднимавшихся на борт даму со спутником, решил, что явно супружеской паре ни к чему спать в разных помещениях, возбуждая любопытство и желания его безудержной команды.
Делить ложе с доктором я отказалась наотрез, и ему пришлось выложить себе подобие орлиного гнезда на каютном рундуке, привязав к нему под ноги колченогий табурет.
Обрадовало нас лишь то, что половина россказней доктора Евгена оказались пустыми выдумками: в продолжение всего путешествия никого не заставляли прыгать за борт и стаскивать бриг с мелей, да и лакеи приносили самовар строго по склянкам, а не после ритуального мордобития.
Даже сапоги, оставленные за дверью каюты доктором Пруденсом по европейской привычке, были не украдены и не использованы в качестве ночной вазы, а тщательно вычищены ваксой до зеркального блеска, в голенище же одного из них был вставлен букет бессмертников...
Запыхтела и забулькала паровая машина - дань прогрессу века двадцатого, ухнул ревун, звякнул корабельный колокол, с мостика раздалась команда, утверждённая глухой боцманской божбой, и бриг двинулся по глади Дона, плавно разворачиваясь и выходя на стрежень. Мимо стрельчатого окна каюты проплыло здание вокзала, уехала назад пристань с платочками, тальянкой, пляшущими купчиками без гильдии, девками в сарафанах и парнями в смазных сапогах и красных рубахах, остались позади уже знакомые и привычные жлобы (жлоб - коренной житель воронежской губернии), впереди были донские казаки и казачки, прославленные синематографом, графом Львом Николаевичем и моими предками, не раз напоминавшими мне о корнях, из коих произрастает наша многочисленная фамилия.
Правда, рождённая вовсе не в казачьих землях, а в местах не столь отдалённых, где по указу Его Императорского Величества Леонида Первого нёс службу государеву мой батюшка, я о донских казаках знала лишь в теории, а вспоминала лишь тогда, когда меня, расшалившуюся и не желающую признавать над собой никакой власти, ставили в угол коленками на горох.
Тогда я громко вопила о сатрапах, кои лучше пусть сабелькой вострой мне голову с плеч снесут, но не унизят честь казацкую!
Батюшка, впадавший в пароксизм хохота, тут же вынимал растрёпанное и зарёванное чадо из угла, и, шлёпнув для порядку, давал мне добрый кус шоколада, после чего передавал меня бонне, швейцарке мадемуазель Годо...
В дверь, низко согнувшись, вошёл бедно одетый бледный слуга со следами явного и постоянного недоедания на измождённом лице и тем прервал мои сладостные детские воспоминания, заставившие уронить на батистовый платочек с фамильным вензелем сладкую чистую слезинку. Поставив на столик пышущий жаром самовар и сняв с левой руки снизку больших и свежих калачеевских баранок, он молча замер у двери с вечным "чегоизволитес" на лице в ожидании момента, когда мой спутник, добрейший доктор Пруденс, отвернувшись от его взгляда, нащупает в поясе пару мелких монеток "на чай".

Путешествие началось. Мы с доктором прихлёбывали ароматный индийский чай чаеразвесочной фабрики купца первой гильдии Бронштейна с эмансипированным названием "Работница", жевали баранки, а доктор, в перерывах между шумными глотками, читал вслух месячной давности газету социалистов-межрабпомовцев "Русская Правда", сообщавшую о мерах партийного свойства по внедрению в среду рабочих ткацких мануфактур трезвого образа мысли и повседневной жизни.
Читал он, как обычно, с ужасным акцентом, и под мерное покачивание брига и мерное покачивание же докторских речевых периодов, я заснула, даже не сняв ботинки и не расстегнув крючки лифа.
Оттого мне снились мускулистые рыбы в папахах и бурках, грозно разевающие беззубые рты и пучащие синие-синие глаза, взглядами же указующие на кумачовый транспарант с надписью: "Пьянству - бой! Бог - с тобой!"

Алые паруса.1
Грустная сказка.
Жила-была девушка и звали её А-соль. Нет, имя у неё конечно было самое обычное, возможно Саша, а может быть Женя. Только его все давно забыли, а многие и не знали никогда.
А звали её так необычно потому, что работала она в пивной. Весь день сушила из остатков хлеба гренки к пиву. Девушкой она была мечтательной, поэтому рассеянной и часто забывала посолить гренки. И когда посетители, заказавшие эти гренки, пробовали их, то они непременно кричали: "А соль?!" Тут она и появлялась с солонкой. Все так привыкли, что она появляется после этих слов, что уже никак иначе её и не звали.
В том же городе жил парень, которого все звали Грей. Как вы уже поняли, имя у него было самое обыкновенное, возможно Саша, а может быть Женя. Только его все давно забыли, а многие и не знали никогда. А звали его так потому, что у него была очень тонкая зубная эмаль и он не мог пить холодное пиво. У него от него зубы ломило. Бывало придёт в пивную, закажет кружечку пива, хлебнет и сморщится весь. Оттолкнет кружку и кричит официантке - грей! И она идёт греть, а что делать - клиент всегда прав.
Но так как Грей никогда не заказывал гренок (эмаль слабая, какие там гренки), а А-соль никогда не подавала пива, то они так и не встретились. Хотя пивная и называлась "Алые паруса".

Алые паруса 3
Ужасы.

Капитан Грей был спорщиком и бретёром.
Однажды он поспорил со старым пиратом Бер-Назаром, который, до того, как стать пиратом, преподавал студиозусам основы божественного миропорядка, но ушёл в странствия вместе с развесёлыми пьяницами-вагантами вслед за хорошенькой цыганкой Николь, обещавшей ему неземное блаженство, но вместо блаженства обчистившей его потайные кошельки и сбежавшей с распутной еврейкой по имени Римма Мир (Rimma Pax) в итальянский Сорренто...
Так вот, поспорили эти два почтенных пирата о том, у кого из них в жизни было больше девственниц.
Бер-Назар утверждал, что кровью девственниц он мог бы написать Книгу Бытие на Стене Плача (был он богохульник и грубиян, что не удивительно после потери денег и частично - мужской силы, и всё благодаря злодейке Николь)...
Тогда капитан Грей встал и произнёс страшную клятву, что его корабль будет приставать к берегам лишь на короткое время, и только для того, чтобы очередное пятнышко девственной крови окрасило его паруса.
И только тогда он и его команда сойдут на берег, когда паруса станут алыми без единого белого пятнышка...
Побившись об заклад и поставив на кон свои бессмертные души, Грей и Бер-Назар разошлись, чтобы больше не встретиться. Ровно через 666 дней морские свинки, которых Бер-Назар вёз из Америки в Испанию на продажу, вырвались из трюма и сожрали всю команду. И поныне носится по волнам остов корабля со скелетом у мачты, у костлявых ног которого высится куча скелетов грызунов с откушенными головами, хвостами и гениталиями...
Прошли годы, и Грей в очередной раз причалил к берегу, чтобы закрасить последнее белое пятнышко на парусах...
Девушка, что со всем жаром юного сердца отдалась ему на постели из паруса, наутро увидела, что последнее белое пятнышко исчезло. Как рачительная хозяйка она предложила застирать следы утраты невинности.
Но капитан отказался.
- Зачем? Да и не отстирать уже... Кровь ничем не уберёшь.
Девушка, вспомнив, как соседка спасала залитую рубиновым вином рубаху её отца, спросила:
- А соль?
Такой она и вошла в историю...

"Я дал стрекача - и в подвале очутился в объятиях мистера Харви Симворта, того самого, кто первым додумался переделывать детские сказочки в порнографические истории ("Красная Шапочка-переросток", "Али-Баба и сорок любовников" и пр.), а потом сколотил состояние, перелицовывая мировую классику. Его метод был крайне прост: любое название начиналось со слов "половая жизнь" ("...Белоснежки с семью гномами", "...Аладдина с лампой", "...Алисы в стране чудес", "...Гулливера" и т.д., до бесконечности). Напрасно я отговаривался крайней усталостью. Он с рыданием в голосе упрашивал хотя бы пнуть его хорошенько. Делать нечего - пришлось подчиниться еще раз." Станислав Лем, Футурологический конгресс, 1971 г.

Кстати, да

Фудзи-тян и семь ронинов.
Жили были старик-сан и старуха-нисан, а детей у них не было. Сходили старики в паломничество на гору Фудзи, наскребли там снегу , слепили себе внучку и назвали ее Фудзи-тян.
Но видно не высоко поднялись старики и не чистого снегу наскребли, а раиоактивного, с Фукусимы нанесенного, но развиась у Фудзи-тян гипертрофия гипофиза. И стала расти она не подням, а по часам.
И есть так же. Не выдержали селяне и велели старикам отвести внучку в чащи Нароямы. И оставить там ее. Так и поступили бедняги. Но не долго оставалась одна Фудзи-тян, скоро наткнулась она на пещеру, где жили семь ронинов во главе с Акирой Куросавой. Были они мужчины рослые, но по сравнению с Фудзи-тян казались карликами. И так как женьщин в тех глухих местах не было (кроме Фудзи-тян), то жили ронины друг с другом. Так их местный дайме, любитель и ценитель прекрасного и называл - белоснежка и семь гомиков.

