Всех с Днем Победы!
Я решил с 9 мая начать выкладывать мемуары своего деда, прошедшего войну. Мемуары написаны от руки, почерком врача но я наловчился их разбирать и понемногу переношу в электронную форму. На данный момент переписана едва ли половина...
Я обещал деду, что обнародую его воспоминания, а при возможности издам. Начну с этого форума. Пусть хоть кто-то узнает правду от непосредственного участника тех событий, простого русского человека, деревенского паренька.
Я старался сохранить стиль рассказчика и практически ничего не менял в изложении. Правка минимальная.
Итак...

Хомелев Владимир Александрович

Воспоминания о Великой Отечественной Войне советского народа
1941-1945 г.

«Каждое поколение живущих людей обязано заботиться, хранить и передавать, как драгоценную эстафету, своим детям и внукам память о тех героических делах, свидетелями, участниками и очевидцами которых они были при своей жизни…»
писатель Смирнов С. С.

ПРОЛОГ

Прошло 50 лет, как закончилась Отечественная война, самая жестокая и кровопролитная из всех войн в истории человечества. Она унесла более 26 миллионов человеческих жизней (теперь говорят о 30 миллионах) только советских людей: русских, украинцев, белорусов, евреев, грузин, казахов, татар и других народов, волей которых 30.12.22г. был создан Великий Советский Союз. В Белоруссии погиб каждый четвертый ее житель...
Война уходит вглубь истории. С тех пор выросло новое поколение людей, которое не видело и не пережило ее ужасов. Но помнит своих отцов и дедов, от-давших жизни во имя свободы и счастья. Ушли из жизни большинство участников войны. Кто остался жив — состарились и поседели. Придет время, когда и день «Победы» станет рабочим днем. Однако в Истории останется навсегда.
О войне много чего написано и много будут еще писать, но не маршалы, а рядовые ее участники и ветераны. Писать правду, горькую правду не понаслышке, а как очевидцы. Хотя многие события и факты остались за чертой нашей памяти невостребованными. На мой взгляд, правдивость и достоверность — важнейшие качества любого произведения. Не секрет, что и до сих пор не перевелись всякого рода «критики» как причин, так и неудач первых лет войны. И во всем винят только Сталина И. В. Особенно усердствует генерал Волкогонов, как историк, и рядовые обыватели, мало что знающие о войне, и то понаслышке. Кстати, у Волкогонова к Сталину имелись свои личные счеты. Многие критики просто впали в субъективизм. Проще свалить вину на одного человека, на вождя, чем разбираться в причинах объективного характера.
Почему я хочу писать об Отечественной Войне сейчас, спустя 50 лет после ее окончания? Потому что война — кусочек моей жизни, протяженностью четыре года, полных невзгод и лишений. Это были годы моей борьбы за выживание, за свободу и честь моего народа. И я обязан рассказать об этом хотя бы детям и внукам, родным и близким. И еще потому, что война была трагедией для моего народа, которому я старался служить честно все эти четыре года.
Писать раньше не хватало времени. У пенсионера оно появилось. Запомнить события помог дневник, сохранившийся у меня с 1945 года. Помогло и то, что всю войну служил в одной и той же воинской части — 2-ой артдивизион 333 артполка 152 стрелковой дивизии. Я участвовал в обороне Советского Заполярья и г. Мурманска, в освобождении Украины и Белоруссии, во взятии Кенигсберга и Берлина, в освобождении Чехословакии и Польши от немецко-фашистских захватчиков. Я пережил трагическое начало и победоносное завершение войны.
За героизм и мужество солдат и офицеров 333 артполк и 152 стрелковая дивизия стали именоваться: 333 ордена Кутузова, Гумбиненский артиллерийский полк и 152 Днепропетровская, ордена Ленина, Красного Знамени и Суворова стрелковая дивизия.
В боях с немцами за Смоленск и Ельню летом и осенью 1941 года на дальних подступах к Москве дивизия потерпела жестокое поражение и перестала существовать. В конце 1941 года в селе Криулино, под городом Красноуфимовском, ее сформировали вновь. С тех пор и до конца войны я оставался ее солдатом, занимая должность старшего фельдшера второго артиллерийского дивизиона, а с октября 1944 года должность фельдшера санчасти полка.
Моя дивизия провела не одну сотню боев. Участвовала в Белгородско-Харьковской операции летом 1943 года, в операции «Багратион» 1944 года, в Берлинско-Пражской 1945 года. Мы участвовали в освобождении от оккупации городов Змиева, Новомосковска, Днепропетровска, Минска, Слуцка, Бреста, Высоко-Литовска, Венгрува и многих других.
Мне выпала честь стать очевидцем и участником этих кровопролитных сражений. Так что писать было о чем, и есть о чем. И грех молчать об этом. Но раньше расскажу о своем детстве и юности, которые оборвала война.

