Агент санитарной службы Опции

[mechanik]

Это первая глава, не бейте сильно

Двигатель умер, чуть-чуть не дотянув взятую напрокат колымагу до вершины холма. За стеклом было темно и сыро, потому что стояла ночь, и накрапывал дождик. В желтеющем свете фар мерцали лужи, покачивала ветвями чахлая березка и вылезать из машины страшно не хотелось. «Потому что осень, - думал я, нашаривая на соседнем сидении шляпу, - потому что, приличное место «Красным логом» не назовут, потому что давно пора менять работу».
Через пять минут я целеустремленно шагал по бетонке, светил по сторонам фонариком, старательно обходил лужи и прикидывал, что пансионат «Красный лог» вот-вот должен уже показаться. Удобный, безо всяких глупых колесиков, чемодан почти не обременял, и я мысленно хвалил себя за умение не брать в дорогу лишнего. Дождик все еще накрапывал.
Через двадцать минут дождь припустил сильнее, и я начал сомневаться, что иду в нужном направлении, что в чемодане точно ничего лишнего, что «Красный лог» существует в природе. Фонарик умер.
Еще через пятнадцать минут лило как из ведра, проклятый чемодан весил не меньше центнера, но я уже открывал стеклянную дверь пансионата.
- Добрый вечер! – строго одетый человек с роскошными усами и огромным черным зонтом учтиво посторонился, пропуская меня, и исчез в ночи, прежде чем я нашелся с ответом.
Освещенный единственной тусклой люстрой, широкий и пустынный, как заброшенная взлетная полоса, гостиничный холл наводил на мысли о бренности сущего. Я, собственно, не возражал, но сейчас меня интересовали три вещи: вешалка, горячий душ и сухая постель. Вешалки не было - таких излишеств здесь не держали. Зато, рядом со входом желтел старый эмалированный таз. Я уронил на пол теоретически непромокаемый чемодан, бросил в таз куртку и бесформенную тряпку, которая раньше называлась шляпой, тяжело вздохнул и направился к возвышавшейся на другом конце холла стойке дежурного администратора.
Люстра оказалась единственным украшением интерьера, если не считать большой черно-белой фотографии Альбера с траурной ленточкой через угол. Сия фотография чинно стояла на узком столике посреди холла за графином с темно-красными гвоздиками. Я давно знал Альбера и могу смело утверждать, что фотография явно льстила оригиналу. Больше решительно ничего достойного внимания. По большим – почти до пола – окнам глухо барабанил дождь. Где-то жужжала одинокая муха. Обереги безмятежно молчали.
Сочась влагой, как сбежавшая из пруда кикимора, мое тело брело по огромному, безлюдному холлу. В ботинках хлюпало и попискивало, брюки издавали странные лязгающие звуки, а сам я пытался думать о приятном: «Завтра же прикрою эту лавочку к чертовой матери. Пересплю и прикрою именно к его маме».
По мере приближения к местному «ресепшену», стал слышен и постепенно обрел членораздельность тихий, убедительный мужской голос. По-видимому, где-то там за стойкой врач увещевал пребывающего в истерике пациента, а судя по тому, что слышался только врач, у пациента во рту имелся кляп.
«Всегда мыслите позитивно» - одна из девяти категорических директив моего руководства.
За стойкой ни доктора, ни пациента с кляпом не оказалось. В кресле модельного ряда «Офисный планктон» расположился довольно молодой темноволосый субъект. Двумя руками он держал телефонную трубку, но не около уха, а прямо перед собой, как микрофон.
- Разумеется, - ровным голосом вещал он, - мы сразу вызвали… вызвали скорую помощь… разумеется бригада скорой… скорой помощи… вполне квалифицирована.
Его собеседник, по-видимому, был не в себе: из телефонной трубки доносились приглушенные крики, поток проклятий перемежался жалобными вопросами. Темноволосый вставлял реплики в промежутки тишины с ювелирной точностью и хладнокровием.
«Тут либо обширный опыт работы с буйно-помешанными, либо врожденный талант, - размышлял я, глядя на безупречный пробор, расположившегося в кресле человека. – В любом случае, субъект достоин особого внимания. Что же, пора начать рекогносцировку».
- Извините, - в моем голосе не было и намека на извинения, - Вы администратор?
Темноволосый покивал и, не выпуская трубки, вытащил откуда-то снизу блеснувшую медью табличку с выгравированной надписью «Дежурный администратор».
- Этого я не знаю, - все так же размеренно продолжал он. – Думаю… думаю, за разъяснениями… Вам следует обратиться в полицию. Да, я Вас хорошо слышу.
Тут он точно не врал – теперь и мне было прекрасно слышно его собеседника.
- Простите великодушно, - с вежливой улыбкой я перегнулся через стойку и выхватил трубку.
- А ну, заткнись!! – заорал я в телефон. – В тюрьму захотел?! Специально работу срываешь?! Объяснять потом будешь! Не отходи от аппарата, сейчас тебе позвонят.
- Ну вот, - я протянул пикающую короткими гудками трубку, - он сам закончил разговор.
- Да – да, я слышу, - Молодой человек поставил телефон заряжаться и, наконец, взглянул на меня невозмутимо голубыми глазами. – Вы что-то хотели?
- Разумеется, - что ж, пора было намекнуть юноше, кто есть кто. - Во-первых, я хотел бы знать, с кем имею честь! Во-вторых…
- Минуточку, - он выудил из ящика полоску бумаги и начал аккуратно вставлять ее в специальный кармашек на медном Дежурном администраторе. «Админ Ерофеевич Баклаковский» - прочел я и мысленно восхитился. Похоже, родители предвидели его судьбу еще в процессе изготовления.
- Во-вторых, - неумолимо продолжал я, - необходимо…
- Это, ка-ак же-е?!!
Женщина кричала из-за моей спины, а вот это уже никуда не годилось. Я утратил контроль обстановки. Я не заметил ее появления….
- Опять помойка, да?! Ноги, значит, не вытираем?!!
- У Вас есть курортная карта? – молодой человек завершил процесс вставления бумажки и смотрел на меня с доброжелательностью мраморной кариатиды.
- Минуту, - я всем телом развернулся на вопящую бабу и сразу увидел ее слабое место. Пятая чакра просто умоляла, чтоб по ней кто-нибудь врезал...
- Наталья Игнатьевна, - Голос администратора лишь чуть повысился, но тетка сразу перестала орать, - Где товарищ Калинин?
- Да где же ему быть? Здеся он.
Из-за ее спины показался невзрачный человек, с печатью виноватости на челе и готовностью услужить во всем остальном теле.
- Пожалуйста, принесите сюда вещи нашего гостя, - распорядился Админ.
Что поразительно – обереги молчали. Я, в общем, не новичок в своем деле и могу отличить, вампира от малярийного комара или, например, смекнуть, что пора вызывать подкрепление. Ну, допустим подкрепления пока ни к чему, но чего обереги-то молчат?
- Так, у Вас есть курортная карта?
- Нету, - Я еще раз взглянул на тетку. Та остервенело орудовала шваброй у дверей. Никакой даже косвенной угрозы оттуда не исходило. Допустим. А что - товарищ Калинин?
- Хотите оформить карту?
Пришлось снова поворачиваться к Админу. Подо мной натекла уже порядочная лужа. Будь ботинки посуше, я бы ни за что в ней не остался, да и так противно.
- Не уверен. Я здесь в командировке дня на два – три, как получится. У вас ведь можно остановиться?
- Да, в этом смысле Вам повезло. Только сегодня после ремонта мы ввели в эксплуатацию третий этаж. Любой из двенадцати номеров в Вашем распоряжении. Безусловно, они различаются по цене и комфорту.
- Очень хорошо. Комфорт меня интересует, цена – нет.
Из-за спины Админа послышалось негромкое металлическое шелестение, и один из моих оберегов ощутимо дернулся. Шелестели настенные часы. На первый взгляд обычные старо-канцелярские советские часы в большом деревянном футляре с толстым маятником внизу. Но, бдительность – это наше все. В таких артефактах встречаются разные начинки, в том числе быстродействующие. Как-то раз пришлось удирать, причем самым недостойным образом, от хозяйственного проклятия, которое жило в старом измельчителе бумаг. Тут главное – вовремя среагировать.
Пошелестев, часы скромно тренькнули. Стрелки на циферблате показали без четверти полночь. Ничего не произошло.
- Ваш паспорт, пожалуйста.
Я не глядя, протянул Админу паспорт. Часы тихонько тикали, ничего оттуда не потекло, не вылетело. Похоже, оберег сработал на эхо. Как это по-научному? А, да – «наведенный пост-эффект». Ну, в этом пансионате есть чего наводить, такой фон – мурашки по коже. Хотя, чисто внешне все более-менее прилично.
Деликатно звякнув эмалированным тазом о кафель, товарищ Калинин разогнулся, неуверенно взглянул на Админа и, не дождавшись реакции, отправился за чемоданом. Да, надо признать, персонал здесь дисциплинированный, однако есть проблемы с сообразительностью - воду из таза можно было бы и слить.
Пока Админ трудолюбиво заполнял формуляр, я осмотрелся. Холл, как весь остальной пансионат, наверняка был спроектирован и построен специально для отдыха неизбалованных советских трудящихся: простенько и не сказать, чтобы со вкусом, зато без новомодных выкрутас и претензий на высокий стиль.
Между прочим, в широком простенке между уходящей вверх лестницей и стойкой администратора пряталось внушительное произведение искусства - большое мозаичное панно, где на фоне бескрайних полей, две женщины с неестественно толстыми ногами, запрокинув головы, смотрели на пролетающий в ярко-синюшнем небе аэроплан. Некоторую живость самолетику придавало упорное жужжание ночной мухи. Панно, как панно, мне таких много пришлось осматривать – жуткий депресняк под маской бодрого реализма. Альберу такие штуки всегда нравились.
Я покосился на таз, в котором плавали куртка и шляпа. Надо будет как-то их высушить за ночь. Возможно, тут есть своя прачечная и, например, сушильный агрегат. Вряд ли, конечно.
