Добрый вечер всем заседателям форума. Нынче презентую первые страницы романа в перспективе, а пока, скорее, эскиза "Tempus". Интересны ваши мнения и отзывы.


ГЛАВА ПЕРВАЯ

В спешке
(Отрывок I)

— Приходилось тебе когда-нибудь задуматься о том, что такое время, Артем? Секунды, минуты, часы, столетия, целые эпохи?.. — как-то пополудни, за одной из непринужденных бесед в кабинете у столика, где мужчины любили коротать время, невзначай заметил Федор Алексеевич.
— Ах, нет… — улыбнулся Артем. — Всерьез — никогда. Сидя в окопе, думаешь, скорее, о том, как не схватить в висок свинцу, да и сколько патронов осталось в обойме… Но знаете, я так устал от войны, от острых приказов капрала, что сейчас рад бы наконец забыть все это, помянуть словом хоть даже далекое обычному рядовому. Это, должно быть, похоже на жажду. Знаете ли, жажду солдата по краске настоящей жизни…
— Да, — вздохнул Федор Алексеевич, — мне этого не понять. Честно, никогда не пошел бы на фронт добровольцем — мне противна эта идея, а к кричащим девизам плакатов и листовок я уже давно успел охладеть…
Он поправил полы своего халата и с любопытством, даже с азартом, казалось бы, глянул на мужчину.
— А как, по-твоему, была эта борьба предсказуемой? Могли бы вы остановить войну, найти другой, окольный путь, что не утоплен в крови и слезах, Артем?
— Какой бы высокой мы не строили плотину, — пожал плечами мужчина, — воды все равно прибывает больше. Если тучи сходятся, скоро грянет гром. Как говорится, чему быть, того не миновать…
— Но любая плотина стоит на речке. А если перед нами океан, Артем?
— Имеете в виду, выход всегда найдется?
— Думаю, так, — пробасил Федор Алексеевич. — Пожалуй, его можно найти, даже если нельзя увидеть.
— Думается, смертельно больному уже не сыскать дороги обратно на этот свет... Дипломатия? Политика? Мораль? А если мы сами все это давно утопили в грязи?
— Скажи ”где-то”, а не ”давно”, Артем, — усмехнулся в ответ мужчина. — И тогда, ручаюсь, все встанет на свои места.
— Федор Алексеевич, пулно Вам говорить загадками. Скажите прямо, а не то я безнадежно запутаюсь в словах.
Собеседник хитро улыбнулся и искоса глянул на Артема.
— Мы привыкли к мысли о том, что из году в год идем через часы и месяцы прямо. Ни шагу в одну сторону, ни шагу в другую… Но ведь не говорил никто, что мы обречены на это. Знаешь, Артем, только двое людей смогли бы понять, наверное, о чем я говорю тебе сейчас, и только семеро сумели сделать этот самый шаг…
Он кашлянул и поднял вверх указательный палец.
— Ты, например, считаешь, что ”здесь”, а точнее ”сейчас” бой уже отгремел и улегся, а ведь если он не начинался вообще? Подумай только, Артем, стоит уйти в сторону от этой узкой полосы — и…
Впрочем, Федор Алексеевич не закончил: в комнату тихой поступью вошел дворецкий со склянками на серебряном подносе. Мужчина кивнул Артему, а после, обернувшись, тепло заметил:
— Спасибо, Виктор. Никогда не забываете старика… Артем, пробуй. Позволь угадать, сколько лет тебе уже не приходилось выпить чашку хорошего чаю с каплей ликера. Небогата ведь солдатская жизнь на все эти мелочи…
Когда Виктор застучал каблуками по лестнице, Федор Алексеевич приосанился, и сощурив глаза, пытливо глянул на Артема.
— Знаешь, похоже пора оставить этот номинализм и научные домыслы — как-никак я уже два десятка лет размышляю о сем, а всякое занятие требует отдыха, этакой передышки… Вместо я хотел бы поговорить о том, что имеет немалый вес для обоих из нас, Артем...
Федор Алексеевич помешал напиток в чашке, сделал добрый глоток и серьезно заметил:
— Я хотел бы поговорить об Анне, моей дочери, сказать, что вижу, насколько вы близки, знаю, как любите друг друга… Но вместе с тем, как, наверное, и всякий старый человек, понимаю, что могу не встретить следующий рассвет, не проснуться однажды… Артем, я хочу знать, что в мире, в котором я оставляю её, найдется тот, кто готов всегда ей помочь, поддержать. Действительно ли дорога тебе Аня?
— Федор Алексеевич, — заговорил мужчина, — она для меня всё, и я обещаю, что никогда не оставлю её в беде. Искренне обещаю…
Отец девушки кивнул.
— Пусть так, Артем, я ценю это. Люби её, защищай, я верю — ты достойный спутник. И пусть время скрепит ваш союз… — он почему-то помрачнел, сдвинул брови к переносице, а после еще раз внимательно глянул на Артема. — Помню, мой отец говорил: если тебе сложно, помоги другому, если горько — утешь того, кто нуждается; в этом сила безоружного и надежда умирающего. Пусть ты станешь для Ани крепкой опорой, а она для тебя — огоньком добра и любви.
— Я не предам вашего доверия, Федор Алексеевич. Можете положиться на меня…
