День Дарвина Автор: оленька, Турнир "Время, вперёд!" Опции

[Дон Рэба]

- Горько!
- Любви и терпения вам, дорогие мои! Главное – терпения. Такие вы красивые, счастливые. Прям, завидую по белому. Счастья! Держитесь друг друга и никого никогда не слушайте. Доброжелателей много, да только жизнь одна.
- Горько!
- Жизнь длинной вереницей дней
Не обернется тусклой скукой.
Не упрощайте отношенья с ней.
Любовь вам будет в том порукой!
- Горько!
- Я не мастер красивые фразы составлять. Наоборот. Потому скажу самое о чём думал. А самое – это чтобы не прошло. Чтобы как в первый день и так всегда. Не притуплялось. А если вдруг покажется, что уже не то стало, то надо подумать и вспомнить, как было сегодня и до сегодняшнего дня. И тогда вернётся обратно, и вы снова молодые и любите.
- Горько!
Когда люди друг с другом встречаются
И душа замирает внутри,
За спиною у них появляются
Невесомые крылья любви.
***
Чтобы страницы не дрожали, она держала открытый паспорт двумя руками.
- Так странно. Флонова Ольга Ириновна. Буду привыкать. Разволновалась я что-то, послушай как сердце бежит.
Он пододвинулся ближе. Прислонился.
- Ух, ты! Во молотит! Даже через титьку слышно.
- Да ну тебя. Жень, мы теперь Флоновы оба, значит родственники?
- Вроде как.
- А родственники – это навсегда. Правда?
- Ну, конечно. Чего ты вдруг?
- Ты меня любишь?
- Да, - он повернул голову и смотрел в её глаза.
Внизу ещё шумели пьяные голоса гостей, цокали бокалы и стопки, скребли по полу стулья. Эти и ещё какие-то неразборчивые звуки соединялись в ухе и превращались в приятную какофонию. Праздник заканчивался, и всем его участникам верилось, что у Оли и Жени впереди долгая счастливая жизнь одна на двоих.
***
Торжества прекратились вовремя, так что молодые не успели устать от церемоний и хмельных напутствий. Жизнь потекла по распорядку, который установило, казалось, само время – сон, работа, нехитрый досуг, сон. Флоновы пока личного временя зря не теряли – никак налюбиться не могли. Вот только всё чаще в перерывах стали придумывать себе детей.
- Если сын, то будет Евгеньевич. Не очень красиво звучит, - поддевала она.
- Смотря, какое имя ему достанется.
- Мы всё равно этого сейчас знать не можем. Пока только отчество. А вот Ольговна для девочки к любому имени подходит.
- Не к любому. «Ольга Ольговна», как будто что-то булькает, - отомстил он.
- Но ведь не обязательно первое попавшееся имя хватать. Время пока есть, я ещё и не беременна.
- Ты что? Я никогда не слышал, чтобы от имени отказывались.
- В крайнем случае, есть аукцион.
- В самом крайнем случае. И насчёт времени, оно есть, но не так уж его и много. Штрафы за бездетность опять подняли.
- А вот объясни, Женя, зачем эти штрафы. Людей и так как муравьёв. Имён не хватает, а детей заводи.
- Точно не знаю. Может потому, что у родителей появляется страх за ребёнка и они уже боятся что-то менять вокруг. Боятся пытаться.
- И всё равно странно.
***
Живот почти не увеличился, но Ольга уже чувствовала внутри себя кого-то ещё, и уже бесконечно любимого.
- Когда я безобразно раздуюсь, ты ещё будешь меня любить?
- Глупая.
В дверь осторожно постучали.
- Можно? – заглянул Адольф Сергеевич и сразу вошёл, увидев, что в комнате не происходит ничего предосудительного.
Он долго собирался начать говорить. И видно было, что уже решено, а сказать почему-то не получается. Молодые ждали.
- Я подумал…. У меня подагра всё тяжелее. И вообще давно уже не интересно жить. Так что, если будет мальчик, пусть берёт моё имя.
- Ты что дед? – деланно удивился Женя. – А ты как же? А кружок кому вести?
- Всё останется таким же, только без меня. Это нормальный ход вещей. Я готовился. Я готов, - сказал Адольф Сергеевич и поспешил выйти, чтобы никто не заметил стоявших уже рядом слёз жалости к себе самому.
- Дед – человек! Я на него и думал.
- Адольф – как-то не очень? – сморщилась Оля. Может ещё кто-то решится? По идее, прадеду моему пора. И Владимир всё-таки, не Адольф. Но он не собирается, похоже. Рассаду посеял на подоконнике, костюм купил. Надо бы ему намекнуть.
- Не надо. Подождём УЗИ. Вдруг, девочка. И если здоровая, то имя и так дадут.