Админ заканчивал заполнение формуляра, когда по лестнице спустилась рыжеволосая красотка и молча пошла в сторону выхода. Ни зонта, ни плаща при ней я не заметил, похоже ливень на улице ее не интересовал.
- Уже? – в голосе Админа я уловил нотки тревоги.
- Ага, - женщина все-таки притормозила у дверей и принялась что-то искать в карманах.
- И в Шестом номере прибралась?
- А как же.
- На Третьем этаже надо было подоконники протереть.
- Не. Там свет погас, - женщина выудила из кармана что-то вроде целлофановой косынки, накинула на голову и исчезла в ночи.
Стервозная баба со шваброй, она же Наталья Игнатьевна, медленно выпрямилась. Товарищ Калинин, спешивший с моим чемоданом, перестал спешить. На секунду мне показалось, что дождь больше не стучит в окна, канцелярские часы перестали тикать, а муха сдохла. Админ, склонив голову, задумчиво разглядывал только что заполненный формуляр.
- А что? – в гулкой тишине осведомился я. - Электрика нельзя позвать?
- Можно, - пожал плечами Администратор, - только он, все равно, не придет.
- Пьющий?
- Не пьющий, но суеверный, - Админ небрежно бросил формуляр на стол. – Значит, сейчас ничем не могу Вам помочь. Мест нет.
- То есть как? – Я с новой силой ощутил, воду в ботинках. – Мне много не надо: душ погорячее, сухую кровать и все.
- Увы. Третий этаж, как Вы слышали, не в доступе, а на Втором – практически все занято.
- Почему, не в доступе? Я сейчас и без света обойдусь. А завтра ваш электрик все починит.
- Увы, - с нажимом повторил Админ, - Третий этаж закрыт. Электрик туда и днем не пойдет. На то у него веские, хотя и нематериальные причины.
- И что? Совсем ни одного свободного места? – пришла пора намекнуть кто здесь главнее. – Значит, так. Я работаю в Санитарной службе и мне не хотелось бы с самого начала предвзято относиться к состоянию Вашего заведения…
- А я так и думал: беда не приходит одна.
- Что такое?
- А до Вас сегодня уже пожарный инспектор приходил. Правда, он умер.
- Черт побери!
- Вот именно. А что касается свободных номеров, то да: есть один, в конце коридора, но я категорически его не рекомендую - воняет.
- Сильно?
- В общем, уже не очень. Видите ли, там сдохла кошка. Она и пахнет.
- ??
- Что Вы так смотрите?
- Убрать не пробовали?
- Вот как раз, старый хозяин хотел убрать, - Админ кивнул в сторону траурной фотографии. - Вошел туда, да и сам помер. А народ тут сплошь суеверный, больше в тот номер никто ни ногой.
- Стало быть, там не одна только кошка лежит и пахнет?
- Вы насчет хозяина? Так с ним все в порядке – похоронили как надо, по Первому разряду. Он-то прямо в дверях упал, вот и вытащили. Повезло в этом смысле. Но, вообще, ситуация напряженная, - в голосе Админа послышалась некоторая меланхолия. – Видите ли, последнее время у нас наблюдается повышенный уровень смертности, как между гостей, так и среди обслуживающего персонала. К нам милиция, то есть, извините, полиция хорошо ездит: сразу как вызываем, приезжают, и потерь у них нет, а прокурорские – ни ногой, потому что их тут трое полегло.
- Отчего?
- А от разных причин: один морковкой в буфете подавился, так и не откачали, другой с инфарктом до больницы не доехал, третий – застрелился.
- Вот так просто застрелился?
- Да. Я, можно сказать, сам видел. Он тут передо мной стоял, точь в точь как Вы, а кто-то ему позвонил. Переменился он в лице, положил аккуратно телефон мне на стойку и ушел в туалет. А потом хлопок, не сказал бы, что громкий, и все. Одним прокурором меньше стало.
- Ничего себе!
- Вот именно. И с медиками тоже проблема: приезжают, конечно, но приходиться ждать пока бригаду соберут. К нам, видите ли, только мужского пола доктора ездят. Все девушки отъездились. Вы не думайте, с ними ничего плохого не случилось, хотя кому как, конечно. В общем, забеременели они. Все.
- Что, прямо здесь и забеременели? – Я внутренне подобрался: дело поворачивалось в совершенно нехорошую сторону.
- Здесь или не здесь я не знаю. Не присутствовал. Но факт, что все. У них там фельдшер работала, Зинаида. К ней ни один мужчина по своей воле ближе трех метров не подходил. Лет сорока пяти, сурового нрава, грузная такая женщина – килограмм под сто двадцать и не сказать, что на лицо привлекательная. А тоже, раз приехала к нам по вызову и через положенное количество недель – в декрет. В общем, у кого проблемы с этим делом были – все у нас отметились, теперь счастливы, а молодые незамужние – ни ногой.
- Удивительно, что вас до сих пор не закрыли.
- А пыталось районное начальство, но все как-то не успевало – то, снимут со скандалом, то, ЧП крупное случится. А тут и вовсе, наш район упразднить решили, укрупнить, то есть, путем слияния с соседним. Ну что, все еще хотите заселиться?
- Да!
- В таком случае, могу предложить такой вариант: на одну ночь можете разместиться в Шестом номере, но завтра до двенадцати надо будет освободить. Устраивает?
- Вполне, но…, - я заметил странный огонек во взгляде Админа, - но, там все нормально? Не воняет? Труп под кроватью не прячется? Вода в кранах есть?
- Вода есть и ничем таким не пахнет. Вы же слышали: там только что убирались…
- Но?
- Но, завтра до двенадцати он должен быть свободен. Видите ли, - после некоторой паузы продолжил он, - этот номер забронирован и уже давно. Пока бронью никто не пользовался, и мы иногда заселяем туда, но только до расчетного часа, хотя…
Админ умолк и принялся внимательно разглядывать мой формуляр.
- Хотя, что?
- Решительно не советую. Я сам не суеверный человек, но имеется статистика: за последний месяц еще никто до расчетного часа не дожил.
- Ага. И там, значит, помирают?
- Да, нет же, не там. Вот сегодня, например, пожарный инспектор. Уверенный такой, я бы сказал, резкий человек заселился в Шестой и тут же приступил наше противопожарное состояние осматривать. Так вот, полез он на чердак и нашел сразу ящик огнетушителей. Я согласен, не на месте они хранились, ну, составил бы акт или чего там полагается. Короче говоря, поволок он ящик, оступился на лестнице и этими же огнетушителями накрылся. Вот, Вы слышали, его начальник только что звонил.
- Давайте ключи.
- Пожалуйста. – Он протянул мне ключ, но в последний момент чуть отвел руку. – Еще, хотел Вас предупредить, если надумаете в наш бар пойти. Там одна девушка сейчас сидит. Вы с ней не связывайтесь. Если заговорит, так не отвечайте. Начнет приставать – громко зовите администрацию, то есть меня.
- Проститутка?
- Хуже! Видите ли, ей еще не исполнилось шестнадцати, а выглядит на все двадцать пять и одевается соответственно.
- Кошмар.
- Вот именно. А потом визг, крики, наряд милиции, растление малолетней, суд, тюрьма.
- А чего это у Вас несовершеннолетняя в пансионате одна проживает?!
- Почему одна? У нее старший брат есть, как раз в милиции работает. Он если не на смене, у нас всегда ночует.
- Угу.
- Да. Извините, хотел вот еще о чем предупредить: там по соседству от Вас, в Седьмом номере, пенсионер живет.
- Вурдалак?
- Нет, конечно, но со странностями. Видите ли, это очень пожилой человек, чрезвычайно щуплый на вид, но в прекрасной физической форме и с твердыми политическими взглядами. Всех наших гостей он склонен считать демократами, либералами и, соответственно, Пятой колонной иностранной разведки. Если встретитесь с ним в коридоре, пожалуйста, не вступайте в полемику.
- Постараюсь.
- Да, постарайтесь, пожалуйста. Он, как правило, тихий, но под настроение вдруг начинает выкрикивать патриотические лозунги, легко переходит на личности и, кроме того, у него палка есть для ходьбы. Так он ее сразу в ход и пускает. Драка, наряд милиции, хулиганство с отягчающими, суд, тюрьма.
- Что, обязательно такая последовательность?
- Не обязательно. Иногда: драка, травмы, скорая, приемный покой, реанимация, морг, кладбище.
- А дедушка почему не в тюрьме?
- По двум причинам. Во-первых, он сам - очень заслуженный ветеран, а его любящий племянник - начальник городского отдела ФСБ, а во-вторых, в следствии этого, в тех случаях когда летальный исход, не случается свидетелей.
- Маньяки с топорами у вас по коридорам бегают?
- Нет, такого пока не замечалось.
- Давайте ключ!
- Пожалуйста! Товарищ Калинин! Помогите нашему гостю отнести вещи.
- А Вы не могли бы сказать товарищу Калинину, чтоб слил куда-нибудь воду из этого чертового таза? Я же не собираюсь стирать в нем куртку! И, кстати, тут есть прачечная? Надо бы это все высушить.
- Хм-м, - перегнувшись через стойку, Админ некоторое время созерцал обстановку у меня под ногами, - да разумеется. А Вы не могли бы разуться?
- Это еще зачем?
- В Ваших ботинках, по-видимому, чрезвычайно много воды. Мы с Натальей Игнатьевной были бы признательны, однако боюсь не встретить с Вашей стороны понимания.
- Правильно боитесь.
- Что ж, это Ваше право. Что касается прачечной, то сейчас она, по ночному времени, закрыта, но утром, милости просим. Товарищ Калинин, не надо носить одежду нашего гостя в тазу. Несите отдельно и постарайтесь, чтобы с нее не капало, а таз оставьте здесь.
Прежде чем я успел ахнуть, товарищ Калинин одним богатырским усилием скрутил куртку вместе со шляпой, и вода хлынула в таз. Потом, радостно покивав мне, он закинул получившийся жгут на плечо и, подхватив чемодан, направился вверх по лестнице.
Меня часто упрекают за резкость и неделикатность в общении с людьми. Совершенно напрасно. Вот, например, товарищ Калинин остался жив.