Йона Жухман, шестнадцатилетний юноша, три года назад сбежавший из хедера от пропахших тоскою и мертвой ученостью талмудов в большой мир и прибившийся в конце концов юнгой на бриг в надежде добраться до устья Волги и подобно своему кумиру откопавшему Трою, найти легендарный Итиль и разбогатеть выкопав клад древних предков, порукой чему была карта с крестиком, которую он нашел перебирая в тайне от всех бумаги в родной Крыжопольской генизе, не ложился спать.
Достав чудом сохранившийся от обчистивших всю его наличность егупетских босяков наладонник, он стал выстукивать послание.
Прежде чем нажать на первую букву, он еще раз пугливо прислушался к выводящему переломанным неоднократно носом затейливые рулады боцману и всхлипнул.
" Милый дедушка, Ким бен Сруэль! - писал он. - И долгие лета тебе, и богатств, и здоровья... Эх деда, мало ты меня драл жалеючи ради сиротства моего, от того видать и напости и бедствия навлек я на свою непутевую голову, сбежав от Вас в поисках голубой птицы счастья..."

.....

" А Вчера я получил выволочку от боцмана. Он выволок меня на палубу и оприходовал концом от якоря. Нет это не то что Вы подумали. Это веревку они так называют. А все из-за того, что не расторопно подал самовар нашим пассажирам.А пассажиры подсевшие нам на бриг знатные. Одна мадам чего стоит. От вида ее выдающихся достоинств у меня все подымается не только в груди, но и там где вы подумали. Но сразу и опадает, натолкнувшись на ее вымораживающий взгляд и презрительно изогнутые губы. Даже боцман наш Африкан Апилодомптыч, не боящийся ни черта, ни царя морского, уважительно на цыпочках крадется мимо ее каюты. Ах, изумительная дама. Достоинства ее настолько прерасны, что ее даже нельзя сравнить с попадьей из нашего местека, чей зад тихонько любит оглаживать наш рабе Яша, когда они собираются с падре Яником у отца Иакова порассуждать о темных местах в пророчествах Иезикииля и проверяя кошерность водки нового урожая..."

Не, Осел, не буду я комментить ваши сказки - чего вы, очевидно, так ждете.
А то опять "стая товарищей" налетит - им снова что-то почудится. Чего нет и в помине.
Пишите дальше!

*** А где Золушка и Красная шапочка?)

Про колобка

Проходил как-то давно, через тихий немецкий городок караван посольства Московского. Ну как проходил, конечно же проезжал, на санях, хоть лето и жаркое выдалось. Трудно, но престиж Родины надо блюсти.
И отбился от посольства ямщик один, потому как влюбился в рыжую красотку Алису, что торговала сыром на площади перед ратушей. Был тот ямщик по виду чистый монгол, хотя сам называл себя подданным нихонского императора, подаренного для дружбы ради императору российскому. Дабы обеспечить себе пропитание в землях наших, открыл нихонец школу фехтования на деревянных мечах, кои называются кендо по нихонски. И стал учить наше дубьё неотёсанное битве на кольях. Надо сказать, что мастером этого самого кендо, он оказался отменным. Особенно ему удавались боковые удары. Поэтому его и прозвали Кол-о-бок.
Росту Кол-о-бок был небольшого, лицом и телом кругл. Ножки имел маленькие и кривые, потому ходил семеня. Не ходил, а как бы катился. И конечно по вечерам, как всё мужское население городка, катился (то есть шёл) он в припортовый кабачок, однако не пиво пить, а истории рассказывать. Про то, как он в России Медведева тренировал, но у того денег не было и Кол-о-бок от него ушёл. Про то как он в охране Вольфовича работал, но тот был характером вспыльчив, потому Кол-о-бок и от него ушёл.
От всех Кол-о-бок ушёл, посмеивались бюргеры, а от нашей лисы Алисы нет.

... продолжение записей Йоны Жухмана...

"А вообще, милый дедушка, я думаю что пассажирка эта из наших. Взял я грех на душу и подсмотрел в судовом журнале, что зовут ее Мария Борисовна Гурвич, а род занятий учительница русского языка. Хотя может у нее фамилия по последнему супругу, а так то она косит под местную донскую казачку и в знак этого не расстается с семихвостой нагайкой, при при взгляде на которую всякий раз бледнеет ее попутчик доктор, не решающийся даже разделить с ней койку и примостившися на сундуке... Хотя может и из-за того, что койка довольно узкая и он боится быть присыпленным ночью достойными всяческих похвал форм учительницы, кожаный прикид которой наводит почтение не только на боцмана, но на капитана, который только крякает и цыкает, провожая левым не выбитым глазом, когда мадам дефилируя покидает палубу сделав променад после выпития очередного двухведерного самовара чая, который я уже замучился таскать по шесть раз на дню..."
"А еще милый дедушка, энтот доктор редкостный жмот.
Всякий раз, когда я приношу самовар или выношу поганое ведро, он краснея от жадности, долго копается в своем потрепанном портмонэ и дает мне на чай олимпиский рубль давно почившей империи. И шо мне делать с этой коллекцией?
Лучше бы хоть по копеечке давал, смог бы я купить эфирного времени и отправить вам это послание. Или подарить букет калл нашей несравненной Марии Борисовне..."

"Ах дедушка, если бы Вы знали, как я скучаю по нашему местечку, по гефилте фиш и цимесу, по хедеру, по богоспасенной нашей Вкраине, ...
А тут я терплю только поругание ушам моим от боцмана, которые от постоянных экзекуций по ним с его стороны скоростанут такими же как у того некошерного животного, чьим именем меня постоянно обзывал рэбе Яша, когда я перепутывал доводы Шамая с выводами Гилеля, и на котором Машиах должен вьехать в Святой Город...
Ну ничего, откопаю клад, а там от Итиля до Иерушалаима и рукой подать.
Устроюсь и выпишу вас к себе...."
Йона заархивировал послание, спятал налодонник и полез на гамак натянутый над койкой боцмана.
Во сне он блаженно улыбался ибо привиделась ему учительница русского языка, склонившаяся над ним и старательно выправляющая ему ошибки в послании и округлости ее приятно колыхались в его прямой близкой видимости...

Вы пишете и сразу выкладываете? Или специально на порции разбиваете?

Первое.