***
По комнате металась пыль. Но не везде, а лишь там, где проём окна резали лучи солнца. Ольга нервно думала от стены к стене. Когда она проходила сквозь пыльный свет, то задерживала дыхание. Что-то шептала себе, водила руками, кому-то доказывая.
- Будет и повторное УЗИ, - сказал Женя – надо было что-то сказать, тишина разрывала изнутри.
- Надеяться нечего. Шестая группа из семи. Бедная. Она почти инвалид. Ну, может, на пятую исправят. Так всё равно имя не полагается. Остаются бабушки, - прыгала мыслями Ольга.
- Они нам ничего не должны.
- Да знаю я. Тогда аукцион.
- Не хочется в зверей-то превращаться, - сетовал Женя.
- Один день можно и зверем побыть. Не для себя, для неё же, - Ольга погладила живот и угадала мужа едва не высказанную мысль. – И никакого аборта. Она живая. Она уже с нами.
- Прадед записку передал.
- Ага.
- Не интересно? – спросил Женя.
- Имя отдаёт?
- Ещё как! С помпой. Тут и про жертву, и про назначение, и про святость имени Владимир.
- Легко предложить жертву, когда она бесполезна. Знает, что не возьмут, вот и пыжится.
- Не суди, Оль.
- Это трудно.
- Какими мы будем в конце жизни? Умирать страшно.
- Страшно жить, когда твою внучку или правнучку усыпят как безымянную.
- Не суди.
***
Щёлкнула дверь замком. Заскрипела недовольно половица. Недолгий шелест плаща. Кашель.
- Привет! – она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать.
Он отворачивался.
- Заражу.
- Если только об этом и думать, то и случится так, - улыбалась Ольга.
- Хорошие новости.
- Ну?
- Пойдём на кухню, за ужином веселее рассказывается.
В густом борще горкой лежала сметана. Борщ жарко парил пока недоступный. Взволнованная Ольга не дождалась.
- Ну?
- Сиренев Мишка. Помнишь?
- Конечно.
- Одну квартирку нашёл. Дверь железная, но откосы – труха. Там будут трое – две старушки и дедок.
- Откуда знает?
- Не сказал, но это точно.
- У Миши кто?
- Девочка. Вот и позвал. Имя он выбирает. Нам что останется.
- Понятно, - Ольга и знала, что мерзко, но улыбалась. – А старик?
- Тоже отбиваться станет. Он же не сможет догадаться за кем пришли.
- И чего старики в кучи сбиваются? Мои вон тоже. Четверо.
- Страх.
- Страх, - повторила Оля. – Всё существование наше на страхе стоит. Не за себя, так за кого-то.
***
О дне аукциона объявили все центральные каналы.
«Завтра ХХ апреля назначается днём аукциона. Или просто – «День Дарвина». Правила те же, что и год назад:
1. Всем лицам старше шестидесяти пяти лет иметь при себе имя. Оно должно быть написано на видном месте. Маркером, татуировано, выгравировано на браслете либо медальоне.
2. Аукцион действует ровно сутки.
3. Запрещается помогать лицам, достигшим аукционного возраста. Друг другу такие граждане помогать имеют право.
4. Запрещено применять огнестрельное оружие.
За нарушение правил аукциона предусмотрено безоговорочное усыпление. И помните, аукцион мера вынужденная. Кто-то сохранит имя, кто-то потеряет, кто-то обретёт. Всем удачи, во имя жизни!»
***
6.55.
- Мы ушли? – в который раз уточняла Оля.
- Идите уже, - совсем не настойчиво провожала бабушка.
- Свет не включайте, к окнам не подходите.
- Хорошо. Идите, я сейчас заплачу.
- Если что, держитесь вместе. Вчетвером отобьётесь, - подбадривала Оля.
- Пока не приходилось. Бог миловал.
- С кем он сегодня?
Бабушка тихо заскулила, вытерла глаза. «Антонина» на запястье размазалось, а щека посинела. Вторая бабушка поддержала плачем.
- Всё, хватит. Пора, - рубанул прадед, вытолкал молодых и захлопнул дверь.
Внизу, на улице уже ожидал Миша.
- А где Яна? - Женя не удивился, так спросил.
- Переблевалась вся. Дома осталась. Девятый месяц. Что-то идёт не так. У вас сколько? – спросил Миша.
- Двадцать почти. Недель, в смысле.
- Середина. Идём. Дорогой расскажу.
Мужчины шли налегке – берегли силы. В руках - бейсбольные биты, на поясе у каждого по охотничьему ножу. Оля несла сумку. Там – аккумуляторная пила, кувалда, топор, вода и бутерброды. Ещё аптечка. Почти сразу сумку у неё отобрали – тяжело. Не самое раннее утро, а на улицах вообще никого. Даже собачников. Миша говорил, как всё будет.
- Квартиру эту сдал мне один перчик, но не бескорыстно. В жене его уже пацанёнок зреет. Здоровье ещё не проверяли, но имя сразу хотят, чтобы потом не дёргаться. Сам он позднее подойдёт.