— Вот и хорошо, — улыбнулся тот в ответ, после показав Артему на дверной проем. — Смотри, похоже, Виктор к тебе.
Он обернулся и действительно углядел у входа дворецкого, который легко поклонился мужчине и вежливо заметил:
— Вас просили в фойе.
Федор Алексеевич кивнул Артему:
— Не стану задерживать тебя больше… Наверное, это Аня.
— Спасибо за ваши слова, Федор Алексеевич, — молвил Артем, — я буду помнить этот разговор. До скорой встречи.
Он вышел из комнаты, и, сбежав по лестнице вниз, оказался в просторном холле. Несколько колонн справа, слева, книжные шкафы под высокими резными рамами, изысканные полотна — видать, работы художников прошлых столетий — делали его похожим на викторианский зал: роскошный, богато обставленный, но в то же время сдержанный, строгий. Окна роняли на пол теплые отсветы, и в полутьме впереди Артем смог видеть любимую: Аня глядела на него, улыбаясь одними лишь кончиками губ.
— Великолепный день, Артем, правда ведь? Приятно встретить замечательного человека… Ах, я только от Николая Ивановича, знаешь ли, что он говорит?
— Что, Аня? — кивнул Артем.
— Товар уже вот-вот будет готов, а значит, и отец скоро снова возьмётся за дело. Только не рассказывай ему до завтрашнего вечера, ладно?
Впрочем, в двери постучали, и девушка, заметив, что это, верно, Слава, зашагала ко входу. На порог и впрямь ступил мужчина лет тридцати, военный в прошлом: по обыкновению расстегнутая зеленая шинель, лихо и несколько небрежно зачесанные набок волосы, тяжелые башмаки с железной подбивкой… Он был часто захож в дом Федора Алексеевича, а задерживался только изредка, беседуя с хозяином в кабинете за затворенной дверью; ему едва не каждый вечер случалось подоспеть в особняк к ужину, да вот как бы Славу не просили остаться, тот только бросал пару шуток на этот счет, тепло приветствовал Аню, пожимал Артему руку, и шепнув несколько словечек на ухо отца девушки, снова спешил идти.
В этот раз он, казалось, торопился пуще прежнего: переступил с ноги на ногу, бросил быстрый взгляд на Анну и выпалил:
— Худые вести, Аня… Ух, как мне это не нравится!
— О чем ты, Слава? — замешкалась девушка.
— Стреляют. Там, за чертой. Только с чего бы это? Какая заварушка? Ручаюсь, я бы и думал так, если б не эти кордоны… Знаю, там часто стоит патруль, а нынче второпях набросали баррикад, и стреляют. Очередями. Далеко, километров, этак, за десять-двадцать. А это, знай, не к добру. Федор Алексеевич здесь? А Артем?
Слава огляделся, а после подошел к мужчине и похлопал его по плечу.
— Здравствуй. Ты тут, стало быть. Извиняй, не заметил… Аня, ты бы мне могла услугу оказать небольшую? Поинтересуешься у Федора Алексеевича, свободен ли он, мог бы со мной поговорить с глазу на глаз?
Девушка кивнула.
— Я узнаю, Слава.
Артем подошел к окну, и отодвинув штору, выглянул на улицу.
— Думаешь, стоит чего-либо опасаться?
Снаружи рос, крепчал шум, и Славе пришлось говорить громче, чтобы его услышали.
— А кто его знает… Времени будет немного, в любом случае.
— Времени на что, Слава?
Мужчина не успел дать ответ. Сильный, оглушающий треск заставил обоих отпрянуть и насторожено переглянуться. Тогда же они услышали, как вскрикивает на лестнице девушка.
— Аня! — позвал что есть силы Артем, стремглав бросаясь к ступеням. Слава в сердцах выругался и побежал следом, а у комнат наверху девушка прижалась к стене и испуганно глядела на мужчин.
— Что такое, Аня? Что тут случилось?
И снова громкий гул, шум, скрежет; весь особняк заходил ходуном, посыпалась с потолка штукатурка, настежь распахнулось окно…
— Какого черта?! — выдавил Слава. — Что происходит-то?
Этажом выше было слышно, как кричит что-то дворецкому Федор Алексеевич, а после и он сам, хлопнув дверью, выбежал из своего кабинета.
— Артем, Аня, Станислав! Скорее из дома, наружу!
Он был испуган, но по обыкновению решителен, его голос дрожал, и страх будто передался всем стоящим ниже на лестнице.
— Отец…, — взмолилась Анна.
— Бегите! Не мешкайте! — гаркнул в ответ Федор Алексеевич, а Слава, стоя где-то позади, совсем тихо добавил: ”Самолеты…” Одного мгновения хватило Артему, чтобы услышать, осознать то слово, которое выронил тогда его товарищ. У мужчины ёкнуло сердце…
А через секунду-другую он оступился и обхватил руками поручень. Он видел взрыв? Нет, лишь короткую вспышку света. Задрожали, заходили стены, из двери наверху вырвался ярким хлыстом огонь, с потолка посыпались бетонные глыбы… Он видел, как падает на пол Федор Алексеевич, и прыжками устремился к Ане.
И снова шум, невыносимый грохот, треск стекол и оконных рам, а девушка казалось, уже не замечала ничего вокруг. Взбежав вверх по качающейся лестнице, она присела на колени рядом с пожилым мужчиной и рукой вытирала кровь с его виска.
— Отец… Отец…

