Дом самоубийц, Автор: Александр Косачев Опции

[Каркун]

Автор: Александр Косачев


Дом самоубийц


– Говорят, что этот дом проклят. За последние десять лет с его крыши бросилось человек тридцать, в основном подростки.
– Неразделенная любовь?
– А что же еще? Иной раз, знаете, самой хочется сигануть вниз, да так, чтоб потом тебя три дня собирали.
Моя спутница лениво потянулась. Ее голубая маечка обнажила загорелый животик, навевавший мысли совсем непродуктивные, а потому я поспешил отвлечься и задал вопрос, искренне меня терзавший:
– Сигануть вниз – вам – из-за неразделенной любви? Ну уж, вы лукавите!
– А вы льстите! – она весело улыбнулась. – То, что малолетки нахально смотрят мне вслед, а женатые мужики исподтишка стремятся заглянуть под платье, не делает меня счастливой.
– И все равно, я не могу поверить, чтобы вы страдали по кому-либо или уж тем более бросались с крыши – это скорее из-за вас здесь столько самоубийц. Многим поклонникам вы уже отказали?
– Если вы не прекратите свой неумелый флирт, то будете одним из этих отвергнутых поклонников.
– А с чего вы взяли, что я таковым являюсь? – горделиво вознегодовал я.
Девушка рассмеялась, а затем просто сказала:
– Вы мне нравитесь.
Между тем, двери лифта открылись, мы вышли и отправились на последний – девятый – этаж. Все это время мы стояли лицом друг к другу в полном молчании, которое вовсе не было неловким – отнюдь! Подобное молчание хранит в себе больше интимности, чем многие пустые разговоры. Я разглядывал ее аккуратное личико, маленькую стройную фигурку и вспоминал, как впервые позвонил ей и предложил встретиться и поговорить о тех самоубийствах, что с неестественной частотой случались в высотке, где она жила. Например, о двух девочках лет пятнадцати, одновременно упавших на клумбу, где только что распустились первые цветы или о восьмилетнем мальчике, тело которого буквально распалось на части. Пораженные жутким зрелищем очевидцы рассказывали, что правая ручка малыша, найденная на ступеньках крыльца, даже после падения крепко сжимала игрушку – бурого медвежонка.
Я сказал Алине (так звали мою спутницу), что хочу взять у нее интервью для журнала ужасов «Крик», на что девушка тут же дала согласие. И вот мы поднимаемся на крышу, и больше развлекаем друг друга комплиментами и подколами, чем занимаемся действительным делом. Но сложно, знаете ли, говорить о некрасивой и печальной Смерти, когда перед тобой само олицетворение яркой сочной Жизни. Глядя на ее шортики, скрывающие смысл существования каждого здорового мужчины, невольно забываешь о горьких слезах родителей, что хоронили своих чад в закрытых гробах.
– Вам это может показаться циничным, но главная причина, по которой я хочу, чтобы смерти прекратились, это наша полиция: каждый раз, когда кто-то погибает, они приходят сюда и начинают всех опрашивать, дескать, видел, ты не видел такого-то, знал, не знал… Я уже раз десять была на допросе! Не самая приятная процедура, знаете ли, даже если ты ни в чем невиновен.
– А что вы им отвечали?
– Ну что я могу ответить? Ничего не вижу, ничего не слышу.
– То есть «моя хата с краю»?
– Я не одна такая, – резко оборвала Алина. – Меня уже обвиняли в толстокожести, но я не нянька, чтобы следить за каждым встречным-поперечным. Мне, конечно, жаль этих детишек, но у них, вообще-то, родители были – вот с них и спрашивайте!
Мы вышли из лифта и подошли к железным дверям, ведшим на крышу.
– Повезло вам, – сказала девушка, – обычно они закрыты.
Мы одолели небольшой лестничный пролет и очутились на свежем воздухе.
Здесь, на высоте девяти этажей, Алина неожиданно преобразилась: она как-то совершенно по-детски взмахнула руками и что-то прокричала. Я же был мрачнее тучи.
– Вы что, бука, обиделись? – толкнула она меня в бок.
– Напротив, – ответил я, – мне казалось, это вы сердитесь. Извините за то, что наговорил.
– А, не страшно. Просто когда каждый месяц видишь возле твоего дома катафалк, становишься немного нервным.
Она взяла меня за руку и подвела к самому краю крыши:
– Вон видите, цветы на асфальте лежат? Туда девушка упала, говорят, еще минут десять силилась что-то сказать, но в итоге скончалась в страшных муках. А вот еще…
Она что-то лепетала-лепетала, только я уже не слушал ее. Меня завораживала высота, тянула к себе, как тянет болото незадачливого путника. Складывалось ощущение, будто сама сила тяготения ожила в моей голове и повторяла одну только фразу: «Сделай шаг».
Как в той глупой песне.
Наконец, я отпрянул, не в силах долее сдерживать это безумное наваждение. Я, кажется, даже запнулся о собственные ноги, и рухнул на бетонную плиту, усыпанную мелкими камешками. Алина испуганно наклонилась надо мной и с неподдельным переживанием спросила:
– Вы как, нормально?
Она дотронулась до моего лба своей нежной ладошкой. От этого невинного по своей сути жеста я размяк и потому незаметно для себя пробормотал:
– Сколько раз здесь бывал, а ни разу вниз не глядел.
– Ничего, случается, – она усмехнулась и помогла мне встать. Но вдруг тень сомнения пробежала по ее лицу: – В смысле?
О, если бы я мог запечатлеть этот момент! Когда жертва осознает, что попала в твои сети, когда ее лицо, словно радуга, играет всевозможными оттенками чувств: здесь и удивление, и разочарование, и страх, и даже интерес.
– Что «в смысле»? – спросил я как можно беззаботней, но все же голос дрогнул, и Алина сделала робкий шаг в сторону лестницы. Однако я тут же загородил ей путь и сказал:
– Дело не в разделенной любви. Просто гораздо легче заманить и скинуть с крыши того, кто мал, доверчив и наивен. Кого-то вроде тебя.
Алина бросилась бежать, да только где ей было скрыться на этом пятачке? Спустя пять минут забавной, но абсолютно бессмысленной игры в кошки-мышки, я схватил и потащил ее, трепыхающуюся, что твоя рыбка, к самому краю крыши и бросил как можно дальше. Голубые шортики и маечка мелькнули, словно большая птица, и исчезли навсегда.
Я уже закрывал ту железную дверь, когда раздалось это глухое с сухим треском костей «бух». Послышались первые крики, а я в этот момент несся вниз по лестнице и вспоминал справедливые слова Алины: «Я не нянька, чтобы следить за каждым встречным-поперечным». Десять лет мы жили в одном здании, но она так и не смогла меня запомнить и потому повелась на эту дребедень, вроде интервью и журнала. Что ж, принцип моя хата с краю не всегда бывает полезен. Надеюсь, она поняла это прежде, чем поцеловалась с асфальтом.
Наконец, я очутился в квартире, в которой уже был включен уютный свет, беззаботно рокотал телевизор, а на столе лежали порезанные овощи. Всякий, кто зайдет сюда, в ту же минуту поймет, что хозяин все это время был дома, и потому понятия не имеет, что происходит снаружи.
– Ничего не знаю, – отвечу я на любой вопрос.