Женя хмыкнул.
- Ну, вот такие его условия. Не хочет рисковать. Его информация – наше мясо. Дед для него, старушки нам. Всё сложилось. Пришлось согласиться. И у меня и у Яны бабки без имён, можно сказать – продали прижизненно. Ну и чёрт с ними. А если так и лучше? Живут не бедно, бояться не надо, а в шестьдесят пять просто уснут. Такие расклады.
***
7.54.
Все окна обыкновенного пятиэтажного панельного дома были тёмными. В некоторых временами вспыхивали фонарики, но почти сразу гасли. И неуместная тишина везде для такого особенного дня. Домофон. Миша выступил вперёд и набрал комбинацию. Магнит обесточился, стальная дверь чуть отскочила.
- Всё правильно.
Медленно поднялись на площадку между пятым и четвёртым. Время есть. Оля стала разбирать сумку на подоконник, сдвинув к одной стороне фикус и ещё какой-то цветок.
- По бутерброду? - предложила она.
- Давай. Подтрясывает как то.
- Понятно. Говорят, убивать тяжело. Потому, что ты ещё и себя убиваешь. Того, который был раньше. Но это всё-таки правильнее, чем бездействием умертвить свою девочку. Как подумаю, и мне страшно. А что, если она не увидит неба, траву? Кошку никогда не увидит. Всей остальной разноцветности мира. Сейчас ей темно. Пока безымянной и даже ещё не живой, как убеждает нас закон. А вдруг, она никогда не засмеётся? – Оля говорила всё громче, чтобы и за дверями услышали. – У кого-то всё уже было. А теперь они и просыпаются-то сами не знают зачем. Безымянная девочка однажды уснёт навсегда потому, что вместо неё откроет глаза другая и будет не замечая смотреть на надоевшее небо через омерзевшее окно и ждать следующего дня.
Из восемнадцатой выглянул неопрятный мужчина.
- Меня случайно не заденьте.
- Хорошо. Мы шуметь будем.
- Шумите, - и мужчина заперся на два замка.
***
8.42.
Дверь оторвали быстро. Хлипкая была, какой и выглядела. Выворотили вместе с коробкой. За ней нежданно оказалась вторая. Серьёзная. И металл толще, и крепилась лучше – десятками анкерных болтов метастазами в стены вросла. Около часа попеременно молодые мужчины рушили бетон укреплённого проёма, крошили, но почти ничего не добились, напылили только.
- Эх! Жаль электричеством пользоваться нельзя. Сейчас перфоратором бы быстро отковыряли, - сетовал Женя вслух, о чём все, должно быть, думали. Пока дверь вскроем, без сил останемся. Проще дыру пробить в стене, пролезть.
Позвонили в соседнюю квартиру. Как будто ждал, сразу приоткрыл дверь тот же мужчина.
- Извините за беспокойство.
- Да, ладно.
- Подскажите, пожалуйста, если мы вот здесь лаз продолбим, то куда попадём?
- Долбите. Куда надо попадёте.
- У вас может сыпаться…
- Лес рубят…, - и дверь захлопнулась, над нею отскочил кусок штукатурки, и в образовавшуюся щель стало видно коридорную соседскую лампочку.
Теперь дело двигалось. Стена оказалась толщиной всего-то в полкирпича. Лаз увеличивался ежеминутно. Даже и не пылилось почти. Через двадцать минут проём стал таким, что человек боком, чуть присев, мог пролезть.
- Отдышаться надо перед последним боем, - все улыбались – неожиданно легко решилась главная задача.
Через проём белела закрытая дверь в комнату. Дешёвая, картонная. И за ней ни звука, ни шороха даже, как и до этого.
- А вдруг ошибка, и там никого нет, - напугался и напугал Женя.
- Нельзя ошибиться. Никак нельзя. Жизни на кону. Да и человек, который информацию дал, не простой, - успокоил себя и остальных Миша.
- Время! Вперёд! – сорвалась с места Оля.
- Сиди уж, - Женя поймал её за свитер.
***
10.37.
Оля обещала ждать. Не ради себя. Мужчины протиснулись внутрь. Два удара кувалды в область петель, и внутренняя дверь вылетела. Дальше Оле не было видно происходящее. Прислушивалась. Ловила знакомые голоса. Как же ждать оказалось невыносимо. Время превратилось в песок.
- Помоги, кто ты там? Сам же велел плодиться. Мы и плодимся. Ты же главный и самый правый. Вот и посмотрим, что ты умеешь.
Она не знала, сколько времени так молилась, когда взорвались и эхом пролетели по подъезду два выстрела. Почти сразу ещё два. И ещё два.
- Я вызываю полицию! – крикнул из-за железной двери всё тот же любопытный сосед.