Лучше - патронов.


Это будет боевик или философия?

Будет нечто странное, вам не кажется?

Мелочь, а исправить следует. Спасибо.



В планах - научно-фантастический\социальный роман. Хотелось добавить к этому слово "военный", однако оно может быть понято несколько не в том смысле, да и касается произведения как характеристика меньше предыдущих.

Я, конечно, не буду говорить определенно. Но честно, поначалу было ощущение, что говорят два гея. Так манерно и пафосно, а когда один стал витиевато объяснять: "Сидя в окопе, думаешь, скорее, о том, как не схватить в висок свинцу," я некоторым образом прифигела. Я понимаю, что никто из нас не воевал, но вы хоть один военный фильм видели? Где вы слышали, чтобы мужики, военные, так разговаривали?

Стилизация чудесная, ятей еще понаставить и вовсе - выйдет нечто толстовское, но современное, жесткое, скупое на размер предложений.

Диалог упрощу, если он Вас столь странные ассоциации вызывает. Оскорбительные для автора отчасти, сказал бы.



Ирония или сарказм?

Превосходная вещь, говорю.
Бегло так, легко, но видно, что сама тема вам скушна: вы стилем блистаете, словно гранями, оставаясь холодным.

Ра понравилось - можете оставить, как есть.

Не знаю, как это понимать, и как ответить... Если подтекст и присутствует, Вы смогли его умело скрыть.
Возможно, замечание и справедливо: описание скудных на эмоции и динамику сцен мне и взаправду менее интересно. Как знать, не отразилось ли это на качестве текста.

Бьюсь об заклад, вы не сможете писать фантастику в таком стиле. Впрочем, вон и конкурс подходящий "Дом с привидениями", можете меня опровергнуть.

Думаю, пока рано как-либо определенно судить о стиле... Уж слишком небольшой фрагмент я удосужился привести; но за мнение спасибо, поглядим, годен ли таки этот слог для фантастики, и насколько он вообще естественен.

Вы напомнили мне о литературных дуэлях. Схожу, загляну.

совсем не годен, неестественен и сейчас так никто не пишет. Налицо закос под 19 век или что-то такое.

Знаю, что сейчас подобное не в моде. Однако и действие романа происходит не ... гм, в этом случае вообще некорректно говорить о времени событий. Считаете, девятнадцатый? И начало двадцатого, как по мне.

К слову, богатый особняк, дворецкий, прислуга - будто явное указание на то, что речь зашла не о настоящем, и не о ближайшем будущем, но снова повторюсь, в контексте произведения эти понятия определены не единственным образом.

В облаке из пыли, извести и штукатурки Артем натолкнулся на Славу и громко бросил тому:
— Врача! Доктора сюда! Да хоть кого, кто сможет помочь!
Станислав поглядел на мужчину, казалось, едва понимая, что происходит, после тряхнул головой и крепко сжал Артему руку:
— Сейчас, я мигом буду! Дом, кажется, бомбили… Господи, да сколько времени у меня есть? Минута? Две? Что я говорю… Сейчас, Артем!
Он оглянулся, бросил взгляд вверх, вниз, и стрелой пустился бежать к выходу. Тогда Артем смог слышать, как с отчаянием зовет его девушка:
— Артем! Артем, скорее! Папе совсем плохо… Мы должны что-то сделать!
Мужчина, кашляя, хватаясь руками за стены, поднялся выше пролетом, и там, словно в ужасном сне, смог видеть, как Анна склонилась над отцом — его ранило осколком в голову.