[mechanik]

Иногда я встречаю знакомых до озноба людей, которых впервые вижу, узнаю места, где не был, но это – фантомные чувства, иллюзия. Воспоминания стерты до основания… до возвращения. Рано или поздно мне настанет срок идти за горизонт, и тогда, в блужданиях по инстанциям, все снова вернется - и память и тоска. Я знаю. Но сейчас мой единственный смысл – охрана Источника по имени Земля, точнее одного из здешних, своенравных и бурливых ключей. Я – агент Санитарной службы.

- - -

Так некстати вошедший в комнату гражданин вызвал то самое фантомное чувство близкого знакомства. Мы никогда не встречались, но это не важно. Я не помню фамилию своих родителей, их имена и лица, зато прекрасно знаю все о своей личности: Петр Петрович Петров в юности служил в Комитете государственной безопасности, потом в контрразведке, потом в Федеральной службе опять же безопасности, характер имел крайне скверный, пользовался успехом у женщин и уважением коллег. В одной из командировок получил тяжелейшую контузию, сорок дней провалялся в коме, потом очнулся. Правда, очнулся уже не он, а я, со всеми его воспоминаниями и жизненным багажом.
Вошедший в комнату, вне всяких сомнений, был коллегой Петра Петровича и, определенно, не в лейтенантском звании. Мельком взглянув в мою сторону, он обошел номер и, по-хозяйски, уселся в одно из кресел. Похоже, с Гореловым у него были давние и сложные отношения. Они сразу сцепились по поводу методов поиска улик и соблюдения процессуальных норм. Вновь-пришедший обладал явным превосходством в правоохранительной табели о рангах, ставил вопросы, давал рекомендации. Горелов же имел вид крестьянина, которому объясняют, с какой стороны подходить к корове.
- Так и не нашли гильзу?
- Не нашли.
- Вы это отразили в протоколе?
- Отражу, когда писать буду.
- А пуля, по-вашему, в теле застряла?
- Прошла навылет, попала в стену.
- Значит, мощный пистолет был или ружье, а стены в этом заведении – слова доброго не стоят. Пулю вам в соседнем номере искать следует.
- Пулю мы здесь нашли. Вон выбоина в стенке.
Они пошли рассматривать выбоину и пулю, которую достал из кармана Горелов. До меня долетали отдельные реплики о гипсокартонных стенах, бетонных подпорных столбиках под теми же обоями, строителях и архитекторах, вероятном калибре пули и типе использованного оружия. Поразмыслив, я решил, что хитроумного Горелова надо бы из пансионата убрать. Аномальцев тут и без него хватает, а слона, как известно, лучше кушать по кускам. Утечка, оборотень, да еще эта сыворотка правды с сержантами за спиной – многовато за раз.
- Так Вы из-за дяди приехали? – между прочим, поинтересовался Горелов.
- Разумеется, - кивнул обладатель старомодной шляпы и тут же разозлился. – Однако, и у Вас - повод побеспокоиться. Это который уже труп за неделю? Четвертый? И все - стечение обстоятельств?! Да у нас по всему району такой статистики нет. Я, конечно, Вам не советчик, но может, стоит отнестись к проблеме более скрупулезно, без анархии? Пуля - важнейшее вещественное доказательство. Может не надо ее просто так в кармане носить?
- В пакетике.
- А понятые где? Все виды осмотров, как известно, должны проводиться в присутствии понятых, наименьшее число которых – два. А я пока, - он покосился на меня, - пока что одного вижу.
- Это не понятой, - злорадно усмехнулся Горелов, - это коллега Ваш из Москвы.
- Вот как?
- Точно так, - я протянул руку для пожатия, - подполковник Петров. Центральный аппарат. Следственное управление.
- Рад познакомиться. Майор Тихов, - он неспешно пожал мне руку. Надо отдать должное, неприятный сюрприз в виде столичного подполковника, инкогнито путешествующего по подконтрольной территории, он принял, не дрогнув лицом. Только голубые глаза чуть-чуть сузились. – Что же к нам на огонек не заглянете?
- Непременно загляну.
- Милости просим.
Воспитанного человека сразу видно - джентльмены верят на слово, а не лезут сразу бумаги проверять.
- Так, что там с Вашим подозреваемым, Андрей Прохорович? – продолжая вежливо улыбаться, спросил Тихов. - Дал уже показания?
- Дает.
- Так, может он уже признался во всем? А Вы и не знаете.
Горелов понял намек и, хмуро кивнув, вышел из номера.
- Товарищ подполковник, разрешите взглянуть на Ваши документы? Благодарю. А командировочное удостоверение, предписание?
- Вот что, майор. Я на той неделе, так и так, в Управление загляну, тогда и потолкуем подробно.
- Значит, по нашу душу?
- Не значит. Однако, ситуация здесь и правда – из рук вон. Что можете сказать о Горелове?
- Хороший специалист, хваткий, но есть проблемы с дисциплиной, бывает неуправляем.
- Это нехорошо. Дело депутата, который тут на днях скончался, тоже Горелов ведет?
- Совместно с нашим Управлением.
- Тогда, просьба такая будет: надо мне кое с кем из персонала побеседовать, но так, чтобы Горелов до поры не прознал. Можете устроить?
- Проблематично. Он через пять минут все равно узнает.
- Мне полдня нужно, как минимум.
- Никуда он не уедет, пока труп здесь.
- Так пусть уедет вместе с трупом.
- Да. Это можно устроить.