Глава 3
Проснулась я от звука корабельного колокола.
Заботливый спутник мой приготовил необходимое для утренних процедур: таз с холодной водой и патентованную мятную палочку для освежения зубов и дёсен (как написано было славянской вязью на целлулоидной её упаковке).
Умывание, немного массажа, и вот уже я, как гоголевская красотка, улыбаюсь себе в зеркало с выражением: "Ну разве я не хороша?"
Поддразнив себя высунутым языком, напускаю на лицо солидность и лень, чтобы пристойно выйти на палубу, где под тентом накрыт завтрак.
Доктор, не дожидаясь меня, уже приступил к трапезе, и теперь уже промокал губы батистовым платочком после немалого глотка желудочного бальзама, постоянно при нём находившегося, дабы приступить ко второй перемене.
Аппетит мой в сей ещё ранний час дремал, и потому, отщипнув от пышного калачеевского калача малую крошку, я рассеянным взглядом окинула корабль и его окрестности.
Дон в этом месте больше напоминал не мощную русскую реку, а волжскую протоку, по краям поросшую камышом с орущими к дождю толстыми лягушками.
По берегам росли виноградники, яркая весенняя зелень которых вызывала желание, вертя хвостом, протявкать: "Виноград-то зелен!". И потому взор свой я перевела на палубу, на которой заметила несколько прелюбопытнейших персонажей, достойных кисти Сурикова или Репина.
Центром этой группы был, несомненно невысокий еврей неопределённого возраста с лотком офени на широком брезентовом ремне, несколько утягивающем его горбатую спину. Лицо этого персонажа неуловимо напоминало мне ослика, которого о прошлом годе пытался подарить мне на Нижегородской ярмарке татарский мурза с плоским лицом Чингис-хана, кривоватыми зубами и натёртыми поводьями до мозолей грубыми руками. Мурза этот, господин изрядно начитанный, вёл атаку на мою невинность, используя стихи, которые выдавал за собственные сочинения.
Не помню подробностей, но несколько строк его врезались мне в память:
На закате ходит парень
Возле дома твоего!
Поморгает он глазами,
Да не скажет ничего!
И кто его знает,
Чего он моргает?
Чего он моргает?
На что намекает?
При чтении он самодовольно отставлял ногу и дирижировал правой рукой, левую же засунув за отворот английского сукна сюртука. Глазами же он усиленно моргал, то прикрывая, от открывая данные ему природой щёлочки, напоминая при этом атакующий бронеход, осыпаемый градом пуль из митральезы.
Ослика он представлял как британского мула, каковой в еде неприхотлив, вынослив и верен хозяевам. Ну откуда ему было знать, что с британскими мулами мне пришлось тесно пообщаться в сирийской пустыне, где они действительно заслужили самых высоких рекомендаций...
Так вот: еврей на палубе напоминал того, не принятого мной, ослика общим унынием, написанным на его измождённом лике, покорностью судьбе и чертами когда-то, похоже, привлекательного лица, которые жизнь изменила до неузнаваемости.
В лотке его навалены были гончарные изделия, обращающее на себя взгляды своей асимметрией, несуразностью и практической неприменимостью.
Фигурки женщин, мужчин, животных и даже, что для евреев нехарактерно - свиней, были изуродованы рукой скульптора так же сильно, как жизнь изуродовала душу и тело их продавца.
Шальная мысль мелькнула у меня, что фигурки сии нужно бы выставить по периметру дома Его Императорского Величества, дабы вор или тать, наткнувшись на них впотьмах, испытал ужас и выдал себя невольным вскриком.
Также некоторые из них можно было бы начинить взрывчатой смесью, поскольку всё-таки встречаются тати не из пугливых, а осколок прочной керамики разит не хуже чугунного...
Вторая фигура отвлекла моё внимание от бедняги-торговца, так как показалась мне достаточно живописной и даже символической.
На бухте каната, подогнув под себя кривые ноги в шароварах, сидел малоросс в вышитой узором косоворотке и соломенном брыле. Длинные усы малоросса бурно шевелились в такт движениям его нижней челюсти, перемалывающей подобно камнедробилке нехитрую снедь, предусмотрительно разложенную на рушнике, укрывавшем его колена.
На груди его, видной сквозь прореху расстёгнутого ворота, синели буквы затёртой татуировки, что для этого милого и беззлобного населения, живущего в бассейне Донца, было нехарактерно.
Судя по сохранившимся начальным буквам, надпись была выбита не русским человеком, так как отчётливо были видны буквы "P..., K... и N...".
Скорее всего, татуировка являлась неприятной памятью о пребывании в одной из тюрем Соединённого Королевства Британии, Шотландии и Северной Америки", откуда мода на татуировки и телесный содомский разврат медленно расползается на прочие страны, поражая как преступников, так и лиц, их охраняющих.
И вот, когда торговец керамическими уродцами приблизился к жующему малороссу, тот неожиданно выпростал из-под себя ногу, ткнув ею, не меняя положения тела и не переставая жевать, в тощий зад бедняги.
И без того уже перегруженный лотком, несчастный утратил равновесие и с грохотом рухнул на палубу.
Лёжа на животе, он пытался сгрести с палубы уцелевшие фигурки, а по длинному носу его сбегали мутные слёзы обиды и унижения. Однако он не издал ни звука, лишь тощее тело его тряслось, как в лихорадке.
Не успела я грозно окрикнуть распоясавшегося наследника британской семьи Хулиген, как рядом неожиданно возник гибкий, с осиной талией и пышным чубом, выбивающимся из-под фуражки, затянутый ремнями портупеи стройный казачий есаул.
Вытянув вдоль спины нагайкой нашего "хулигана", он сквозь сцепленные зубы по-змеиному прошипел: "Не смей жида замать! Жид - он подданный Его Императорского Величества, и под его рукой стоит!"
Для порядка махнув нагайкой перед носом застывшего с перьями лука во рту, и оттого похожего на снулого сома, малоросса, есаул повернулся на высоких каблуках и, откозыряв, с лёгкой усмешкой, прячущейся под пышными усами, оправился за свой столик.
Пассажиры, переполошённые инцидентом, матросы и лакеи, возбуждённые зрелищем, даже сам торговец-еврей, собравший свои фигурки и с благодарностью принимавший уже от меня серебряную монетку, - все они являлись как бы участниками сцены из грандиозного спектакля.
И лишь одна фигура, замершая на баке, привлекла моё внимание своей несообразностью с событиями, разыгравшимися на этой сцене.
Некто, в вытертом на отдельных местах до блеска жёлтом замшевом костюме, водрузивший себе на нос круглые большие очки, сотворённые, по-видимому, самим Левенгуком, не обращал внимания ни на шум, ни на движение: он читал...

....запись два...

"Милый дедушка! Теперь я точно знаю, что героиня моего прошлого рассказа из наших! К таким умозаключенияи привел меня наблюдавшийся утром эпизод на верхней палубе для чистой публики. В одном городе, славном своими ярмарками и население которого в качестве связки любит употреблять слово "мать", к нам нам на корабль сели два цыгана, уж не знаю чем разжалобившие капитана, нам то они рассказывали, что они потомки князей Раджапурских и теперь по дороге на родину занять подобающим их происхождению положение в тамошние обшестве и принести заблудшим в язычестве соплеменникам свет христианских добродетелей. Однако по дороге из городу Парижу (я посмотрел по карте - это тысяча миль от Бердичева) они поиздержались и на пропитание и дорогу продавали всякий низкосортный товар в разнос, за бесценок скупленный на ярмарке в означеном выше городе. Это были игральные карты с изображениями вавилонской блудницы в соблазнительные позах, календарики всех времен и народов с портретами их Великих Кормчих, а также всякую керамическую дребедень, которая, как они говорили, вышла из под руки самого Зураба...
Так вот означенные мошенники, не лишенные, как ты увидишь в дальнейшем, актерского таланта так присущего их племени, при смене путешествующей публики разыгрывали зрителями сценку побуждающую скупать залежалый товар. Один из них обряжался персонажем нашего племени, самого несчастного и жалкого вида, а второй хохла и если бы я не знал кто это такой, принял бы его за рыжего Пэтра Конопатэнко, що жил за городской управой слева за пять домов до ставка...
В это утро они вновь разыграли безобразную антисемитскую сценку вызвав у белой публики, которой дики подобные сцены, жалость и сочувствие.
Ах, дедушка! Тебе надо было увидеть как гнев украсил лицо дамы, как сжались ее прекрасные кулачки, как высоко завздымались ее и так высокие великолепные груди.... Казалось и она бросится на цыгана, сыгравшего обидчика... Но нет, вмешался случай в лице еще одного интересного персонажа изображавшего из себя переодетого в казака остзейского барона, хотя за километр было видно по его курносый скуластой физиономии о его происхождение из аборигенов Рязанской губернии.
Перетянув нагайкой мнимого обидчика мнимого еврея, он подошел к мадам, приложился к ручке и щелкнув каблуками представился:
" Джеймс Фортэ, мэм, для Вас - просто Джеймс."

Старый серый ослик Иа-Иа стоял один-одинёшенек в заросшем чертополохом уголке леса, широко расставив передние ноги и свесив голову набок, и думал о Серьёзных Вещах. Иногда он грустно думал: «Почему?», а иногда: «По какой причине?», а иногда он думал даже так: «Какой же отсюда следует вывод?» И неудивительно, что порой он вообще переставал понимать, о чём же он, собственно, думает. (с)

Сначала он и не думал, а вспоминал. То в памяти всплывала выжженная солнцем страна Кеми, в которой он был Богом по имени Сет. То мысленным взором озирал не менее знойную землю Палестины, а спина чесалась, вспоминая зад Валаама... Впрочем, тогда ослик был трансгендером, и потому не любил библейского эпизода своих метаморфоз. Зато Рим! Те каникулы - с превращением в распутного молодчика и общением с... Впрочем, с кем он тогда только не общался? Иа блаженно улыбнулся, припоминая блудниц и поэтов. Да! Оно того стОило. Хотя и грязновато, конечно.

Потом пришло ОЧИЩЕНИЕ. Сами посудите, не каждому пришлось поучаствовать в зарождении нового культа. А он смог! И в яслях, и при бегстве в Египет, и во время въезда в Иерусалим - всюду он, на самом почётном (ну, или рядом с ним) месте. Позже, конечно, стало хуже: грубые римские недоучки, вернув образ Сета, стали насмехаться над новым учением, но осёл стерпел. Он был мудр, и знал: смеются - значит, можно идти по своим делам - не укусят.

А смеялись всё больше: над Серым, изнемогающим под толстым Санчо. Над бегущим за веткой чертополоха Иефом - ослом Уленшпигеля. Над Ослом из Бремена, на котором ездили все сотоварищи разом. Проклятый Буридан подкалывал двумя вкусняшками, мешая выбрать лучшую. Сегодня все смеются над потерявшим хвост Иа... Доколе?!

Старый серый ослик вышел из оцепенения. Эврика! Он решил все вопросы разом. Ответ во всех случаях был один: надо смеяться самому! Причём - над всеми. Приняв решение, он вытащил из кустов клавиатуру (ведь писать копытом нельзя, а печатать - очень даже получается!) и начал творить...