— Федор Алексеевич, — заговорил Артем, подбегая к мужчине, и взяв его под руки вместе с девушкой. — Вам нужен покой. Слава скоро будет здесь с доктором…
Они внесли раненного в кабинет, и тот слабо указал рукой на глубокое кресло-качалку в самом углу комнаты. Только получасом раньше он непринужденно беседовал здесь с Артемом. Всего получасом раньше…
— Аня, Артем, не уходите…
— Мы здесь, отец. Мы никуда не уйдем, — тихо ответила Анна. — Только ты … не оставляй нас…
— Пока есть время, дети, хоть немного времени, — заговорил дрожащим голосом мужчина, — я хочу сказать то, что должен и то, что успею.
Он тяжело отдышался, взяв обоих за руки:
— Дети мои, я благословляю вас… В этот день, в это нелегкое время… Счастья вам. Любви. Удачи. Верности…
Федор Алексеевич склонил голову, и было видно, как по его старческим щекам текут слезы.
— Мне сложно расставаться с вами, отпускать сейчас в этот мир… Больно, очень больно… Аня, тебе надо выполнить все, как я завещал...
— Но отец, — воскликнула с горечью Анна. — Ты ведь…
— Да, моя дорогая, мне пора… — отвечал он тихо, а после показал девушке, чтобы та наклонилась к нему и долго шептал ей что-то, нежно держа за плечо.
— Я не смогу оставить тебя, отец!
— Ты должна, моя родная, должна…
Анна покачала головой и с отчаянием глянула на Федора Алексеевича.
— Не горюй, Аня, — молвил он, — впереди у тебя долгая жизнь. Я обещаю: ты все, все забудешь…
— Нет, нет! — только воскликнула она, отвернулась и закрыла лицо руками. Федор Алексеевич обнял её, вытер слезы.
— Не нужно, дорогая… Все пройдет… Успокойся, я с тобой… Вот так...
Где-то за окном засуетились, забегали люди, прошумела по мостовой военная машина, а они сидели рядом: старик и девушка, отец и дочь.
— Тебе пора, Аня, — хрипло заговорил Федор Алексеевич. — Иди, разыщи Николая, передай ему все, что должна передать, а после вернешься сюда, ко мне…
— Ты ведь не оставишь меня, отец?
— Нет Аня, не оставлю… — молвил он, ... и отвернулся. — Иди…
Анна тяжело поднялась, глянула на Артема, будто не замечая его, потом еще раз повернулась к отцу, и тихо, маленькими шажками вышла из комнаты. Артем оторвал блуждающий взгляд от пола. Это правда? Это происходит перед ним сейчас, это так, действительно так?..
— Извините, — почему-то прошептал он.
— Тебе не за что извиняться передо мной, Артем, — едва слышно произнес Федор Алексеевич. — Приятно было знать тебя, принять в своем доме. Помни наш разговор, Артем…
— Спасибо вам… Спасибо за все, — молвил мужчина, чувствуя, что сейчас не в силах сказать больше. — Спасибо.
Он, понурившись, вышел следом за Аней, и какое-то необъяснимое чувство вины глодало его, давило. Значит, так уходят из жизни люди? Так оставляют этот мир? В утлой комнатушке на развалинах своего прошлого, скованными, одинокими, бескрылыми?..
У входа Артема ждала Аня, смотрела куда-то сквозь него из-под опущенных век, и наконец молвила чьим-то чужим, слабым, измученным голосом:
— Он говорил, что я вернусь, говорил, что будет ждать меня… А ведь это не так… Не так, Артём, понимаешь?
— О чем ты, Аня? — переспросил он осторожно.
Девушка не ответила. Качая головой, она оперлась на тяжелые двери, после повернулась и пошла по ступеням вниз...