- - -

И все-таки, в фантомных воспоминаниях есть определенный толк. Наверно, в той первой жизни у меня был такой же служивый приятель. Когда будущий майор первый раз отправился пешком под стол, я давным-давно числился в санитарах, мы никогда не встречались, но сейчас я точно знал, что лишних вопросов не будет. Черт его знает, кто такой этот депутат…

- - -

Вернувшись в свой номер, я первым делом устроил инвентаризацию и, так сказать, контрольные тесты. Выяснилось, что стухли не все обереги, но большинство. Что скверно. Так пожечь снаряжение можно, все-таки, только угодив под открытую утечку, причем мощную.
Потом я припомнил, что не дослушал весть от Канцелярии. Плюхнувшись в койку, некоторое время наблюдал за игрой света над головой. Речка Бяка отражала лучи поднявшегося Солнца, превращая их в бегущие по потолку зыбкие кружева. Утечки, чаще всего, именно так и выглядят: танцующие водяные блики от Солнца или Луны на подходящей поверхности. Красиво и романтично, но, если нет желания стать аномальцем, лучше не смотреть. В данном конкретном случае, по моему экспертному заключению, это были обыкновенные солнечные зайчики.
Сообщение Канцелярии возобновилось ровно с того места, где нас прервали. А жаль. У них отношения с вечностью, а у меня времени в обрез. Часа через полтора космических видений зарождения звезд из облаков микроскопической пыли, что, по сути, являлось изложением концепции повышения тщательности в работе, вестник перешел к конкретным примерам и начал, конечно, с Тунгусского метеорита. За свою санитарскую карьеру я внимал этой истории множество раз: тонкие черные нити причин, сплетающие хитрый узор, смутный силуэт оборотня… небо, раскалывается надвое… усатый путешественник в Тибетской пещере с черепами, тень оборотня на стене… бандит идущий берегом сибирской реки… разверзающаяся земля, огонь в небе… обещание абсолютной власти... смрад гниющих тел… молния… капля росы на цветке. И снова, и снова – новые образы, но все то же, по кругу.
Другими словами, история о том, как в Канцелярии сразу поняли, что метеорит - не рядовое нарушение, а крупнейшая диверсия. Как сотрудники на местах, не проявили должного усердия, и мир погрузился в героическую эпоху. Как неимоверными усилиями Канцелярии удалось избежать полной деградации Источника. На этом весть завершалась, ничего нового я не услышал.
Бормоча под нос всякие слова, я поплелся в прихожую и уставился в висящее там большое зеркало. На меня злобно смотрел небритый мужчина в мятой одежде. В общем, я ожидал чего-то подобного. С такой внешностью невозможно мыслить позитивно, а «Всегда стремитесь к чистоте себя и Мира» - еще одна из категорических директив моего руководства. Значит, пора лезть под душ и чистить, например, зубы.

- - -

Удар пришел, когда я уже выключил воду и размышлял, какое полотенце лучше. Курий-бог дернулся, звонко лопнул, просыпался мелким осколками. Ноги стали ватными, я мягко плюхнулся внутрь ванны.
Ну, вот меня и достали. Эту штуку я знаю. Похоже, шансов не очень много. «Удар вепря», причем сильнейший. Однако, мой Шестой номер и правда – чемпион. В голове гудит… но, все ж таки, я пока жив. Ладно, сейчас выберусь из ванны, посмотрю, что от одноразовых колечек осталось, хоть пойму какой градус…

- - -

«Удар вепря» - это сленг. На самом деле: «Удар вероятного пресечения». Цель, то есть в данном паршивом случае – я, с некоторой вероятностью должна по любой причине сыграть в ящик до захода Солнца. Судя по сожженным дотла колечкам, градус удара – хуже не бывает, шансов выжить - не больше двух процентов. Вот ведь зараза.
Теоретически, возможны три варианта: кто-то из местных аномальцев обучился удару и решил поквитаться, оборотень овладел аномальными способностями и, наконец, конкретно этот номер имеет свойство морить гостей.
Последний вариант, кстати, самый реальный. Аномальцы, как правило, вообще не понимают, что творят, оборотни, подцепив по неосторожности такой «дар», больше одной секунды не живут, а вот номер… с его лихой статистикой…
Значит, и утечка должна быть тут. Я принялся за поиски, перерыл все, утечки не нашел, зато в прихожей во встроенном шкафу обнаружил утюг.
Через пятнадцать минут я привел себя и одежду в порядок. В холл пансионата спустился гладко выбритый отутюженный подполковник в штатском. Легкий бронежилет сидел как влитой. Неважно от чего я сегодня умру – пули в грудь, несчастного случая или инфаркта, в любом случае – не буду выглядеть нищебродом с помойки.

- - -

- Мы не Хилтон и не Мариотт, мы - малое средство размещения! - Одетый в строгий черный костюм мужчина возвышался над стоявшим навытяжку Админом Тимофеевичем, как линкор над баржей. – В соответствии с учетной политикой, выручку от реализации услуг по временному размещению, мы признаем каждый день. Таким образом, неточности видны сразу и нам, и налоговой службе! Вы не имели права размещать постояльца в номере, за который уже взята плата с другого лица!
- Больше некуда было. Третий этаж…
- Так значит, не надо было селить.
- Так я еще и не брал платы…
- То есть, надеетесь - он тоже не доживет до расчетного часа?
- Не обязательно. Может, третий этаж запустится, все-таки. Я его туда переселю.
- То есть, получится, что ночь он бесплатно провел?
- Не…
- Утро доброе! – весело поздоровался я, подходя к «ресепшену». – Не обо мне ли речь?
Одетый в строгий костюм мужчина неторопливо развернулся, и я сразу узнал роскошные черные усы вчерашнего незнакомца с большим зонтом… и безо всяких оберегов, почувствовал, что передо мной очередной аномалец.
- Так это Вас в Шестой заселили? – грозно прогудел он, словно я сам себя туда определил. – К сожалению, полчаса назад я обнаружил…
- А что у Вас с рукой!? – мне решительно некогда было разводить церемонии. Усатый непонимающе приподнял ладони, и я как надо ухватил его левую руку. Он ахнул, но не стал отбиваться, орать и звать на помощь, а молча повалился на пол. Признаться, я и сам еле устоял. Пожатие санитара – одна из двух процедур, составляющих мою профессию. Я делал его тысячи раз, но, как известно, в жизни всегда есть место сюрпризу. При пожатии, рука аномальца раскрывает суть и силу заражения, а заодно, время и место, но здесь… меня чуть не опрокинул яростный рев силы.
Живой человек не может стать богом или работать паровым котлом по одной причине – разорвет. Этот аномалец не мог существовать.
- Порфирий Ильич! – Админ, растеряв невозмутимость, выскочил из-за своей загородки. – Порфирий Ильич?!
- Звоните в скорую, - прохрипел я, с трудом вытаскивая ладонь из закоченевших пальцев аномальца. – Плохо дело.
- Он живой?
- Да. Звоните в скорую.
Порфирий Ильич лежал навзничь, чуть дергая губами, а я пытался перевести дух и сообразить: надо сейчас делать Полную руку или, наоборот, никак нельзя? И, кажется, начал догадываться, что передо мной такое…
- Вероника Никитична, - раздался голос Админа, - срочно подойдите к стойке администратора. Порфирию Ильичу плохо.
- Полиция здесь еще? – Я решил, все-таки, не спешить: во-первых, Полную руку правильно делать, когда клиент в сознании, а во-вторых, если я прав, будет очень непросто. Надо подготовиться.
- Уехали, - Админ, не выпуская телефонной трубки, озабоченно смотрел на нас сверху вниз, - Все уехали и художника увезли. Это Главный бухгалтер наш, Порфирий Ильич. А что с его рукой, Вы сказали?
Из коридора раздался дробный стук каблуков, и в холл ворвалась медсестра. Увидев меня рядом с лежащим в беспамятстве главбухом, она на четверть секунды замерла, как пехотинец, заметивший нового врага, потом решительно бросилась вперед.

