Проба пера в больших формах, прошу критики, поддержки, надругательств Опции

[Max Krok]

Решился все-таки начать творить свой первый роман. Готов синопсис, много материала, но после первых страниц всё кажется унылым и тошным с точки зрения стиля, описаний и т.п.. Коллеги, прошу разобрать по косточкам начало творения. Действие происходит в ближайшем будущем. Начало скучное и трагическое, но сразу за ним должен начаться экшен.. Но ведь от начала много зависит... Жанр -социальная фантастика, ориентировано на массового читателя от подростков до седых власов.. Пока фантастики никакой, кроме цен на продукты и пары слов о ситуации в стране в этом самом ближайшем будущем.. Но это сейчас не главное.. главное как вообще читается? Буду признателен за отзывы, отвечу взаимными рецензиями..

===================================================

Для Егора эта история началась прошлой зимой, когда умер его отец. Морозы в Ханты-Мансийске, где тогда жил Егор, необычайно долго держались вплотную к полтиннику, и казалось, что замерзло всё, кроме бесконечных проблем, свалившихся тогда на них с матерью. С отцом у Егора никогда не было безоблачных отношений. Да что там, всё было очень плохо из-за, скажем так, совершенно не семейного характера Михаила Валерьевича - именно так звали покойного родителя Егора.
В то время, когда другие мужики возвращались в Ханты-Мансийск с вахты, место Егоркиного отца в автобусе часто пустовало. Он оставался по каким-то своим непрозрачным для семьи делам в Североюгорске, или даже поговаривали, что он ездил куда-то еще севернее, вроде как, к Пытимскому прииску. Мать Егора давно махнула на постоянное отсутствие мужа рукой и сосредоточилась на лечении болезни ног, из-за которой не могла даже выходить из дому. Егор учился на пятом курсе Ханты-Мансийского филиала Всероссийского университета культуры и искусств на театральном отделении – у него с детства были способности и к музицированию, и к пению, и для Егора это была единственная возможность выучиться сообразно своим талантам и попытаться вырваться поближе, к кажущейся недостижимой из-под самой границы Полярного Круга, цивилизации. Деньги отец отдавал матери всегда со скандалом, даже когда объявлялся дома. О переводах и иных формах денежного довольствия семьи речь и вовсе не заходила. Если попытаться охарактеризовать благосостояние семьи Егора, то их с матерью жизнь можно было назвать если не нищенской, то весьма скромной, а пользуясь недавно введенной официальной государственной шкалой, этот уровень жизни именовался “нижним экономическим”. Мать получала пенсию по инвалидности в семьдесят новых деноминированных рублей, а Егорова стипендия не поднималась выше тридцати. Страна, раздавленная санкциями и экономической блокадой, страдала усиливающейся экономической одышкой и даже эти крохи выплачивались нерегулярно и с “большими нервами”. Бензин, к примеру, стоил около рубля за литр, а хлеб около пятидесяти копеек, так что те, кто еще помнили время Советского Союза, легко адаптировались к новым зарплатам и ценам, автоматически пересчитывая их соотношение в два раза. Но мало кто делал поправку при таком пересчете на тип экономического строя: ведь одно дело такой уровень дохода при социализме, а другой при капитализме, да еще и в условиях экономической войны и подготовке к войне обычной.
Весть о смерти отца застала Егора с матерью дома. Поздно вечером, около 11 часов, раздался какой-то особенно пронзительный писк дешевого маминого мобильника отечественного производства, и мама, уже предчувствуя неладное, никак не могла нажать нужную кнопку своими дрожащими пальцами с распухшими суставами. По мере выслушивания собеседника лицо матери серело и старилось на глазах. Егор подошёл к ней и взял за плечо, всматриваясь в глаза матери, которые медленно, заполнялись мутными слезами.
