Александр Позин. Меч Тамерлана. Книга вторая. Мы в дальней разлуке, историческая фантастика про "попаданцев наоборот". Опции Подписка на тему Сообщить другу Версия для печати Скачать тему Подписка на этот форум Режимы отображения Древовидный Переключить на: Стандартный Переключить на: Линейный

[Iskander_2rog]

Уважаемые форумчане!

Представляю Вам вторую книгу цикла "Меч Тамерлана". Первая книга здесь.

С уважением к моим первым читателям,
Александр ПОЗИН

[Iskander_2rog]

Глава 9. Весть из прошлого

«И ей и мне ты окажи услугу,
Мою исполни просьбу. Ей поведай,
Чем кончаться ее скитанья, мне же -
Кто явится спасителем твоим.»
Эсхил. Перевод В. Нилендера и С. Соловьёва

Едва прочитав это письмо, Николай вскочил и лихорадочно забегал по казарме. Первым его желанием было сейчас, немедля, броситься на подтаявший волжский лёд. Он готов был, если надо, то и вплавь перейти на другой берег Волги, где стояло село Васильевка, отыскать Меч и спасти любимую. В том, что Наталка написала правду, он, хорошо зная девушку, ни капли не сомневался. Она знает цену словам! «Ещё и вестового где-то черти носят!» - с досадой подумал он.
Ожидание, как назло, затянулось. Ожидание родило спокойствие, а с ним вернулась и способность размышлять. Эмоции залегли в оборону, а в авангард выдвинулись мысли. Могло ли быть это чьей-нибудь злой шуткой, если не хуже – ловушкой? Шутка ли: пять лет ни сном, ни духом, ни вести, ни весточки, и вдруг в одном письме – сразу все ответы на все вопросы! С другой стороны, кому это надо? Кто вообще знал об их договорённостях с Колоссовским? И главное: какая выгода от такой подставы? Заломов вынужден был признать, что выгоды от розыгрыша или ловушки никто не получит. Беляки? Не такая уж он важная птица, чтобы ради него огород городить! Рядовой командир Красной Армии, таких пруд пруди. Погибнет он – найдут другого. Вот если бы в сети попалась птица иного полёта, например Фрунзе, тогда – другое дело. Пресловутое Братство Звезды? Пользы для них от него – как от козла молока. Вот если бы он был при Мече – тогда иной коленкор. Тем более, как он понял из разговора с Казимиром, в тайном обществе сейчас царит банальный раздрай. Европейцы члены Братства Звезды хотят сложить свою мечту – Соединённые штаты Европы. Сектанты Братства из России грезят мировой революцией, которая и явит миру образец идеального мироустройства. Нет! Братству ныне не до Коли, им бы внутри себя разобраться. Без Меча он им даром не нужен.
Николай снова взял в руки письмо. Спокойно, вдумчиво, не торопясь прочитал: раз, второй, третий. Задумался. Что можно сказать по поводу письма, если абстрагироваться от его фантастически нереального содержания? Почерк, безусловно, Наталкин. Её каллиграфически ровную и изящную вязь не спутать ни с чем другим. Он тысячи раз целовал милые письмена, синеющие на белоснежном бумажном поле записок, написанных и посланных её милой ручкой. Как давно это было! В пору их безоглядной юности, когда невыносимо долгие паузы между редкими свиданиями юной гимназистки с взрослеющим реалистом заполняли записки от любимой. Николай даже мысленно представил эти записки, которые он прятал за кирпичом полуразрушенной кладки. Стоп! Как же он сразу не обратил внимание? Вот уж действительно не только весть из прошлого, но и новая загадка! Письмо написано новой орфографией. На бумаге отсутствовали все эти яти и фиты, которыми уже год как никто не пользовался. Хотя почему никто? Николай знал о спорах вокруг реформы русской орфографии. Читал заявление Бунина, в котором тот писал, что

«по приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию».