- - -

- Порфирий, смотри на меня, - повторяла она, пихая воняющий нашатырем, кусок ваты ему под нос. - Смотри! На меня!!
В своем ремесле Вероника Никитична разбиралась – бывший строгий костюм главбуха приобрел растерзанный вид, сорванный галстук не мешал дышать. Порфирий Петрович немного пришел в себя, но вид имел зеленовато-бледный.
- Ты - сделал? – она глядела на меня без ненависти, просто оценивающе.
- Мне нет надобности.
- Помочь можешь?
Она почему-то решила, что я могу, и это был не вопрос, а приказ. Забавно. Уже давно, мало кто на Земле пробует мне приказывать. Все как-то сразу понимают, что без толку и себе дороже. С другой стороны…
- Не уверен.
- Что?
- Что успею, - я в упор посмотрел на медсестру. Безусловно аномалец. Закончу с главбухом – она следующая, но пока пусть будет союзником. – Однако, попробовать можно.

- - -

Каморка за стойкой Админа, куда мы с трудом занесли грузного Порфирия Ильича, понравилась – никто лишний не войдет, в углу подходящий стул с подлокотниками, но потом я засомневался. В ушах еще звенело, нужные для Полной руки браслеты выглядели сомнительно…
- Это на улицу выход? – я кивнул на темневшую в конце каморки дверь, сквозь щель в которой пробивалось Солнце. Сгорбившийся в кресле главбух тихо постанывал, бессмысленно глядя перед собой. Его время определенно истекало.
Сообразительный Админ мигом справился с замком, и я увидел именно, что хотел – свежевскопанную землю. Мы прямо на стуле вынесли теряющего сознание аномальца на середину будущей клумбы. Можно было начинать.
- Снимите с него рубашку и разуйте, - распорядился я. – Спасибо. Вероника Никитична встаньте рядом. Админ Тимофеевич, Ваша помощь больше не требуется.

- - -

Полная рука – хлопотная процедура и со стороны выглядит жутко, зато, по результатам, аномалец становится обычным человеком. Заражение или, по-другому, «дар» уходит без следа. Не всем это нравится, но выбор у аномальцев, как правило, невелик – или сразу, или чуть позже, после беготни.
Кожа у Порфирия Ильича тонкая, чистая. Багровые татуировки сразу в глаза бросаются: две, похожие на прописную букву «Б», на животе и две такие же на спине. Для процедуры Полной руки это без надобности. Я просто хотел убедиться… и неосторожно задел его левую руку... Все линии и перспективы сразу стали размытыми, звуки – гулкими, время – вязким, но по большому счету – это ничего не значило. Я все еще мог сделать Полную руку.

- - -

Зябко и трудно дышать. Ножки стула глубоко увязли в рыхлую клумбу, но это и к лучшему - устойчивей. Большие белые ступни Порфирия Ильича спокойно стоят на земле, будто живут отдельной жизнью – в которой именно они на этой земле хозяева, всегда были и будут.
Почва после ночного ливня холодная и скользкая - я тоже босиком, все пытаюсь встать поудобнее. Земля под ногами – лучший оберег, никто это не отменял.
Вероника Никитична молча и неподвижно смотрит на мои приготовления. Я хорошо вижу ее фон. Она мне верит, почему-то очень жалеет и боится.
Теперь, правой рукой - аномальца покрепче за горло, левую - пока никуда, нужен хоть какой-то его контроль над собой.
- Приведи его в чувство, - я с трудом узнаю собственный голос. - Сейчас!!
Солнечные лучи наискось пробивают толщу воздуха, мелкие пузырьки или, может, пушинки кружатся в хороводе... Слышно невнятное восклицание, нашатырь работает, и я, более не мешкая, кладу левую руку на затылок аномальца. Все. Полная рука «пошла».

- - -

Десять минут спустя.
Порозовевший Порфирий Ильич держит за руки стоящую перед ним на коленях Веронику. Птицы облепили все деревья вокруг, орут и чирикают на разные голоса. Кусочки исписанных рунами браслетов валяются на земле. Я бессмысленно таращусь на Солнце и в тысячный раз клянусь себе, подать прошение о переводе в Смотрители.

- - -

Утечки больше нет. Когда я случайно задел руку Порфирия, его защита уже треснувшая от Пожатия санитара, окончательно лопнула. В тот момент мы оба чуть не отправились в путешествие за горизонт. Зато теперь я точно знал, что мог и чего не мог Порфирий, когда носил утечку. Практически он был джином, исполняющим собственные желания, правда, не все - только неосознанные.
Если б не вчерашний ливень, я быстрей бы все понял - еще ночью, когда мы первый раз встретились. Я на тот момент, кроме злости, вообще, ничего не чувствовал. Помню только, как по всему телу водяные струйки текли, где ни попадя. А он тогда мне обереги пожег.
На самом деле, ничего кардинально нового. Известная санитарам практика: оборотень-нарушитель для собственных нужд пробивает утечку в живом человеке и пользует, пока тот ласты не склеит. Другое дело, что – редкость редчайшая. Не каждые сто лет случается. Чтоб такое сотворить, и сила нужна, и удача, и мастерство нешуточное. А результат - короткоживущий.
Альбер, без санитарской квалификации, такую экзотику в принципе обнаружить не мог. Я и сам поначалу не туда смотрел, зато теперь, точно знаю, как главного злодея найти. Видения Полной руки болезненны и смутны, как полузабытый ночной кошмар, но мне ясно запомнилась круглая блестящая лысина, мелькавшая среди татуировок, похожих на прописную букву «Б».
Прислонившись к холодной еще с ночи стене пансионата, я пытался носовым платком оттереть пятки от земли, получалось так себе. И брючины здорово изгваздались. Управлюсь с делами, пойду сдаваться в местную прачечную. Наконец, с грехом пополам обувшись, я взглянул на клумбу. Порфирий Ильич и Вероника все так же молча смотрели друг на друга. Пичуги разноцветным гомонящим вихрем кружили над ними. Солнце сияло сквозь листву. Все было на месте, все так и должно: этот воздух, этот свет, эти двое. Будто не было кровавого двадцатого века, будто влюбленные вернулись в родовую усадьбу…

- - -

- Нормально, - кивнул я на немой вопрос в глазах Админа. – Жить будет ваш бухгалтер. В Скорую звонили?
- Нет.
- И не надо. Вероника Никитична теперь сама управится. А скажите, много ли нынче лысых в вашем Красном логове?
- Наш пансионат называется «Красный лог», - с вернувшейся невозмутимостью сообщил Админ, - и в настоящее время у нас проживают четырнадцать гостей, пятеро из которых… - админ задумчиво взглянул на мою голову, - извините, шестеро имеют выраженную плешивость.
- Меня можно не считать, - я припомнил странный ритм и звук шагов интересанта, сопевшего ночью под дверью, - а кто, Вы говорили, у вас тут с палкой ходит?
- Анастасий Касьянович Тихов из Седьмого номера с палкой ходит. Если помните, я вчера о нем рассказывал: заслуженный человек, ветеран, государственник с твердыми политическими взглядами.
- Плешивый?
- Очень.