Страшная испанская сказка

Жила в нашем городке девушка-красавица: губы яркие красные, точнее карминовые. И платья носила такие же , да и звали её соответствующе – Кармин. Работа она на табачной фабрике Ява. Весь день крутила на бедре «гаванские» сигары.
А на табачной фабрике Дукат (не удивляйтесь, наш городок хоть и мал, но табачных фабрик в нём целых две), работал охранником молодой парень. Был он красив, но не очень умён и образован, на все вопросы отвечал однозначно – «хрен знает», а со временем так обленился, что и вовсе стал отвечать только так – «ХЗ». И чему удивляться, когда и друзья и недруги стали звать его Хезе.
И Кармин и Хезе ходили в молодёжный клуб «гВерона», но не вместе ходили, а каждый со своей компанией. И однажды вспыхнула в клубе по пустяковому спору не пустяковая драка, и в пылу этой драки Кармин зарезала Хезе ножичком для обрезания сигарных кончиков. А иного и быть не могло, ибо Ява есть Ява, а Дукат есть Дукат и вместе им не быть.

...прмечание Чтеца...

Я, хоть и был поглощен чтением романа о новых приключениях частного детектива Пуарота, видел краем глаза упомянутую сценку. И кое что еще, что не видели другие. А именно, как Человек назвавшийся Джеймсом Форте, тайком передавал деньги переодетым цыганам. Они все посмеивалися и цпереговаривались как старые знакомцы. Это было так таинственно, как в романе "Смерть на Ниле", который я сейчас и читаю. Что то затевается, не читать мне больше ничего кроме вывесок!, затевается.
Кстати, как мне подсказывают мои френологические наблюдения, сер Джеймс метис. Или квартерон. В нем неявно, но ощущаются следы иного племени. Цыганского или иудейского? Надо бы измерить его череп, если предоставится такая возможность.

*** И фантазия и стилистика - все на 5 баллов)

...примечание Чтеца...

Есть хочется ужасно. Даже уже не есть, а жрать. Как назло, вдоль борта судна снуют аборигены на своих утлых челнах и предлагают раков, самосад , домашнее вино и самогон. Некоторыми челнами управляют девки, да такие ядреные! Как и их самогон. Но я дал клятву не связываться с оными и слово свое сдержу. Да и денег у меня почти не осталось. Бедность лучшая защита от пороков....

А еврейский юноша, что явно сбежал из ешивы, похоже ест сало. К такому прискорбному выводу я пришел наблюдая, как он часто прячется в спасательной шлюпке, а после этого ходит смущенный и прячет глаза. Ну не письма же в кибуц дедушке он там пишет?

послание третье вычеркнутое....

Нет, это абсолютно невыносимо...
Видимость столько раз в день мадам оказывает на мой организм и нравственность катастрофические последствия. Наверно это то, что дедушка называл разрушающим влиянием внешнего мира. Молодые соки бурлят в моем организме и требуют выхода наружу.
Да, я знаю что это грех Анана и расплатой мне будет увеличение числа перерождений, но поделать ничего не могу. Пойду опять спрячусь в шлюпку и предамся мечтам.
Господи, почему ты оставил меня? Это уже шестой раз сегодня.

Похоже, объявили межфорумный конкурс "Миражи".

запись четвертая...
Чорд, чорд, чорд... Во что я вляпался вновь?
Очередной раз забравшись под брезент прикрывавший шлюпку и только освободив немного тело в нужном месте, чтобы беспрепятственно предаться сладким мечтам о той, чей образ в грезах и в натуре преследовал меня, как нога наткнулась на некий предмет под банкой и вытолкнула его в проход. Любопытство и нездоровый авантюризм некогда заставивший меня проводить ночи в Крыжопольской генизе, что и привело меня в нынешнее печальное состояние ничему меня не научили и я, вместо того чтобы вернуть вытолкнутое на место, склонился над ним и принялся рассматривать его в призрачном свете пробивающемся сквозь довольно потертую ткань брезента.
И на ощупь и визуально обьект моих иследований представлял собой довольно потертый саквояж крокодиловой кожи на манер, что любят щеголять доктора, храня в них клизмы, клещи, пилы и прочие пыточные инструменты.
Бока саквояжа были заманчиво раздуты и я немного поборовшись с внутренним голосом, который никогда не изменял мне, но к которому к своим несастьям я никогда не прислушивался, освободил пару кожаных завязок и щелкнул замком, который не был в виду изношенности замкнут на ключ.
Внутри было нечто округлое акуратно упакованное в маслянистый пергамент и поколебавшись для успокоения внутреннего голоса, который уже не просто орал, а истерично верещал ввиду опасности опорожнил саквояж и акуратно развернул бумагу.
То что я держал в результате в руках заставило меня пережить настоящий псевдоэстетический оргазм.

...Для того чтобы определить, что я держал в руках, мне даже не надо было читать написанное на бирке Раске музея акуратно привязанной к черепу. Дело в том, что проводя бесконечные часы в хедере, я читал что угодно, кроме комментариев РАШИ к Ввилонскому Талмуду, и потому без труда определил что в руки мне попал легендарный Череп Йорка, который согласно кельтских легендам был вещью абсолютно необходимой всякому приличному искателю сокровищ, которым я несомненно являлся. Мильёны без сомнения будут моими!
Вознеся короткую благодарственные молитву Творцу Всего Сущего, пути Которого неисповедимы и который столь странным образом привел меня к обладания атерфактом, я действовал без промедлений и сомнения. Пошарив в лодке я нашел похожий размером малый походный котелок, завернул его в пергамент и упокоил в саквояже, который аккуратно застегнул и вернул в место прежнего нахождения.
С черепом же я ужом выскользнул из шлюпки и вдоль борта прокрался в каморку, которую делил с боцманом и спрятал Находку в ящике с пустыми бутылками из под рома опустошенными моим непосредственным начальником, здраво рассудив, что искать там в случае чего будут в последнюю очередь.
Уф, вовремя. Раздался характерный рык боцмана, призывающий меня нести очередной самовар мадам.
Справившись с заданием и уже выходя из каюты той, что была мечтой мох вожделений, я услышал её насмешливый голос:
- Вьюношь, у вас магазин открыт.
Вначале не поняв, я осмотрелся и тогда до меня дошло, что брюки я так и не застегнул....
Прежде я бы конечно густо покраснел прикрыв причинное место, но очевидно обладание заветным черепом придало мне некой наглости и потому я с почтением обернулся к мадам и мотнув головой на манер давешнего урядника дерзостно произнес:
- Реклама в нашем деле это все.
И подумав добавил:
- Мэм.

Вот это действительно хорошо, Осел.

Глава следующая...
Вообще-то, с виду гадкий и отравляющий атмосферу смолистым дымом сгорающего в котлах паровой машины антрацита, наш корабль демонстрировал странные для его внешности резвость и способности.
По какому-то неизвестному мне обычаю пассажиры, желавшие из станиц отправиться в Ростов на бриге, появлялись на борту не как в исполненных цивилизацией местах, а в местах совершенно неожиданных.
Бывало, вахтенный, заприметив на крутом донском берегу машущую руками фигуру, тут же сообщал с посыльным о том капитану.
И через малое мгновение капитан, будто и не спал или не справлял какую иную нужду, оказывался, весь затянутый в пиратский мундир и при шляпе, на своём законном месте - на мостике.
Рулевому летела команда, перемежаемая божбой на восьми европейских и трёх африканских языках, и довольно плавно совершив манёвр (знаток морских терминов доктор Пруденс называл его, по-моему, "поворот оверкиль"), бриг тыкался носом в отмель, наползая на неё до трети своей длины.
Будущие же пассажиры, споро спустившись кто по лестнице, кто по шесту, а кто и по вервию простому на борт, покупали билет у вахтенного и отправлялись к своему классу согласно чина и состояния.
Мне, не поднаторевшей в подобных диких речных путешествиях, казалось, что уж теперь-то придётся извлекать на белый свет трюмную команду из пассажиров третьего класса, но не тут-то было!
Взревев громовым голосом "Полный назад!", капитан как бы одною волею своей снимал корабль с отмели, так как после команды его бриг, подобравшись подобно рыси (знакомство с коею свела я в диких лесах Забайкалья), вдруг с места прыгал весь на чистую воду, а услышав команду "Полный вперёд!", нёсся по глади донской воды как летят зимой по глади замёрзших каналов голландские конькобежцы.
В очередной раз мы причалили напротив часовни, расположенной на значительном удалении от ближайшей станицы, прямо на лугу.
Казачий есаул, играя темляком и демонстрируя дамам безупречные белые зубы, взялся просветить нас о причине столь странного ея расположения.
- Тут, дамы и господа, на другом берегу татары стояли. Крепко в землю вцепились, не выковырять (две петербурженки, сморщили носики при столь грубом определении).
А там, где часовня, да за ней ещё версты одна-две, станица стояла.
Пойдут станишники рыбу бредешком потаскать, а назад их то с пулей, то со стрелой несут.
Дошло до того, что бабы бельё полоскать только с оружными казаками ходили. Пока те перестреливаются с татарами, бабы бельё полощут.
Татары в баб не стреляли, они поганым для другого нужны были...
И вот собрал атаман круг, и порешили казаки ту занозу вынуть. Позвали побратимов да односумов с иных станиц, да и вдарили по татарской крепостце. Одного не знали: мурза их хитёр был, да про планы те и прознал. Большую часть своих из крепости вывел и в камыше спрятал. А баб своих и скот далеко в степь отогнал.
Побили казаки тех татар, что в крепости остались, пожгли там всё, да домой пошли.
Да как же без того, чтобы победу отпраздновать, казакам было домой-то возвращаться!
Вот стали в версте от станицы лагерем. Прикатили бочки с вином, быка зажарили, пили, пели да воспоминаниям с односумами предавались.
А потом уснули.
И даже посты не выставили: чего их ставить, коли родную станицу видать да баб, что развесёлых муженьков поминают недобро, слыхать.
А под утро татары то войско и вырезали. Вот в память о тех убиенных и поставили часовенку.
Есаул крякнул, отвернулся и махнул у лица рукой.
Все молчали.
А потом чей-то оробевший голос спросил о судьбе татар. Есаул неохотно сообщил, что ушли они со всем скарбом и семьями. А куда ушли - Бог ведает. Их особо и не искали. Война. Да-с, война...
Я смотрела на обильно политые кровью берега Дона и думала с благодарностью о том, что ведь только волей и непреклонностью нашего Государя ушли в прошлое войны между подданными Империи, и не льют ныне они своей и чужой крови ради призрачных идеалов, а стоят вместе честно и грозно на защите Империи и её Государя...

