...пишу уже очень давно роман...

Данте, а о чем роман?

Давно - это сколько?

где-то год-полтора образ вспомнился и с тех пор прочно засел у меня в попе. Стало ясно, что рассказом или даже повестью тут не ограничишься. Так что пописываю изредка...smile.gif

Главное, перевалить через экватор - тогда уже не забросите Я к тому, что когда очень долго пишется, можно не дописать - а это всегда жаль...

Это да. Но у меня экватор даже близко еще не виден.
Я правда очень медленно пишу - как раз потому, что ничего не продумываю заранее. Ну, и сроков мне никто жестких не ставит.

С одной стороны, сроки - зло, но с другой - не дают автору распускаться.

Если у меня написание растягивается во времени, я начинаю охладевать к тексту, и забрасываю его.

Во-первых, охладеваешь, а во-вторых, чем больше времени - тем больше перемен: в самом авторе, в его тексте... Должно быть некое единое настроение или настрой, а иначе не собрать потом роман...

Хорошо сказано!

Да вроде ничего так, желая сменить ник не возникло, во всяком случае.
Есть, конечно, десяток мест, которые стоило бы почистить, но увы! И так еле успел.
Впрочем, при желании можете оценить сами:
http://add-text.com/blog/gorizont/2941.html#comments

Можно конечно выдумать замечания, но к чему? Признаю, отлично сделано!

Спасибо, что напомнили - это самый веселый кусочек из "Мартина Идена".))

"Вся королевская рать". Очень нравится, как пишет Р П Уоррен.

- Ты их наденешь, иначе не выйдешь, - откликалась она.

Я пытался определить меру властности и твердости в ее голосе, но на таком расстоянии это было трудно. Я пытался разобраться в ее голосе и думал, как глупо было с моей стороны пойти через заднюю дверь и попасться ей на глаза босым. Пойди я через главную или боковую - она бы ничего не узнала, до обеда по крайней мере, а к тому времени полдня бы уже прошло, я бы и ферму всю успел обследовать - как там, после грозы? - и к ручью сбегать разлив посмотреть. Но я даже представить себе не мог, что мне когда-нибудь запретят ходить босиком в июне, пусть даже холод и половодье.

В июне, сколько я помнил, никогда мне этого не запрещали, а то, что помнится в девять лет, кажется незыблемым: тогда все помнится, все важно, широко и полнокровно и наполняет Время, все прочно, так что можно ходить и ходить, словно вокруг дерева, и смотреть. И хотя осознаешь, что время идет, но не знаешь, что такое Время. Время для тебя не то что уходит, утекает, выветривается, но то, в чем прорастают вещи, и когда что-нибудь случается, это входит в плоть Времени, укореняется в нем и стоит прочно, как дерево, и можно ходить вокруг и смотреть. Движение есть, но это не движение Времени, а только спокойный ветер, и он колышет листья на дереве, живом и прочном. В девять лет ты знаешь, что есть что-то, чего ты не знаешь, но знаешь и то, что уж если ты что-то знаешь - это навсегда. Ты знаешь, откуда это взялось, и знаешь, что в июне можно ходить босиком. И не понимаешь, когда этот голос откуда-то из столовой тебе говорит, что нельзя босиком за дверь - бежать смотреть, как там дела, скользить ступней по мокрой знобкой траве и, впечатав четкий след в мягкое масло краснозема, стоять над ним в раздумье, как будто далеко-далеко, на утреннем сверкающем берегу моря, нечаянно набрел на одинокий след. Морского берега ты никогда не видел, но в книге читал и помнишь, как там было про след.
Но голос умолк, а слова остались, и я с ненавистью взглянул на черные носки и стоптанные коричневые ботинки, перекочевавшие из моего шкафа на коврик перед камином.

- Июнь ведь! - крикнул я и выждал.

- Да, июнь, - издалека принес голос, - и ежевичная зима.

Вроде и ни о чем,