- - -

Имя Анастасий, точнее Анастасис известное. Древний оборотень. Неудобное имя, но тут ведь как: с чужим именем личность для себя не возьмешь, если экзотика – жди, пока какие-нибудь родители, с дура ума, свое чадо также не назовут, а потом еще жди, пока счастливый случай не подвернется. И что я сразу список постояльцев не раздобыл? Да и персонала тоже… Обычно с этого начинаю. Может этот гад отворотную печать носит?
По дороге я притормозил у висящей на стене схеме эвакуации и некоторое время вспоминал, зачем мне, вообще, Седьмой номер. Тихов-старший, в отличие от меня, жил в респектабельном двухкомнатном номере, с большой ванной комнатой справа от входа, просторной спальней - слева. Интересно, зачем ему двуспальная кровать? И гостиная, судя по схеме, очень приличная, с балкончиком.
Апартаменты господина Тихова оказались расположены совсем неподалеку от схемы эвакуации. Все-таки удивительная нумерация в этом пансионате – сначала Седьмой номер за ним Девятый, а уж потом мой - Шестой. Номер Восьмой, наверняка, где-нибудь рядом с Первым, чтобы враг не догадался.
Коридор второго этажа, по-прежнему, был безлюден. Народ еще не потянулся на завтрак. Я вытащил из кобуры самый надежный оберег, снял с предохранителя, привинтил, по привычке, глушитель.
Если трезво взглянуть на вещи, шансов обыграть оборотня, не очень много. Сидит себе в засаде, все козыри на руках, а я в темечко вепрем стукнутый. Насчет удара я не сомневался – это меня, конечно, бухгалтер наградил. Пришел он эдак на работу, видит непорядок – не туда постояльца поселили, тут мыслишка-то и мелькни, что хорошо бы…
- День добрый! – вежливо обратился я к двери в Седьмой номер. – Разрешите войти?
- Заходите, открыто, - голос откуда-то из глубины номера звучал доброжелательно и бодро, хотя по тембру чувствовался пожилой человек. Будет забавно, если я попутал и дядя майора Тихова окажется опрятным, бодрым старичком, может быть, немного маразматичным, но честным и никак не оборотнем.
Ну, ладно. Я пригнулся пониже, потянул ручку на себя и рыбкой нырнул вперед. В прихожей пусто… дверь в ванную закрыта… дверь в спальню – нараспашку. Первая пуля вжикнула высоко над головой. Вторую я не услышал, но ощутил, как дернуло бронежилет… приземлился на левую руку и колени, успел нажать на курок, впопыхах промахнулся, рванул дальше - по прямой, в гостиную. Теперь, между мной и оборотнем была стена. Я не очень хорошо разглядел укрывшегося за двуспальной кроватью стрелка, в основном - солнечные блики на его лысине, но, по крайней мере, знал, где он.
Сочный удар в разделяющую нас стену… следом негромкий звук, похожий на всхлип... Краем глаза я уловил движение позади себя. Тихов-старший явно не собирался устраивать перекур... Мой выстрел - почти не глядя... Осколки разбитого зеркала...