- Да, конечно, - ответила Оля уже из квартиры, выглядывая.
Тихо и пахло порохом. Она подошла к комнате, уже зная, что там. А там лежали в некрасивых позах четыре бывших человека. О Мишу она чуть не споткнулась. Глаза стеклянные, а из шеи фонтанчик.
«Странно. Человек умер, а сердце его не знает и ещё пытается жить по привычке».
На Женю только мельком взглянула и сразу в сторону глаза. Вместо родного лица – месиво. Чуть дальше две старушки, и обе тоже с огнестрельными ранами. Одна сжалась в углу, как спряталась. На ней новый спортивный костюм, на всякий случай. На голове – кастрюля. Рука даже мёртвая крепко держит молоток. Вторая старушка – на полу. Ткнулась головой в боковину дивана, когда падала. Фланелевый яркий халат задрался, и теперь стало видно бумажную кожу ног и вены под ней.
Над всем этим плакал старичок. Маленький, плешивый там, где не было седины, одетый по-домашнему. В правой руке дрожал пистолет.
***
11.12.
- Зачем? – только и получилось сказать Ольге.
А дедушка наоборот, как будто копил.
- Как зачем? Почему зачем? Я обещал им, что спасу. Они чудесные женщины. Разные, но милые каждая своими чертами. Инга Викториевна, та, что в углу, в кастрюле, по четвергам готовила каркадэ с брусничным листом и пекла «язычки» из замороженного теста. Звала нас с Матрёной Ларисовной. Вернее, сначала она за нами приходила накануне и приглашала. А потом уже сразу говорила: «Ну, через недельку жду. Уж не расстройте». И мы не расстраивали. Наоборот. Я всегда пытался чем-то удивить своих дам. То цукаты тропические куплю. Настоящие. То торт с их именами закажу. Именами. Вот ведь как получилось. Или сам чего-нибудь испеку бывало. Получалось так себе, а они хвалили. Мы никому не мешали. Матрёна Ларисовна любила ток-шоу смотреть. Она знала, что там всё не по-настоящему. Ругалась, изобличала, подлавливала, но смотрела. А потом нам за чаем рассказывала, какой вчера был глупый и неестественный спектакль.
- Зачем тогда вы и их…?
- Внезапно я понял, как бы сегодняшний день не закончился, для нас уже ничего дальше не будет. Хотелось ещё на год продлить наши четверги, но когда ворвались эти двое, то всё стало понятно. Но я ведь защитил их, как обещал.
Где-то далеко ревела сирена.
- А вы, барышня, кого ждёте?
- Девочку.
- Тогда лучше – Инга. Впрочем, как желаете. Вам сейчас лучше выйти.
- Да.
***
11.30.
Последнего выстрела пришлось ждать несколько минут. Наверное, старик прощался. Ольга была на улице, когда одновременно подъехали полицейская машина и оранжевый автомобиль департамента инициализации. Полицейские убежали наверх, Оля подсказала куда. Из оранжевой машины появились двое.
- Ольга? – спросил тот, что моложе.
- Да.
- Вас Михаил должен был предупредить насчёт мужского имени.
- Ах, да. Он говорил, - она отвечала автоматически.
- Что-то непоправимое произошло?
- Все погибли.
- Мне очень жаль, но так бывает – День Дарвина. Вы выбрали имя?
- Моей – Инга. Дочери Миши – Матрёна.
- Хорошо.
Составили протокол. Закрепили новые имена. Выдали справки. Оля взяла документ и второй передать, на Мишину девочку. Не разбирая дорог, она продвигалась к дому. Придумывала, что во всём сегодняшнем есть какой-то смысл. И Женя ценой своей жизни подарил жизнь дочери. Значит, нужно было, чтобы случилось так, как случилось. Другого выхода не было, и никто не виноват. Не помня пути, Оля вышла к родной пятиэтажке. Вход в её подъезд загородила оранжевая машина. Суетились какие-то люди. Мужчина в костюме что-то писал на планшете. В животе у Оли звездой растопырилась, потянулась, разминая руки-ноги, Инга Флонова. И жизнь продолжалась.

[Граф]

У нас, старых и некрасивых

Увы, Муррочка, тогда вы не героиня моего романа! Старых и некрасивых я не люблю. Уж извините!

Я читала фантастику в детстве, ещё когда не было хороших изданий, и рассказы и повести можно было найти в журналах "Юный техник", "Техника молодёжи", "Вокруг света", ещё где-то.

Вот в этом и есть отличие между нами: вы читали что-то где-то, а к моим услугам была библиотека МГУ. Со всеми выпускаемыми книгами и периодическими изданиями. А потом - Ленинка, аналогично. Понимаете разницу?