*** Многовато будет)

...примечание Йоны к следующей главе...

Близоруко прищурившись я пытался запечатлеть в памяти вид на часовенку.
"Так пишется история победившей империи - мифы и сказки оправдывающие территориальные захваты" - подумал я выслушав патетические подвывания странного есаула.
По случайности я знал историю с этой часовенки из уст одного из своих дядей, как и я в детстве укушенного музой странствий.
Не так все было, совсем не так...
Как же, баб они обороняли при полоскании. Пришлые белобрысые гопники сами воровали женщин в окружающих аулах, чтобы создать семьи. Не оттого ли через пару поколений все местные казаки были смуглы, горбоносы да чубами смоляными знамениты.... А уж как варварски они ловили рыбу на перегонах перегораживая мелкоячеистыми сетями реку от берега до берега в нерест... Однако терпеливы были местные жители к пришельцами, да и родня почитай уже....
Эх.... Нет, не буду пересказывать как вырезали казаки, оставшиеся беззащитными поселения, когда все мужчины "татар" ушли отбиваться от пришедших с набегом адыгов. И как вернувшись нашли вместо домов пепелища и в отместку перерезали упившихся бывших родственников....

Глава 5
Ветер заметно посвежел. Слушатели стали расходиться по каютам, а я некоторое время глядела вслед есаулу, неожиданно поражённая следующей мыслью.
Вот нет больше у казаков злого и хитрого противника. Но ведь дух казачий воспитывался веками в противостоянии, вечном риске и неустроенности быта.
Ушли противники, и через пару поколений казаки превратятся из лихих рубак в сытых обывателей, коим луга их, виноградники да тучный скот будут милее битв и побед.
Подобно немецким бауэрам будут восседать они с люльками на берегу закатного Дона, и лишь неспешно будут они обмениваться нехитрыми дневными впечатлениями да слухами из дальних земель.
Чинные розовые отмытые и отчищенные от цыпок казачата, вместо того, чтобы скакать на лозине или тузить друг друга, валяясь в пыли, со скрипочками да мольбертами побредут в вечерние школы живописи и музыки, а набольшим авторитетом для них станут Борух Израилевич да Моисей Менделевич, в давней жизни своей смешивавшие краски Репину и Айвазовскому.
Рассмеявшись этой неожиданной, но яркой картине, я поплотнее завернулась в шаль, ища глазами огни Ростова.
Огни Ростова. Вечер захватил нас в пути. Попутный ветер нагонял высокую волну, ускоряя и без того спешный ход брига. Вместо обещанной недели добрались мы до его благословенной набережной всего за один день, что указывало на чудесную власть капитана над пространством и временем.
Оттого мы, пассажиры и пассажирки, встретили небрежный прощальный его кивок бурными овациями.
Доктор мой, по италийскому обычаю, засвистел в четыре пальца, что пиратами (а они, при всей своей внешней цивилизованности, ими и оставались) было встречено благосклонно, то есть ответным свистом, немилосердной божбой и швырянием в доктора банановой кожуры.
Доктор на это сентиментально прослезился и шёпотом сообщил мне тайну, которая была мне известна давным-давно: именно на этом бриге и с этой командой совершил он немало морских и океанских походов, храбрых набегов и последующих подуваниваний награбленного.
А вот вторая тайна, им сообщённая, была для меня в новинку и потому повергла меня в размышления.
Оказывается, спутник мой тайком переговорил с командой, узнав, что рейс этот для брига в качестве круизера последний.
Поставив корабль в сухой док, капитан намеревался удалить с брига судовую машину, восстановить такелаж и, после короткого отдыха в ростовских кабаках и тавернах, выйти в море-океан для реализации полученной от Его Императорского Величества лицензии на каперство.
В Ростове к корабельному борту был подан трап, спускаясь по которому, я наблюдала постепенно растворявшуюся в сумерках жёлтую фигуру с книгой, застывшую на полубаке.
Чтец нёс свою вахту. Пока корабль на плаву, Чтец должен читать. И даже когда уходит он в пучину, Чтец покидает корабль лишь предпоследним, перед капитаном. Таков закон.
***
От Ростова до Святых Гор мы отправились по железной дороге, и путешествие это не оставило ярких впечатлений, кроме, разве, новинки дорожных услуг - кубических кусочков пиленого сахара, подаваемого к чаю. Сахар этот полагалось по железнодорожным обычаям потреблять внакладку, а чай непременно должен был быть с лимоном.
Так, прихлёбывая эту новинку, я и проскучала у окна, разглядывая мелькавшие мимо на бешеной скорости в тридцать пять вёрст в час деревушки и отражавшие сначала месяц, а поутру - свет солнца, речушки и пруды, местными называемые ставками.
От станции нам предстояло преодолеть ещё около сорока пяти вёрст на лошадях. Степь вокруг нас была унылой и скорбной, похожей на дряхлую старуху, мечтающую оставить навсегда сию юдоль слёз, но не могущую дождаться своего часа. Седой ковыль колыхался под ветерком и со скрипом вдавливался в землю каучуковыми колёсами.
Путешествие, казалось, превратилось в Вечность, и что-то во мне подсказывало, что снова и снова взойдёт и закатится солнце, снова и снова возница будет гнать по степи заморенных лошадок, окружённых роем слепней.
И так будет продолжаться, пока тела наши не сморщатся под палящим солнцем, и мы будем улыбаться этой бесконечной степи мёртвым белым оскалом, а возница-скелет так же неустанно будет взмахивать плетью, погоняя мумии высосанных слепнями до донышка лошадей...
Морок прервался неожиданным появлением леса, с каждой минутой густевшего и становившегося выше.
Дорога пошла в гору, затем вдруг обрушилась вниз; лошадь понеслись вскачь, и вот мы уже поднимаем облака пыли на улице долгожданного села.
Доктор, будто сбросив с себя тяжесть лет, ран и забот, юношей выпрыгнул из брички, и не пригласил даже, а за руку потащил меня наружу.
Сойдя на землю и ещё не успев ощутить под собой твердь, а не колебания рессор, была я им увлечена на обрывистый берег Донца.
С левого, низинного берега в Донец заглядывали густые тёмные дубравы, а с правого, нашего, встречь им выдвигались вековые меловые сосны.
Оттого вода в Донце приобрела чудный зеленоватый цвет, и в этом малахитовом зеркале, достойном матушки Екатерины Великой, отражались стоявшие поодаль белые церквушки и храмы. Гора в реке была не видна, и мнилось, что божьи обители парят в воздухе без вской опоры.
- Вот они, Святые Горы! - вскричал экзальтированно доктор, забывая , поражённый картиной, приличия.- Смотри, смотри, какие там свет и красота!

...примечание Чтеца...

Странная вещь эти дороги. Особенно Российские. Бесконечные сами и требующие бесконечного терпения от путников влачащихся по ним. Они переплетаются между собой - водные и железные, проселочные и трактовые, как и судьбы людей, доверившихся им. И убегают в даль верстовые столбы, и сходят на станциях и пристанях случайные попутчики, и пролетают мгновения жизни. Что из этого останется в памяти, а что бесследно канет в Лету?

.запись которая не была записана....