- - -

Распластавшись на полу, я пытался сообразить, что произошло и почему еще жив. Зеркало, которое я грохнул, точнее его круглое основание, качалось на стенке, но, все никак не падало. Такие раньше стояли у дорог рядом с крутыми поворотами, чтобы водитель мог вовремя заметить чего-нибудь за углом. В уцелевшем куске я видел мелькающее отражение спальни, кровать, потом разглядел скорчившуюся на кровати фигуру. Потом до меня дошло.
Он все рассчитал. Войди я, как нормальный человек - кончил бы меня сразу у двери, а нет – так в гостиной, на этот случай и зеркало повесил. Пока я геройски прятался за стенкой, он посмотрел в зеркало, где именно, прицелился и влепил мне пулю сквозь стенку-перегородку, которая, как справедливо заметил родной племянник его личности, слова доброго не стоит.
Ну, то есть, собирался влепить, угодил в спрятавшийся в стенке опорный столбик, получил рикошет. Я ухмыльнулся, представив его изумление, когда гипсокартон, обнаружив свойства хорошего бетона, отослал пулю назад. Рассудив, что терять время глупо, я подобрался к распахнутой двери в спальню.
Оборотень все еще полусидел на кровати, прижав обе руки к животу.
- Заходи, Небесная канцелярия, - прохрипел он, - не стесняйся.
- Ты проиграл
- Пляши.
- Порядок знаешь, Анастасий. Можешь, если хочется, рассказать что напоследок, а потом, - я приподнял вальтер, - в путь.
- Вот ведь оказия: один покойничек другого застрелить хочет. Новенький что ли? Не припомню, чтоб встречались. Ты пойми, служивый, кто кого прихлопнет – тут без разницы. Ты-то до заката, так и так, сдохнешь, стало быть, на четвертый день мокрушники ваши заявятся, всех положат, и причастных и случайных. Тут уж беги - не беги, достанут.
- Где ствол?
- Тебе не все равно?
Я осторожно завел руку за спину, пытаясь нащупать место, где пуля пробовала на прочность бронежилет.
- Что так, что эдак, сдохнешь сегодня, - продолжал Тихов-старший, с кряхтением поворачиваясь на бок. – Твою планиду и отсюда видно.
Я нащупал дырку. Пуля прошла сугубо по касательной, чуть-чуть чиркнув по жилету, но пиджак можно выбрасывать.
- Зачем же стрелял?
- А чего ж не пострелять? - он еще немного повернулся, укладываясь удобнее, - Не знаешь, нашли мою габалу? Я ее художнику этому на люстру закинул, прямо на тарелку. Теперь думаю – может, перемудрил? Горелов – ищейка дотошная, но чего-то быстро они все уехали. Ты, что ли услал?
- Не без того.
- Ловок, как погляжу. Не надоело в санитарах-то бегать?
- И как оно в оборотнях? Везде медом намазано?
- А Порфирий Ильич помер, значит? Можешь не щуриться. Коза поймет. Обо мне только литератор этот - Стаканов знал, да Порфирий. Я смотрел вчера, как ты ему - Стаканову ручку-то делал, сначала посмеялся, а потом думаю: а если дурень этот протрезвеет, да на словах все расскажет? А ты, стало быть, Порфирию руку пожал.
- Забавно. То - поровну тебе, то - свидетелей убираешь.
- Так, по Земле погулять денек лишний каждому охота. Ты-то по инстанциям кум-королю проедешь, сорок дней - и в дамках, а мне на четвертый день уже с тропы сходить, самому обустраиваться.
- Так не сходил бы. Это у меня – служба, а ты бы дальше, как все – за Грань. Авось в рай попадешь. И чем тебе художник насолил?
- Кто его видел, этот рай? Может, ничего там и нет за Гранью, ни Бога, ни дьявола. Это же все слухи непроверенные, про Потоки, да Источники, праведники - налево, грешники - направо… неизвестно же ничего.
- Это ты самоубийцам расскажи.
- Ну да, тут Канцелярия сразу! До захода Солнца трибунал и под нож, - Он еще покряхтел и убрал одну руку за спину. - И правильно, потому что порядок быть должен: родился, будь любезен, свое отживи, как положено. Художник – дурак. Столько денег, а он все малюет. Неправильно это, нехорошо. Я палец порезал, пиджак ему забрызгал, но, думаю…
- Ты руку не прячь, а то про габалу рассказать не успеешь.
- А ты не командуй, - огрызнулся оборотень, но руку все же из-за спины вытащил, – много будешь знать, голова заболит.
- Так давай, я расскажу. Эту габалу ты сам и сделал, для той цели, чтобы в живом человеке утечку проковырять. Потрудился немало и оставил заряжаться тут, от курганов неподалеку. А, наверно, год назад обернулся и начал разыскивать…
- Чего разыскивать? Я знал где. Вот удача, стерва, отвернулась. Я как зашел в этот Лог - все наискось пошло. Порог переступил, и привет. Ни туда, ни сюда. Угораздило дураку–смотрителю тут гнездо свить. На мне отворотных печатей – на двоих хватит. Никак он меня не найдет, так и я ж не знаю, который тут – смотритель, а ежели еще раз периметр перейду, ничего не поможет, - Оборотень поднес окровавленную ладонь к глазам и сморщился. – Смотрители они ж дурные на всю голову, как оборотня разглядят - палят без предупреждения. Чего я только не делал – и драки учинял и на мокрое шел, думал, может милиция силком смотрителя увезет. Мне всего и надо было - к ограде выйти, да сундучок выкопать. А время идет, гонец-то с донесением обо мне уж точно в пути. Через сорок дней тюремщики пожалуют…
- Не сходится, - Я сообразил, что стою спиной ко входной двери и зашел в спальню. С нового места была хорошо видна кровь на покрывале, но как-то не очень много. - И покажи свою рану, что-то бодрый ты слишком
- В цирк сходи. Может чего покажут.
- Ладно, - я поднял вальтер, - до встречи через сто лет.
- Подожди. Что там не сходится?
- Женский пол. В декрет не через месяц уходят, а тут толпой побежали. Значит давно утечка.
- Забобоны бабские. Фельдшерица одна забрюхатела, слух и пошел. А я тогда и не обернулся еще, - Он уставился на меня, потом медленно склонил голову набок, будто рассматривал диковинку. - Ну вот, значит… решил я поспешить. Думаю, найду подходящего человека, все он и сделает. Вот литератор этот попался. Кой-чего в нем правильно было: и величия государственного хотел и дисциплина, чтоб кругом. Жаль - дрыстун оказался.
- Смотрителя-то как вычислил?
- А! – Оборотень съежился и стал издавать странные каркающие звуки. Я не сразу понял, что он смеется. Жуть.
- Знаешь, я не первого оборотня оприходую, и каждый раз удивляюсь. Чего неймется? Хитрости выше крыши, силы – не занимать. По инстанциям мытарства – никакого удовольствия, а уж вашей породе тем более. Ну, обернулся ты, так живи всласть, другим не мешай…
– Ак-р! Кошка дохлая… Ак-р! Обоих ею прихлопнул... И тебя, и его - дурака! А! – он перестал смеяться также внезапно, как начал и уставился на меня слезящимися глазами.
На самом деле, я не спешил стрелять. Анастасис – оборотень очень древний. Я таких не встречал еще. Конечно, он – зло, и правды от него не дождешься, но знает-то куда больше моего.
- Так и вычислил. Увидал я как-то у племянничка иголки специальные - буйных успокаивать. Хорошая штука, удобная. Одну себе взял. Он, конечно, матерился, но с меня, старика, какой спрос? Только ж из больницы вернулся еле-еле. Ну, потом, попал я в этот пансионат, будь он неладен. Когда понял, что… короче, придушил я котяру, да под кровать кинул. Думаю, навряд ли кто за ним полезет, окромя смотрителя. К тому времени уже все пуганые были. Гляжу – идет болезный, а яды-то делать я умею. Приготовил заранее. Потом проверил осторожненько – точно, смотритель оказался.
- Ну, понятно. И оставил котяру вонять, чтобы мне селиться некуда было, кроме как в Шестой… и еще как-то устроил, чтоб свет на третьем этаже…
- Устроил, да. Я ж тебя ждал. Смотрю, плетется под дождиком, спотыкается. Это думаю, санитарушка, не иначе. Открыл я щиток, да щелкнул тумблером. Всего делов. А ты размышлял, зачем вам - служивым память усекают? Вроде же не дурак, значит, на веру речи ушкуйников канцелярских не принимал. Сам думал, - Его голос стал тише, упал почти до шепота. - Знаешь, что самое смешное? Они ведь правду говорят: мешает память-то. То ли дело: приказ получил – выполнил – молодец. Душа не болит. А ежели помнишь кто ты, да откуда, да видишь, что на земле твоей делается…
- О, как! Значит, для всеобщего счастья трудишься?
- А ты не ухмыляйся. Земле хозяин хороший нужен, а нет его – воры налетают. Ежели я триста лет мытарства терпел, наверно не для того, чтоб тут по девкам бегать. Габала моя возможность давала, а что дрыстуны все профукали, так – не судьба, значит, - Глаза Анастасия гневно сверкнули. - Я Стаканову этому карту обрисовал, рассказал, как где копать. Так он мало, что не один пошел, так еще сундук сам открыл, так еще и сделал так, что Порфирий первым габалу в руки взял… Я гляжу идут красавчики. Стаканов сундучок несет, улыбается гаденыш, а у Порфирия уже глазки закатываются, вот-вот преставится.
Анастасий беспокойно шевельнулся, наверно, ему все-таки было нехорошо. Левую руку он опять уронил за спину.
- Тут, что делать? Поставил я Порфирию защиту. Хотя уж понял, что все псу под хвост. Я эту габалу не год собирал и не двадцать, а ежели, с учетом, как материал искал, так все сто. Да, сколько она еще силу набирала… и зачем все? Вот, как думаешь, зачем я труд такой совершал?
- Ну, не томи, Анастасий. Покажи, что за спиной прячешь.
- Мое имя – Анастасис! Ежели я с тобой, как с ровней говорю, так из вежливости. Стало быть, и ты не хами. С пулей в животе не так еще покривляешься.
- Экий ты обидчивый. Зачем габалу-то снарядил?
- Ладно. С ней-то, заряженной, я б джинчика одноразового слепил, хоть из литератора этого никчемного, хоть из кого. Потом нашел бы человечка правильного и все.
- Чем тебе Порфирий Ильич не подошел?
- Кабы я джинчика соорудил, он бы сам моему человечку и силу дал, и удачу необоримую, во всех делах. А дальше–то просто. Власть – она силу любит. Мы бы с человечком тем порядочек навели. А Порфирий что? Я ему про великое, он о Веронике своей думает. Я - о стране, он - про пансионат. Мечталось ему, чтоб в Красном логе все шло идеально. Ну и разбазарил могучесть по мелочам: из разгильдяя Админа справного служаку слепил, слабогрудому швейцару силушки дал, дуру уборщицу научил тишину соблюдать…
- А зачем она кровь из куриц пьет?
- Да. Я как-то застукал ее. Так она говорит, у них в деревне все бабы так делают, для сохранения красоты девической. Врет, наверно. Ну, до нее и прочих мне дела нет, а вот, что труды прахом пошли – досадно. Что же, по-всякому оно бывает. Значит, в следующий раз повезет. Я ведь от своего не отступаю.
- Отправят за Грань – успокоишься.
- Чтоб за Грань сплавить, меня сначала схватить надо и сорок дней взаперти продержать, да в первый же день гонца послать. И лишь потом только кончить, когда Небесная канцелярия отмашку даст. А все, чтоб меня там, в инстанциях, ушкуйники канцелярские уже ждали, чтоб не успел я на третий день с тропы сойти. Или думаешь, меня никогда словить не хотели?
- Сбегал каждый раз?
- Ежели, с арифметикой знаком, так не сложно. Думаешь, зачем я смотрителя кончил? Чтобы ты, санитарушка, через три дня на четвертый пришел. А зачем ты сегодня кончишься? Чтобы уборщики, мокрушнички ваши, через три дня на четвертый заявились. А я бы не прятался, я бы сам к ним вышел. А гонцу-то, самому первенькому про меня, до Канцелярии еще брести да брести. Вот и опять я увернусь, по любому.
- Зачем так мудрить? Открылся смотрителю, он бы тебя сразу…
- Э, нет. Я за собой прибираться привык. А так, что же получится? Допустим, Порфирий преставился, стало быть, нету больше утечки. А остальные? Вероника эта взбалмошная, всем защиту норовит дать. Мне, думаешь, приятно, что от моей габалы кто ни попадя куражится? Да, я бы давно, Админа того же прихлопнул, так не получается. И художника, вот увидишь, отпустят, потому что хорошо она к нему относится. Неправильно это. Я что, для сюсюканий бабских габалу собирал?
- Ну, значит, зря собирал.
- Может и так. Все одно. Не отступлюсь я. Все равно обернусь, найду человечка – он порядок наведет. Габалу-то не одну я смастерил. Лежат голубушки, сил набираются. Рано или поздно, а будет по-моему – в строгости, чтоб ни пикнул ни кто.
- Это твои дела. Мне без разницы.
- Ой ли?
- Не ты первый. Ну, набаламутишь тут Источник, ну может, поток отсюда гуще станет на какое-то время… ну, может, гораздо гуще…
- А, не о том я. – Оборотень, чуть приподнявшись, впился в меня слезящимися глазами. - Тебя ж пробили насквозь, не чувствуешь? Скорлупа посыпалась. Я-то вижу. Кружит тебя. Смотришь вокруг, да понять не можешь, отчего не так все.
- Ничего ты видеть не можешь! Порода ваша аномалий не переносит - от любого дара кончаетесь сразу!
- Не кричи. Оно правда, насчет аномалий, но дар-то у меня от рождения. Вижу я другим незримое. Тебя не только вепрем оглоушили, тебя же… Я так думаю, это Вероника. Порфирий такого ей надарил! Даже мне завидно, - Анастасис, наконец, вытащил руку из-за спины. Пистолета в ней не было. – Она постаралась. Скоро, значит, в себе опомнишься.
- А тебе, что за забота?
- Хорошо! Нашего полку прибудет. Так-то, оба мы – оборотни, да только ты Канцелярии служишь, а я - нет. А не думал, откуда она вообще взялась – Небесная канцелярия? Кому нужна?
- Не получится меня переманить. Не старайся.
- Как знаешь. Тебе решать. Да только оглянись вокруг. Разве это лица? В кого людишки-то превратились? Чего понаделали? Ведь красота была, сила, а теперь что?!
- Всяко было – и красота, и смрад.
- А и пусть. Это ты, пока, только санитарские жизни вспоминаешь. Так ты их и раньше не забывал. Сейчас, погоди маленько, по-другому запоешь.
- Ну, так и я кое-что вижу! - Мне действительно было не по себе. Комната перед глазами покачивалась и будто расплывалась. – Хочешь, про чакры твои расскажу?
- Не смей!
- Правильно стесняешься. А хочешь, скажу, что тебе на самом деле надобно? Тебе власть нужна, самодержавная, чтоб укорота не было, наглая. От этого тебе наслаждение, за это глотки перегрызешь, - я чувствовал, как пол медленно уплывает из под ног, но пока удерживал в фокусе скорчившуюся фигуру оборотня. – Остальное шелуха.
- Все! Вижу я тебя. Так и знал, что молоденький. Ты в санитарах-то еще первую сотню лет не отходил, а туда ж. Знаешь, почему так не любишь все советское?
- Не все.
- Не любишь, потому, что офицер белой гвардии. Ты погиб под Царицыным в бою с большевиками в июне девятнадцатого года. Твое полное имя…
Он замолчал, потому что пуля пробила ему горло. Для меня нет полного имени на Земле. Я - агент Санитарной службы.