Даже в вопросах правописания меж русскими согласья нет, уныло думал Николай, из-за бесполезного по сути значка готовы насмерть молотить друг друга. Одни продолжали упорно писать и печатать в старом стиле из-за принципиального несогласия с революцией, они и в реформе орфографии видели такое де потрясение русских основ бытия, как и кровавая революция. Другие же просто по привычке нет, да и вставят в текст устаревшие знаки. Но Наталка по своему складу ума – явно не фанатик прежних норм, но и не малограмотный мужик, ставящий твердые знаки где ни попадя, «на всякий случай». Значит. письмо написано уже после революции и всё это чья-то злая мистификация? Не факт! Особенно, если принять на веру всё содержания послания. Уж в двадцать первом веке-то уж точно нет уже сейчас ненужных литер. Комэск поразился тому. как просто и обычно он стал думать о бедующем времени, словно подсознательно сразу поверил письму.
Один вопрос, возникший в голове Николая, порождал следующий, и тоже не имеющий внятного ответа. Вопросы рождались и роились Николиной голове, стуча по мозгам в поисках выхода. Но дисциплинированный, сильный своим умением анализировать, мозг парня всё же успокоил рой, принялся сортировать вопросы и раскладывать их по полочкам. Наконец, серое вещество под черепной коробкой Николая, работающее как арифмометр, из всего вороха вопросов и неувязок этого сбивчивого послания выделило главное. Почему Наталка писала письмо после своего исчезновения в четырнадцатом году, если, по её же словам, написанным на листке бумаги, она не может вернуться обратно в своё время из-за отсутствия у неё Меча Тамерлана? Значит, всё-таки, она возвратилась, или нет? Николай снова перечитал письмо:

«Вот опять судьба-злодейка разлучила нас, мой милый, любимый человек, мой Николка. За что на нас ниспосланы такие испытания, что нигде спокойствия для нас нет? Снова нам предстоит долгая разлука».