...С увлажнившимся взглядом я смотрел как предмет моих воздыханий и вожделений последних дней в сопровождении доктора села в бричку, которая покатила в сторону вокзала. Прощай, прощай - пробормотал я под нос. Заметило ли меня это чудное создание, зацепился ли образ мой в ее памяти или промелькнул как бабочка однодневка? Как мелкая мошка от которой отмахнулся и забыл?
Вот таким меланхоличным мыслям предавался я, когда справа от меня раздался голос урядника:
- А хороша ведь чертовка, хоть и не в моем вкусе. Настоящий полковник.
Хохотнув, казак вдруг сильно дёрнул меня за выбившийся из-за уха пейс, будто проверяя настоящий ли он, и спросил:
- Ты жидок из какого года сюда?
От боли и обиды слезы выступили на моих и так повлажневших глазах и я уже было решился обозвать нехорошего человека козлом, как урядник лихо перепрыгнул на пристань, где два давешних цыгана уже укладывали вещи на телегу. Среди них я заметил довольно большой продолговатый ящик и несколько саквояжей, в одном из которых я опознал и знакомый мне крокодиловой кожи...

Сказка
Бычок - смоляной бочок
"Бороться, бороться и ещё раз бороться с этой пагубной привычкой, занесённой к нам антихристом Петром Первым!" (Из "Тайной истории заседаний ГД РФ")
Бывают на свете чудесные предметы, наделённые необыкновенной силой и властью. Копьё Лонгина, ковёр-самолёт, неразменный пятак... О них рассказывают сказители, их изучают научные институты, о них знает каждый ребёнок.
Но есть артефакт, тайна которого не разгадана, а само его существование официальная наука отвергает.
Это - бычок-смоляной бочок.
В разные времена и у разных народов он являлся людям под новыми личинами, скрывающими его страшную сущность. Так, пятикласснику Пете он явился в виде длинного окурка сигареты "... табак", лежащего на парапете набережной Невы. Шёл липкий противный снег. Холодный ветер пронизывал до костей несчастного нахохлившегося пятиклассника, бесцельно разглядывающего свинцовые воды, наполняющиеся постепенно ледяной шугой.
На урок Петя не пошёл потому, что это был урок английского. Ненавистного английского, который вела ненавистная Ангелина Владимировна, приехавшая покорять вторую столицу, да так и застрявшая в системе народного образования как муха в липкой паучьей паутине. Обладая привлекательной внешностью, длинными стройными ногами и довольно изощрённым умом, она, казалось, могла бы сделать гораздо успешную карьеру, даже выйти замуж за некрасивого, но богатого и жить в своё удовольствие.
Но не сложилось. Некрасивые, но богатые почему-то её не замечали, а красивые, но небогатые встречали её по одёжке. И тут же провожали. И у несчастной не было ни любви, ни детей, ни денег... Ничего не было, только тетради, отчёты и коллеги. Что, естественно, не способствует.
Оттого Ангелина Владимировна внутренне мутировала, и изнутри выглядела совсем как рептилоид, жаждущий лишь крови невинных земных младенцев.
Петя инстинктивно чувствовал это глубокое противоречие между внешним и внутренним, а может - чуял запах рептилоида, пробивавшийся сквозь ноты парфюма.
Петя Ангелину боялся и ненавидел.
Со страху он начал курить. Табачный дым придавал ему ореол мужественности, взрослости. А взрослых рептилоиды едят не сразу: сначала - младенцы!
К моменту стояния на набережной Петя прочно втянулся в курение дьявольского зелья. Отец, заметивший, что от Пети попахивает, резко ограничил его денежное содержание, сказав: "Хочешь курить? Иди, бычки собирай!"
Курить хотелось. Да так, что уши стали свинцовыми, а горло - пустыней Сахарой. И Петя, хороший мальчик Петя, воспитанный в отвращении к несоблюдению гигиены, протиравший в школьной столовой салфеткой не только вилку, но и котлету, этот рафинированный и требовательный к миру мальчик сломался.
Прикрыв глаза, он нащупал бычок, удивившись краем сознания тому, что один его бочок странно липкий, не глядя сунул фильтром в рот и прикурил. Голова сладко закружилась, мир поплыл, вращаясь вокруг небесной оси.
Затушив на будущее окурок, Петя с тайной извращённой радостью спрятал его остаток в тетрадь по английскому. Пора было в школу: скоро должна была начаться любимая математика, которую вёл гениальнейший ровесник Лобачевского Платон Сергеевич.
Петя пробежал несколько сотен метров, успокоил у крыльца школы одышку курильщика и поднялся на второй этаж. Звонок только что попел начало урока, и Петя, скорчив умильную физиономию, бочкам втиснулся в класс.
Шок и трепет обрушились на него. Положив одну красивую ногу на другую, за столом сидела рептилоид Ангелина Владимировна.
- А где П-платон С-сергич? - неуместно спросил Петя.
- Заболел, - отвратительно ухмыльнулась Ангелина. - Сдай тетрадь и садись. Тебя сегодня ожидают необычные удовольствия!
Тетрадь, естественно, раскрылась на закладке. Отвращение, страх, любопытство пробежали волнами по красивому лицу Ангелины. Она вытянула вперёд длинный тонкий палец и коснулась окурка.
Той его стороны, на котором скопилась смола. И прилипла.
Пятиклассники любили цирк. И цирк приехал. Зашипев, как кошка, Ангелина затрясла рукой, покраснела, побурела, позеленела, потом разноцветные пятна стали пробегать по её лицу, шее и видимой части груди как лазерные зайчики по стене на школьной дискотеке.
Вскочив с места на полметра, она в воздухе повернулась в направлении двери и унеслась в неё с гулом взлетающего истребителя.
Петя лежал лицом на парте, накрыв голову ладонями и слушая отдалённые раскаты хохота одноклассников. Петя не плакал: плакать не имело смысла. Жизнь, такая короткая и гнусная, кончилась.
Дальше мир менялся дискретно. Петя на миг вырывался из багрового тумана, снова видел перед собой искаженное ужасом и отвращением лицо Ангелины Владимировны, снова слышал её меняющиеся вопросы, снова мотал отрицательно головой и снова погружался в туман.
Вопросы звучали в такой последовательности:
- Ты зачем это сделал?!
--За что ты меня ненавидишь?!
- Немедленно убери это от меня, маленький мерзавец!
- Петенька, ну пожалуйста, отлепи меня от ЭТОГО!
- Петюнечка, ну что мне сделать, чтобы ЭТО от меня отцепилось?
Влекомый жаждой мести всему миру, Ангелине-рептилоиду, отцу, толкнувшему его на отвратительный поступок, Петя пробормотал: "Выходите замуж за моего папу, тогда отлепится!"
И стал свет. И посредине комнаты стоял его отец, затуманенным взглядом глядящий в васильковые глаза Ангелины. И Ангелина стояла на подкашивающихся длинных красивых ногах, держа его отца за обе руки.
И петин отец, красивый, богатый и успешный, громко и чётко, как на плацу, скомандовал: "Геля! Выходи за меня!"
А бычок-смоляной бочок, лежавший на столе, ухмыльнулся, подмигнул Пете и растаял...

...продолжение записи, которая не была записана...

.... Однако предаваться печали и безделию не дал мне зычный рык боцмана и звон бутылок в ящике.
- Ванька! (так на свой гойский манер он переиначил мое имя)
Сучий потрох, беги сдай бутылки и закупи рома, только не бери этой дряни яванский, а только из Доминики.
Похолодев из-за опасений о судьбе моей прелести, я подхватил ящик и побежал в поисках ближайшего шинка посоветоваться у соплеменников где можно выгодно отовариться. ...
Уже через пол часа я возвращался тяжело груженный, прикидывая на сколько я огешефтился и потому не обратил внимания на на шаги крадущегося за мной...
Вдруг кто-то сзади удушающе захватил мою шею, а нос и рот мой был закрыт какой-то тряпицей и я вдохнул хлороформа...
Прежде чем волны беспамятства сомкнулись над моей курчавой головой я услышал голос "урядника":
- Готов пархатый, тащи. И ящик с ромом захватите, дорога длинная впереди, сгодится.
"Бедный Африкан." - успел подумать я и отрубился...