Вспомнилось сообщение на эту тему

"Американские ученые, проанализировав статистику боев с японцами во Второй мировой войне, обнаружили, что, несмотря на равенство сил, войска США побеждали чаще. Причину нашли в длине слов английского и японского языков. В английском языке средняя длина слова составляет пять букв, а в японском - тринадцать. То есть пока японцы еще ставили боевую задачу, американцы уже начинали стрелять. После этого в американской армии был введен обычай давать короткие названия (клички) как своей боевой технике, так и технике противника.
Когда эта информация дошла до русских, то они вычислили среднюю длину слова в русском языке, которая оказалась равной семи буквам. Однако проведенные полевые исследования показали: в процессе управления боем командир автоматически переходит на мат и информативность речи возрастает в два-три раза".

Мне определенно нравится этот штиль



полно

Не совсем понятно почему глава называется "В спешке". Почти до самого конца они неторопливо беседуют о красках жизни, обмениваются новостями. В конце их начали бомбить, но и там нашлось место для драм и словесных реверансов ))

Да, точно. Видать, текстовый редактор расценил подударное "о" как "у". Спасибо.



Это вовсе не конец. Ведь мною здесь еще меньше половины главы написано.

Я, пардон, не понимаю, если у вас самолеты бомбят так, что с потолка бетонные глыбы сыплются , то какое же у вас тут начало 20-го века? Тогда только военная авиация начиналась. Летали на фанерных самолетах-этажерках (бипланах). Бомбить живую силу врага еще можно было, но не здания. Для этого силенок у авиации не хватило бы.
И вообще вы определитесь все-таки что у вас за век такой. Почему у вас все мужики военные разговаривают, как будто на балу у императора. Не думайте, кстати, что мужики в других веках разговаривали иначе. К примеру, Пушкин, конечно, писал прекрасные стихи. Однако же в своем дневнике он выражался гораздо проще. Тоже все больше матом и откровенно. Найдите к примеру, что он писал о Дантесе.

Вот цитата, к примеру:


Пусть меня великий гений извинит, но его матерные слова мне пришлось закумуфлировать.

Прописная истина. Я давно толкую что зипированная задница в два раза(почти) эффективнее.