Почему снова и опять? Судя по тексту, они когда-то и где-то виделись и были вместе позже четырнадцатого года. Но это уж никак не возможно, он-то уж точно знал, что не видел свою Наталку.
Удивительно, но Коля ни разу не усомнился в принципе во всей этой истории с перемещением во времени. Реальность этого была подготовлена самой эпохой, к которой жили Наталка и Николка. Невиданный социальный и экономический прогресс конца девятнадцатого – начала двадцатого века породил в людях того поколения наивную веру в человеческий разум. Современники Наталки и Николки верили, что им подвластно овладеть всеми секретами природы, человеческой натуры и общественной жизни. Шутка ли, всего сорок лет назад по страницам романа поплыл фантастический Наутилус, и вот уже германские субмарины терроризируют надводный флот англичан, небо бороздят летательные аппараты, а по освещённым электричеством улицам передвигаются самодвижущие тележки и трамваи. Ещё недавно самым быстрым способом связи были почтовые голуби, а теперь обыденностью стали телеграф и телефон, и даже новая штучка – беспроводный телеграф. Много веков молчащая планета при помощи радиосвязи вдруг взорвалась тысячью голосов на сотнях языках Земли, и учёные только ломали копья по поводу того, что такое эфир: волнопроводящий воздух, или неведомая субстанция разлитая в атмосфере. Мировая война заставила расстаться с иллюзиями и породила первых скептиков. Оказалась, что часто цена прогресса слишком тяжела для людей, а сама человеческая природа не сильно изменилась со времён средневековья. Пехоту косили автоматические пулемёты, а выжившие после обстрела «Колоссалем» и «Большой Бертой», никак не могли относиться к жюль-верновской сверхпушке, как безудержной и невинной фантазии. Бронеавтомобили и танки, самолёты и отравляющие газы… Казалось, что всё созданное человеком, было придумано для его самоуничтожения. Место наивных и светлых фантастов и утопистов, мечтавших об идеальном обществе и уверенных, что человечество в своём пути способно решить стоящие перед ним проблемы, заняли люди иного склада. Мрачные пессимисты и загадочные мистики стали предупреждать о опасности безудержного технического прогресса и предостерегать о слишком великой цене социальных экспериментов над людьми. Появились первые антиутопии. Пионером в жанре социальной фантастики стал Харберт Вэлсс, нарисовавший в «Машине времени» предсказание мрачного будущего жителей Земли. Чудаковатый усатый гений с копной немытых нечёсаных волос ещё только корпел над начатками своей общей теории относительности, а чопорный англосакс в художественной манере уже заговорил о единстве пространства-времени, и его многомерности. Поэтому Николай не счёл как что-то нереальное саму способность перемещения во времени, вера в эту возможность была подготовлена самим умонастроением людей начала двадцатого века. Скорее, он был удивлён, что подобное случилось именно с его Наталкой и не от технически совершенного и сложного аппарата, а от примитивного средневекового артефакта.
Мысли с письма вернулись к предмету его написавшему. В конце концов, все вопросы можно будет задать потом. Главное – весть! Наташа – есть! Она жива, и ей нужна помощь. Она в послании буквально умоляет о спасении, а он, бессердечный чурбан, вместо того, чтобы поспешить к девушке на помощь, только что не в лупу разбирает её письмо. Потом, всё потом! Надо в первую очередь помочь любимой. Любимая? В душе Николая зашевелилось тёплое, давно не испытанное чувство. Словно не было последних лет разлуки, а он, не видавший виды опытный командир Красной Армии, а семнадцатилетний реалист, сломя голову бегущий на свидание к своей любимой. Всё-таки, несмотря ни на что, он не переставал любить Наталку все эти годы. Был ли он верен ей? Война вообще не то время, которое способствует целомудрию и сохранности нравственных устоев. Повсеместное падение нравов, разрушение института семьи, взгляд на женщину как на военную добычу, трофей, - вот те черты, которое сопровождают боевые действия. Добавьте сюда и всеобщее ощущение зыбкости бытия, стремление прожить хоть один день безоглядно, в полную силу, свойственное обоим полам, и будет полная картина военной жизни. Мужчины и женщины в дни войны любят страстно, безоглядно и…мимолётно. Время собирать камни и подводить итоги придёт потом, в дни мира. Вот и перед мысленным взглядом Николая пробежал целый ряд медсестричек, поварих, солдаток, селянок, комсомолок, а то и просто обывательниц, встреченных в захваченных или освобождённых городаках и станицах, деревнях и полустанках. Но он никогда не становился зверем на войне, как многие, не принуждал и не насильничал, не набрасывался в группе на бедную жертву. Все его свидания были скоротечны, но по взаимному, как он надеялся, согласию, и не оставляли следов в сердце. Со стороны Николая это была лишь голая физиология. Страсть его посещала, ведь он был мужчиной, но не был рабом страсти и умел, когда это нужно, её обуздать. Он всегда знал, что ничего подобного, испытанного с Наталкой, в его скоротечных свиданиях не было. Может виной тому, что она была первой его женщиной, но его волновал нежный изгиб её шеи и изящные очертания спины, приводила в восторг упругая маленькая грудь в его руке, вызывал умиление каждый нежный завиток на её голове и мягкий стыдливый пушок на ее лоне. Сердце Никола сжалось от нежности к любимой. Юноша вынужден был себе признаться, что лишь один случай можно поставить ему в упрёк. И этот случай – Лиза! Воспоминание о ней до сих пор было с оттенком горечи и обиды. Но это было давно, и в Лизе он искал не любви и не страсти – искал успокоения от боли, вызванной потерей Наташи. Николай по опыту знал, как редко первое чувство сохраняется на всю жизнь, годы и новые жизненные впечатления оставляют вместо него лишь приятные впечатления, но не в их с Наталкой случае. Он понял, что его любовь к Наталке – на всю жизнь! В этом он был уверен. А, значит, он завтра по льду переправится на другой берег Волги, отыщет этот чёртов Меч Тамерлана и постарается переправиться по ту сторону Меча.