– А где он? Где тело?, - как-то судорожно проговорила мать и разрыдалась, уронив телефон на покрытый растрескавшейся от старости клеенкой кухонный стол. Егор подхватил трубку и заговорил серьезным, враз ставшим каким-то взрослым голосом:
– Это Егор Седых, сын Михаила Валерьевича. Что случилось?
Информацию о смерти отца передавал какой-то участковый Сивко. Вот только координаты самого участка Егор переспрашивал трижды и через треск мобильника и матерщину полицейского никак не мог понять где находится этот “поселок ДРСУ”, и где именно точка на глобусе с длинным названием “не доезжая поворота на третий Пытимский шурф, твою в корягу бабушку”. Наконец участковый, окончательно исчерпав запас матерных словоформ, принялся диктовать географические координаты этого поселка, где по его словам на углескладе находилось тело Михаила Седых, отца Егора. На вопрос участкового, когда они планируют забрать своего “родственника”, Егор сказал, что они с матерью должны подумать и он перезвонит. В ответ на эту безобидную, казалось бы, фразу участковый Сивко разразился яростной бранью в которой присутствовали такие выражения как: “видишь ли перезвонят они, господа” и “чтоб в три дня разобрались с папаней своим”; остальное почти всё относилось к непечатному слогу.
Мать тихо рыдала, сидя в углу на табуретке, а Егор слегка подрагивающими пальцами записывал на клочке бумаге казённые названия неведомых ему доселе поселков и шурфов. Координаты он успел записать еще во время разговора с буйным участковым. Сама весть о смерти отца отошла в сознании Егора куда-то на задний план, а на переднем маячили смутные тени проблем, связанных с перевозкой отца, вернее его тела, в Ханты-Мансийск. Вбив в Яндекс-карты координаты, названные участковым, Егор обнаружил чистый светло-зеленый фон, означавший на языке картографии “лес”, помещавшися где-то на стыке границ Октябрьского, Берёзовского и Советского районов родного ХМАО. Никаких дорог к пункту назначения Егор не обнаружил и до него постепенно начала доходить вся сложность расклада по доставке тела папаши домой. Но Егор тогда не мог даже представить с какими проблемами, расходами и унижениями ему предстоит столкнуться в эпопее с перевозкой, а того, к чему это всё приведет в итоге, не могло нарисовать даже самое щедрое воображение студента художественного университета.
Поначалу мать порывалась ехать с Егором, но после доводов сына, данных сначала убедительным, а потом и строгим тоном, сдалась. Егор решил ехать один, ухаживать в дороге еще и за больной матерью, ему представлялось безумием. Первым делом, после полубессонной ночи, Егор отправился в университет, чтобы отпроситься на похоронные хлопоты. В приемной деканата его ждали какие-то двусмысленные фразы и косые взгляды, на которые Егор уже научился не обращать внимание, однако каждый раз когда он ловил такое слово или взгляд, он недоумевал: неужели он что-то отнимает у всех этих людей: секретарш, завхозов, председателей каких-то бесконечных студенческих комитетов и преподавательских советов. В его сознании пока еще не утвердилась в своей окончательной бесповоротности мысль, что такое отношение и взгляды окружающих будут преследовать его всю жизнь, пока его статус ярко светится на табло социальной иерархии как “нищеброд”.
В коридоре, на выходе из деканата, Егор столкнулся нос к носу со своим лучшим другом Федей Пионовым по прозвищу Пион...

[крезот]

а конец необязательно хороший, главное, чтобы он был сильнее всего предыдущего по раскачке
более того, все сцены строятся по аналогичной схеме
я не читал вашу главу, но по идее к примеру
сначала описываете, что у героя все хорошо (допустим описываете спокойное прошлое. Привет, Хоббиту)
потом врывается новый факто и у героя все плохо, проблеммы
потом он находит вроде выход и успокаивается... и радуется что вывернулся
но тут все поворачивается еще хуже и вот он уже в цепях едет в сибирь
конец главы.

кстати не факт что именно Аристотель это придумал, но вроде участвовал