Любимое, не своё, но то, что в сердце носишь Опции

[Агния]

Я подумала, что такая тема должна быть

для начала моё любимое

Лешек. Бестактное.

...закрыв глаза, я на изнанке век читаю пробегающие строчки, которые бушуют в оболочке, с названием лукавым – человек...я их ловлю, не обрывая крыл, как бабочек, не для коллекций ради, а просто контур обвожу в тетради, и отпускаю...(выпустил- забыл)... я обладатель рваной мережи, и потому, малы мои уловы,- нечасто в сети попадает слово..., над водами проносятся стрижи – цветные сны…расчерчивая лету узорами от кончика крыла...пора обратно...к запаху и свету. ...к заутрене звонят колокола....

...( ах, как болит у варвара башка, но он сшивает платье для стишка)...

...число коллегий более семи, а дитятко, как прежде, одноглазо...спит государь... шалишь... Голландий сразу не выправишь...баталией греми, викторией потешь себя.... тщета. Кругом всё то же - темень, нищета....птенцы гнезда...да все на птахе пташка...вот подлый вор, безродный Алексашка, и Ромодановский...не поминай к ночи ты князя-кесаря!...молчи, дурак, молчи!....

...(запел сверчок...в потьмах рука царёва бессильно свесилась...сочился холод в дверь, ища себе убежища и крова....в полях "задергал" сонный коростель...

...ишь, дергает...а что ему – птенец!...за ястребом поглядывай, и полно...(Павлуша смежил веки наконец, Нева в ночи свои катила волны, похожие на плавленый свинец....и то и то – не удержать в горсти...

....(болит башка...ох, господи, прости..)…

[Полудиккенс]

Алексей Клишин. Совершеннолетний сад

На слух рискну предположить, что еще один любитель Бродского )

[Агния]

На слух рискну предположить, что еще один любитель Бродского )

Вот не спрашивала) этот стих для него нехарактерен. И да, Бродский в ваших "воспоминаниях" роскошен. И сумасшедшего сразу видишь, такого с оскаленным ртом .. крадущегося.

[Полудиккенс]

Вот не спрашивала) этот стих для него нехарактерен. И да, Бродский в ваших "воспоминаниях" роскошен. И сумасшедшего сразу видишь, такого с оскаленным ртом .. крадущегося.

Если в руках бритва, можно уже не скалиться, я считаю. Забыл уточнить, что про бритву это Арсений Тарковский, чтобы никого не заблудить. А Бродский да, Бродский да. Хотя порою и не совсем понятно, о чем это он...

[Агния]

Если в руках бритва, можно уже не скалиться, я считаю. Забыл уточнить, что про бритву это Арсений Тарковский, чтобы никого не заблудить. А Бродский да, Бродский да. Хотя порою и не совсем понятно, о чем это он...

Он у меня непроизвольно скалится..наверное.

Вот нашла про мою питерскую окраину его.

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речных пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в чёрных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть -
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твоё вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревёт позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

По замёрзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима всё не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы её не найдём, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того -
оттого, что мы всё потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю - с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

Как стремительна жизнь
в чёрно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьётся утренний снег, и машины летят неустанно.

Неужели не я,
освещённый тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет тёмно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари - по цветочку,
кто-то вечно идёт возле новых домов в одиночку.

Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остаётся одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять - только это возможно.

То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это всё неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

Это - вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далёких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь -
но уже не вернусь - словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.
1962

Эта вещь меня всерьёз трогает. Мне кажется очень искреннее и прямое выражение чувства здесь. Без рака за камень. И я понимаю, что он не узнаёт, вижу конкретику, хотя это и неважно) Но мне важно, что я понимаю.