Глава 6
Необмятый мундир немного жал, а шитый золотом высокий воротник-стойка слегка царапал кожу подбородка. Скосив глаз на доктора, я от души полюбовалась многоцветьем орденов, украшавших его мужественную в мундире грудь. Полный Георгиевский Бант подавлял два моих Георгия, усилиями моими не лежавшими на груди почти параллельно земле, а пристойно склонявшихся к ней под углом градусов в тридцать.
Яркие юные глаза Патриарха отследили мои наблюдения, и в них промелькнула смешливая искорка.
Опираясь на посох лишь обычая ради, этот восьмидесятидвухлетний атлет возвышался над нами, как Медведь-гора над побережьем Крыма. Голос Патриарха, исполненный бархатными полутонами, таил в себе сталь и медь, подобно тому, как в ветвях лиственницы скрывается напрягшаяся перед прыжком рысь.
Ассоциативная цепочка "патриарх-рысь-Георгий" заставили меня внутренне подобраться и внимательнее прислушаться к диалогу доктора и Его Святейшества.
А диалог этот был прелюбопытнейшим.
Двое старых воинов предавались воспоминаниям о первом своём знакомстве, при котором молодой пират Пруденс вступил в бой один на один с не менее молодым поручиком Патриаршей Дружины Особого Назначения. И потерпел поражение, так как слишком полагался на силу и твёрдость руки, спасовавшими перед твёрдостью духа его противника.
Глаза обоих сияли счастливыми воспоминаниями молодости. Доктор, расстегнув ворот, демонстрировал бугорок сросшейся ключицы со словами: "Да коли ты, Ваше Святейшество, тогда б меня Силой не ударил, так ещё бабушка надвое сказала, кому верх держать!"
Улыбнувшись ласково, Патриарх ответил глубоким своим голосом: "Сила, брат мой, в Правде Христовой. Оттого Правду ведающего победить неможно!"
Разошедшийся Пруденс углубился в воспоминания о школе Патриашей Дружины, о множестве древлих спецопераций, в которых он геройствовал вместе с будущим Патриархом.
У меня копилка была не столь глубокой, поэтому я молча вспомнила ночной полёт на "цеппелине", безумный прыжок во тьму с тросом на поясе, хлещущие по лицу лапы кедров, костёр, на котором на вертеле жарилось человеческое тело, бешеная рубка в призрачных отсветах костра, погоня за посланцем Тьмы, двадцать две версты, которые я на волокуше из лапника тащила к точке сбора спеленатого пленника.
И чёрный вихри сирийской пустыни, из которых на мгновение появлялись оскаленные рожи, плюющиеся струйками яда, разъедавшего на глазах броненагрудник...
С усилием погасив картины прошлого, вновь я вникла в разговор двух мэтров Осназа, как мы запросто именовали Патриаршию Дружину.
На этот раз говорил только Патриарх, предавшийся воспоминаниям о том, как в шестнадцать лет он без благословения бежал из семинарии на фронт, где уже через неделю получал первый орден из рук самого Государя Иосифа Первого. Было это восьмого августа тысяча девятьсот пятьдесят первого, а орден он заслужил, остановив на линии обороны два германских бронехода, одному набросив на смотровую щель ватник, а затем голыми руками оглоушив германских бронеходчиков, а у второго, прорвавшись в машинное отделение, выдрал змеевик паровой машины. Ожоги он, кстати, тогда получил страшные: в Музее Второй Мировой войны есть светографии ран на его мальчишеском теле.
Наконец разговор приобрёл деловую окраску. Начался инструктаж.
Патриарх напомнил, что в Иной России, которая, в отличие от России Подлинной, ужалась до размеров Руси при Грозном, идёт война. Огромные выбросы энергии зла всё чаще пробивают невидимую границу между нашими реальностями, и к нам обрушиваются люди, кои чаще всего явились вольными или невольными жертвами той войны.
Среди них немало честных и служащих Богу, а не Искусителю.
Но есть подозрение, что англичане, прознав о существовании таких перебросов, стали призывать к себе в империю служителей Зла. Да и на нашу территорию немало их попадает. Чего только стоят последние происшествия в дрезденской губернии и варшавском каганате.
В связи с этими событиями по прогнозам резко возросла вероятность бунтов, акций неповиновения, пограничных инцидентов и прочих событий, не добавляющих спокойствия России и авторитета её правителям.
Потому нам поставлена боевая задача.
Пройти в реальность Иной России в точке перехода "Святые горы", пользуясь совокупной Силой намоленных мест и Святых Отцов... Получив духовную поддержку и защиту тамошних насельников монастыря, натурализоваться.
Полковнику Пруденсу проникнуть на территорию Британской империи, которая там называется США и Евросоюз, выявить слуг сатаны, влияющих негативно на мировые политические и экономические процессы, обеспечивая плацдармы для слуг нечистого как там, так и у нас, заняться в дальнейшем их физическим устранением, используя как боевые навыки, так и познания медикуса.
- Тебе же, девонька, иную задачу решать предстоит. Ты, кстати выбрала имя, коим себя Там называть будешь?
- Да, ваше святейшество! Там меня звать будут Алиною! - вытянулась в струнку я.
- Ну что ты... Не на плацу ведь..
Тебе иная задача. Есть в той России государь, несущий и защищающий свет. Ты должна к нему приблизиться, всячески ему способствовать, защищать от Тьмы незримо, копить Силу, а коли нужда возникнет, так и жизнь за него отдать. Такая вот задача.
Я молча проглотила слова, рвавшиеся наружу. Это боевая задача. Это приказ. А выше приказа может быть только самопожертвование.

Не обязательный эпилог
- Скажи, отче, у них есть шансы на возвращение?
- Мизерные, сын мой. Никакие, проще говоря. Но приказ они исполнят. И Врагу ущерб нанесут. Даже если погибнут.
Государь-император Всея Руси, Великая, Белыя, Малыя, Балтийская, Германская, Гишпанская, Французская, Южнославянская, Корейская и прочая, смотрел, как тает силуэт той, что была подругой его детских игр, которая подарила ему первый невинный поцелуй, которую он сам выбрал из восьми тысяч кандидаток на это задание. Государь Император плакал, не стесняясь Патриарха...

Рыдалъ.
Осел, вы уверенно нагоняете вашего соотечественника Павла (Песаха) Амнуэля.

... запись, которая была все же записана...

...если кто случайно все же найдет мой наладонник и сможет продраться через мою местечковую грамотность и эту... как ее... Хроническую дислективность в изложении мыслей и наблюдений за которые я зарание прошу прощения, ах да, и за натыкные в произвольном порядке запятые, прошу передать его, налодонник в смысле, деду моему Киму бен Сруэлю , что живет в славном городе Крыжополе на улице Жаботинского пятый дом если считать слева от Большой Хоральной синагоги, или шестой, если считать справа от церкви Второго Пришествия. Конечно, по правилам науки я должен дать и третью точку для триангуляции, скажем от костела, но в голове моей мутно и тошно и сколько от него домов до моего родного очага, я как не сосредотачиваюсь не могу вспомнить... Авось найдете...
Очнулся я от тряски в каком- то ящике от того что нечто острое было уперто мне в бок. Проморгавшись в тусклом свете пробивающемся сквозь щели неплото сбитых досок, я определил, что это острое является локтем молодого человека которого видел на судне.
Его пижонский вельветовый костюм цвета Антилопы Гну, которому я втайне завидовал, утерял природну форсистость и был теперь цвета Очень Грязной Антилопы Гну, а левое стекло на очках-банках было украшено россыпью трещин... Присмотревшись и прислушавшись к хриплому дыханию, я понял - Чтец, а так я нарек про себя невольного попутчика, так как никогда не видел его не уткнувшимся в книгу, будто он правовернейший из правоверных иудеев, умирал....

...ощупав насколько это возможно в тесноте ящика себя, я не обнаружил повреждений и кроме некоторой мутности в голлве, которую списал на остаточное действие принудительной анастезии, я был в полном порядке. Осмотрел я насколько возможно и Чтеца. Он также был без видимых повреждений, нос сухой и холодный, губы влажные..Отчего же ему так дурственно? - озадачился я. И тут же смекнул - Книга! эти изверги отобрали у него книгу.
Мысли мои заметались в поисках выхода. К сожалению мой налоддонник для этого не годился, там были закачаны в основном фотографии довольно пикантного содержания, о происхождении которых я умолчу...
Ну что ж, делать было нечего и я приноравливаясь к мерным ухабам росийской ( надеюсь) дороги начал сказ:

"
В самом деле, эта история пугает меня. Все рассказы цыгана начинаются просто, и слушателю кажется, что скоро конец; но не тут-то было: одна история родит другую, из той вытекает третья, наподобие остатков частного, которые в некоторых случаях можно делить до бесконечности. Но для суммирования разного рода прогрессий существуют определенные способы, а тут в качестве суммы всего, что нам рассказывает цыган, я могу вывести только непостижимую путаницу.
"
- Лучше не надо про цыган... - услышал я слабый голос под ухом. Обернувшись, я увидел что на щеках соящника появился слабый румянец, а еще недавно тусклый взгляд приобрел осмысленно суть.
- Заработало! - воскликнул я и чуть было не принялся целовать того, кого называл Чтецом. Однако опасаясь быть неправильно понятым, остановился.
Не, ну в самом деле, кому было бы приятно провести ещё не знамо сколько времени в обществе трупа...

....запись без номера...

...если хочешь получше узнать человека, побудь с ним запертым в узком ящике пару часов - вывел я немудренное правило, облизывая пересыхающие губы. Для поддержания жизнедеятельности моего невольного попутчика, мне приходилось говорить непрерывно, выдумывая все более изощренные истории. И еще я заметил, что наибольший прилив возбуждения он испытывал, когда я ему рассказывал истории о китайцах пьющих темное пиво.. . Странный тип. Нет, ну фантазией я обладал достаточно буйной, но два часа подряд о китайцах и темном пиве?
Тем более, что сновным источником моих фантазий были истории из Торы в которой есть все, как меня учили, а о китайцах к сожалению ни слова. Может они и не существуют эти китайцы - размышлял я, хотя вот ведь темное пиво есть и оно упомянуто неоднократно... Скрее всего всякий употребляющий темное пиво, с каждым глотком порождает эфирного китайца, как роняющий семя впустую порождает сонмы дьяволов... Тут моя мысль дала сбой и я засмущавшись принялся вычислять сколько демонов породил лично я. В арифметике я не особено силен, но по всему выходило, что легион чертей это лично моя залуга только вследствии моего знакомства с я несравненной Марией Борисовной... Вспомнив о ней я затосковал и перестал ублажать слух Чтеца, тем более он кажется задремал...