- - -

Перед глазами плывет и двоится. Сижу на полу, стараюсь смотреть прямо перед собой. В поле зрения рука Анастасия. Пистолета в ней нет, зато есть что-то вроде маленького дротика. Не зря он руку за спину убирал, вытаскивал. Примерялся, красавец, и меня заодно приучал, что просто так шевелится. До чего же упрямый, ведь не остановится сам никогда, так и будет долбить и долбить… за Грань бы его, пока дел не наворотил…
Дротик, рука Анастасия, вся комната уходят в темноту, вместо них я вижу совсем другое: залитая солнцем круглая беседка, большой стол посредине, на нем ваза с полевыми цветами. Слышу голос мамы: «Петечка, посмотри на небо. Видишь?»
Темнота.

- - -

Солнце безмятежно сияло сквозь балконное окно. Я осторожно поднялся на ноги. В глазах больше не двоилось. Труп заслуженного пенсионера Анастасия Касьяновича Тихова все так же сжимал в ладони маленький дротик. Рядом, на полу валялся наган, с приделанным к стволу громоздким глушителем, тут же смятое махровое полотенце. Такие вот подарки майору Горелову. Будет, что обсудить с другим майором.
Моя миссия завершена: истинная причина смерти смотрителя установлена, утечка закрыта, оборотень отправлен по инстанциям. Хороший результат.
Трезво глядя на вещи, надо признать, что шансов пережить день у меня не очень много, если совсем честно - никаких. Там, на лужайке, я успел оценить Порфирия с его утечкой.
Я вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь Седьмого номера. Мимо, весело болтая, прошли несколько постояльцев. Наверное, на завтрак.
Ну, вот и все. Что ж, значит, пора переодеться во все чистое и не рваное, а то опять, как с помойки, и расслабиться. Телик посмотреть, подремать...
Я без размаха врезал кулаком по стене. Получилось громко - обогнавшие меня постояльцы испуганно оглянулись, и эффектно – в гипсокартонной стенке появилась большая вмятина.
Все по расписанию. Уборщики не нужны, но сегодня я умру, через три дня об этом узнает Канцелярия, и не будет ждать еще тридцать семь. Если неизвестно отчего погиб смотритель, шлют санитара, если неизвестно отчего погиб санитар, шлют уборщиков - таков порядок. Канцелярия никогда не рискует.
Анастасис все рассчитал. Но, я пока еще жив.

- - -

Дверь в Десятый номер заклеена аккуратной белой бумажкой с печатью, дверь напротив, точно с таким же украшением. Значит, так и жили они, литератор и художник, рядышком, в гости друг к другу ходили. Спорили…
Я сорвал одну из бумажек, поднажал, и дверь легко открылась. Хороший светлый номер. Судя по деревянному этюднику в прихожей, я угадал - здесь действительно жил художник. Во всем остальном - двухкомнатный брат-близнец номера Анастасиса. Такая же двуспальная кровать и гостиная, и балкончик. Я походил по комнатам, потом вытащил на середину гостиной кресло с круглой спинкой, с некоторой опаской залез на него и заглянул в люстру. Ну да, вот она потир-габала лежит прямо на разбитых лампочках. Полированный камень в глазницах тускло отсвечивает на Солнце, все черные зубы на месте, но это неважно. Никому теперь не спрятать габалу, даже разломав на части. Саперы пройдут по следу, соберут все кусочки до одного. Вытащив габалу из люстры, я подумал немного, а потом вышел на балкон и забросил ее подальше, в сторону Бяки.
Небольшие тучи в виде отары белых барашков целеустремленно бежали на восток. Пахло свежескошенной травой и, почему-то, дегтем.
Когда-то на месте этого пансионата стояла усадьба, маленькая - в один этаж, но прекрасная. Белая – белая. Мне тогда лет пять исполнилось или шесть. Неподалеку отсюда было имение родителей, и мы ездили сюда в гости, пока не перебрались в столицу.
Я почувствовал, как горечь подступила к горлу. Все ведь изувечили, вытоптали… и не кто-то со стороны. Что делала в это время Канцелярия? Зачем тогда она, вообще, нужна?!
С балкона был виден далекий-далекий горизонт и разноцветные куски полей с бегущими по ним тенями от облаков. В ушах звучал тихий голос Анастасиса: «Ты Канцелярии служишь, а я – нет... В себе опомнишься – не так запоешь».
Я все смотрел на далекий горизонт и сквозь яркие краски сентября видел череду знакомых лиц: юных и совсем старых, живых и ушедших. Может быть, в этом мало пользы и совсем нет смысла, но я – все еще агент Санитарной службы.
Очередная тучка набежала на Солнце, все сразу потускнело, я вернулся в гостиную. Наискось к балкону стоял большой мольберт, кажется такие называют студийными, а на нем… Я подошел ближе и хмыкнул. В общем, покойный Стаканов был, наверно, прав. Это не картина безоблачного неба, это – синий квадрат, причем, пока еще без рамы.
Тем временем, тучка умчалась. Краски приобрели другой оттенок. Пожалуй – это был все-таки не синий, а голубой квадрат, хотя, пожалуй... я подошел еще ближе. Потом отступил… поморгал и, не отрывая глаз от картины, плюхнулся в кресло. Это было небо. Нормальное небо Средней полосы, не ледяное – северное, не ярко-сочное – южное, а самое обычное наше сине-голубое бесконечно высокое и живое.
Белый с кружевами зонт загораживает солнце. Мы торопимся. Тропинка петляет и до дома, наверно, больше версты. Над нами сияющее, огромное небо, но раскаты грома все ближе и отчетливей. Я оглядываюсь. Туча с ослепительно-белой вершиной, книзу тускнеет, наливается свинцом, превращаясь в сизую черноту. Под ней тьма и она мчится за нами. «Мам, а мы успеем? – Конечно, сынок. Конечно, успеем».
Я достал из кобуры вальтер. Если сегодня предстану перед трибуналом, Канцелярия будет знать все, что известно мне, еще до заката Солнца. И не придут сюда уборщики, не ускользнет снова Анастасис, не выроет ядовитые свои габалы…
С улицы послышался быстрый топот детских ног, звук падения, пауза… и рев. Так плачет малыш от испуга и боли, когда, все-таки, больше испуга. Женский голос ласково сказал что-то, пропел короткую песенку. Плач утих.
Ты не прав, художник. Небо не продается не потому, что нет покупателей, а, потому что - не продается.
Детский голос, в котором еще слышались слезы, о чем-то спросил. Женский голос ответил и они засмеялись.
Мой самый надежный оберег терпеливо ждал.