Примечание Чтеца

Переход между альтернативными реальностями только со стороны выглядит как мгновенное действо - хлопок и вот группа странно одетых граждан (и гражданок) щурясь растерянно оглядывается окрест.
Для самих же межреальщиков переход длится несколько дней и всё это время они блуждают в непроглядном тумане. Без надёжного провожатого есть большой риск заблудившись навсегда остаться в Плаценте (так местные юмористы называют барьер разделяющий миры).
Вот таким провожатым, своеобразным Вергилием, и служат Чтецы (Вергилий, кстати, тоже был Чтецом). Для того они и носят свои ярко-жёлтые одежды, что бы в тумане их не теряли из виду. Как Чтецы находят тропу меж мирами, когда они совершили первую проводку каравана, уже не вспомнит никто.
Похожим даром обладают и некоторые коты, в основном их используют для возвращения в свою реальность, так как издревле известно, что коты всегда возвращаются домой. Котов надо использовать яро-рыжих, по той же причине, по которой Чтецы носят жёлтое.
Кстати, странные истории, которые так любят рассказывать Чтецы, это реальные события другого мира.

...продолжение записи без номера...

...и мне не плохо бы - едва успел подумать я, как повозка, оказавшаяся на самом дел прозаической крестьнской арбой, остановилась и нас с Чтецом бесцеремонно вытрусили из ящика, с которым я почти сроднился. Как я и предполагал, мы оказались в компании пресловутых цыган, про себя я их начал называть Болек и Лёлик, Болек значит более блондинистый, а Лёлек более носатый, и урядника Джеймса.
Попинав нас немного ногами, наверно чтобы восстановить кровоообращение, цыгане нам дали попить и отвели в сторону оправиться.

....Довольно смешно смотреть как уроженец большого города мечется по степи в попытках найти стену которую можно окропить. Бедный Чтец, рефлексы не позволяли ему раслабить сами знаете какой канал, да еще и в присутствии свидетелей, что казалось бы странно, так как видел я это изобретение цивилизации - общественные туалеты однажды побывав в губернском Житомире в самый разгар морозов... В отличие от меня, почти селянской дытыны, которой стоило толко учесть направление ветра.
В конце концов поржав цыгане разрешили Чтецу окропить колесо арбы...
Засадив нас вновь в ящик, чтобы не путались под ногами, и бросив по пол черствой лепешки, похитители растелили скатерку и принялись трапезничать. С волнением я наблюдал за их действиями через дырку от удачно выпавшего сучка.
"Йес!" - чуть не завопил я и начал шептать שמע ישראל увидав, что они полезли в мой ящик и достали пару бутылок джина...


...окончание продолжения записи без номера. Вобщем последняя запись...

..."?" - замычал Чтец, пытаясь проглотить плохо пережеванную лепешку.
Шепотом я обьяснил, что в каждую третью бутылку джина я зарядил лошадиной дозой снотворного порошка, чтобы боцман не вскакивал со сна по своей боцманской привычке каждую склянку и не шел проверять вахтенных. Ну и шел бы проверять, но каждый раз вскакивая, он бился головой в мой гамак и будил меня, так и не дав ни разу досмотреть сон, в котором Мария Борисовна делала мне расслабляющий массаж. Всякий раз сон обрывался в тот момент, когда она волшебным движением руки срывала полотенце с моих чресел... Вот и вынужден был я пойти на крайние меры...
Теперь надеюсь это спасет нас.
Уже вдвоем мы припали к щелям и дыркам в досках наблюдая и ожидая.
Вот одна пустая бутылка улетела в степь... Вот вторая... Вот достали третью... А сон их не брал.
"А как же статистика?" - недоуменно спросил я.
"Бог в кости не играет." - мудро ответил мне Чтец.
Я заволновался, как бы похитители не обнаружили череп, когда степь вздрогнула, затем была вспышка, налетевший порав ветра закачал нашу жалобно заскрипевшую арбу и сорвал с есаула фуражку растрепав молоцеватый чуб. Есаул подобрал фуражку и сказал:
- Все, опоздали. Они ушли. Пора и нам за ними.
Берите ножики, готовьте барашков. - и начал сабелькой рисовать на земле пентаграмму.
Цыгане послушно вскочили и направились к нашему ящику.
Я почуствовал себя нехорошо и обернувшись к Чтецу матюкнулся первый раз в жизни:
- Кажется мы приплыли. Нам пиздец.
На удивление спокойным голосом мой товарищ по несчастью ответил:
- Не сцы, прорвемся. Ты где хотел бы оказаться?
Я не задумывался:
- Там же где и Мария Борисовна.
- Значит так тому и бывать. Тем более она недорассказала свою историю. Закрывай глаза.
Что я послушно и сделал... Если бы я знал что будет дальше, лучше бы дал зарезать....

Простите, ослик, но это выше моих сил... Дошёл до "семи гомиков", и моё чувство прекрасного не выдержало, и сдохло в страшных мучениях.

Графа всяк критиковать может, а вот ослика похвалить дано только Графу и Рыжей.

...сцена в другой реальности...

Помотав головой Чтец осмотрелся. Переход вроде прошел нормально. Он находился в комнате квартиры, которая судя по виду за окном была как минимум на этаже двадцать пятом....
Черт, а где же Йона?
Чтец тихонько позвал:
-Йона, выходи Йона, все уже кончилось.
Дверь комнаты скрипнула открываясь и из нее показалась

Чтец тихонько сполз на пол. Все еще только начиналось.
Переход между реальностями всегда меняет не чтецов, но такого результата он не наблюдал никогда...

...сцена в первой реальности, которой возможно и небыло...

... скрипнула дверь и в мазанку, что находилась в богом забытом местечке просочились две фигуры в казацком прикиде. Быстро осмотревшись они также тихо вышли, однако оставив дверь открытой. Вошел еще один одетый казаком, только убранством побогаче. Обернулся привычно в Красный угол в поисках образов, но увидил лишь полку со старыми книгами. Поднятая было рука опустилась и обладатель ее досадливо дернув на собственную оплошность плечем, прошел в другой угол к кровати на которой лежал выпростав руки и бороду над одеялом старик.
Странный посититель встал на колени возле кровати и взял сухую в старческих пигментах руку в свои и тихо произнес:
- Папа, я все же тебя нашел.
Сторонний наблюдатель находись он в этой комнате, несомненно бы отметил, что даже в неверном свете пробивающемся через давно не мытые окна, и посититель и старик были удивительно похожи - тот же прямой римский нос, широкие скулы, щеголеватые, не требующие завивки усы, только у молодого борода была пострижена акуртным клинышком, а у старика была от века не тронута по бокам ножницами...
Бен Сруэль, а старик, как несомненно догадались вниматиельные чтецы моих записок, был он, за последние три года с пропажи Йоны сильно сдал. Вначале он еще выходил на широкий шлях подслеповато вглядываясь в подъезжающие арбы, часами сидел на скамейке у чугунки в ожидании редких поездов воображая как будет ругать, а потом простит блудного внука, но тот так и не появился и старик сдался, приготовившись умирать в одиночестве.
...продолжение сцены, которой возможно не было...

Старик, приоткрыл набрякшие веки и долго смотрел на присевшего перед ним молодого, но двойника.
- Государь...
- Да папа...
Старик еще немного пораздумывал и спросил:
-Как погибла Клавдия?
-Княжна Клавдия после того как родила меня и оставила в семье Магазинника, пала смертью храбрых в том страшном бою под Жмеринкой. Сначала отбивала атаку пулеметом, а когда кончились патроны, подняла всех в контратаку.
Старик прикрыл глаза...
-Да, она могла... А я был раненым в плену у ляхов и ничего не знал...
- Знаю папа, все знаю... Меня нашли у Магазинников в Житомире... Последний из Романовых... Патриарх нашел... Как не признается, говорит на все воля божья...
-Воля Божья...- Повторил старик и сжал руки сына, - Государь, сделай мне милость.
- Для тебя все папа...
-Помни, ты из рода Коэнов. Хоть мать твоя и гойка. Это не важно. Будь достоин. Храм должен быть отстроен.
Бен Исраэль тяжело задышал..
- Найди внука моего Йону... Племянник он тебе....
Хороший мальчик... Немного не от мира сего, но...
Тут старик замолчал и взгляд его замер....
- Все что смогу отец, все что смогу...
Государь закрыл глаза старому еврею и вышел...