Родился я 4 июня 1922 года в глухой деревушке Мстишино, что в 18 км южнее г. Вологды по Пошехонскому тракту. По административному делению того времени она относилась к Емскому сельсовету, Вологодского уезда, Вологодской губернии. До войны 1941-45г. в ней насчитывалось всего лишь около тридцати дворов (домов).
Отец мой, Хомелев Александр Павлович, родился в 1873 в селе Рождественское, в семи километрах от деревни Мстишино. Родители его Хомелев Павел и Хомелева Евдокия были крепостными крестьянами у местного помещика. После манифеста Александра Второго от 19.02.1861г. получили земельный выкуп в деревне Мстишино и там поселились на постоянное место жительства.
Мать — уроженка деревни Волнино Осокина (Хомелева) Евдокия Васильевна, родилась в 1883 году в семье Осокиных Василия и Надежды, которые воспитали шестерых детей.
Примерно в 1902 году мои родители вступили в брак, затем вырастили и воспитали пятерых детей. В 1905 году родился сын Павел, в 1910 — дочь Сима, в 1916 — сын Александр, в 1922 — Владимир, а в 1926 — Дмитрий.
Деда и бабушку я не помню. Говорят, мой дед (по отцу) умер сравнительно молодым, ему не было и пятидесяти. Бабушка (мать отца) Евдокия Ивановна умерла в год моего рождения. В этом же году родители переселились в новый дом, построенный рядом со старым. А на месте старого сохранился пруд и береза, посаженная братом Александром еще в 1928-29 годах. С другой стороны дома тоже росла береза, ей теперь наверняка более ста лет. В 1947-48 году наш дом перестраивали заново, а пристройка с хлевом сохранились прежними. В 1960-61 году сестра Сима заменила соломенную крышу на драночную (дощатую). Старый дом по размерам был значительно больше нового, на повити располагалась горница (летняя комната) размером около 15 квадратных метров. Она служила хорошей спальней и защитой от комаров.
В отличие от соседних деревень наша располагалась не на холме, а в лощине. Может, поэтому у нас было больше грязи, особенно осенью. Лес прилегал к деревне с севера. С юга течет речка под названием Нурда, которая впадает в реку Ему, а та — в реку Вологду.
Нашу местность с городом Вологдой связывает единственная дорога — Пошехонский тракт, проходящий через деревни Котельников (Можайское), Нагорное, Токарево, Перьево и дальше на Коробово и городам Рыбинск и Ярославль. Осенью и весной движение возможно только для гужевого транспорта и пешеходов, автомобили не проедут. На дороге отсутствовало песчаное покрытие, и после дождей размякшая глина делала ее совершенно непроходимой. Правда, с 80х годов этот двадцатикилометровый участок заасфальтировали и добраться до города можно за пятнадцать минут. А раньше приходилось идти четыре-пять часов.
«Пошехонка» верно служила народу, связывая город с глубинными района-ми на протяжении многих сотен лет...
В 1933-35 годах нашу местность настиг большой голод. Он был следствием неурожая и политики раскулачивания, проводимой правительством Союза ССР в связи с коллективизацией сельского хозяйства. Голод охватил Кубань, Поволжье, Украину, центрально-черноземную зону страны. В те годы на дорогах процветали грабежи и разбои. Из рук голодных людей, купивших хлеб в городе, бандиты си-лой забирали последнюю буханку, которую ждали дома голодные дети.
В начале июня 1935 года ограблению подверглась моя мать, которая с бра-том Дмитрием несла несколько буханок хлеба. А чтобы его купить, нужно было прийти в город и отстоять в очереди всю ночь. Это произошло накануне праздника «Дмитриев день» 16.06.35г. в двух километрах от деревни Мстишино...
Хозяйство родителей относилось к типу середняков. Этому способствовала Октябрьская Социалистическая революция 1917 года, отменившая помещичье землевладение и отдавшая землю тем, кто ее способен обработать. У нас имелось около 9-10 гектаров пахотной земли и сенокоса, две лошади (старая и молодая необъезженная), две коровы и телка, овцы и, конечно же, куры. В семье хватало всего: молока, мяса, масла, творогу. Мы жили в достатке до 1930 года, пока отец и вся семья не вступили в колхоз. На общий колхозный двор свели всю живность, остались только куры. С той поры и до 1938 года семья находилась в полуголодном состоянии. До 1930 года, пока я не пошел в школу, сохранились самые хорошие воспоминания.

продолжение следует...

Андрей, признавайтесь, редактировали?
Сталкивался я с мемуарами и зарёкся...
Оч сложно переводить в лит. вид.
У вас, имхо, получилось.
Благое дело.

нет, я ведь говорил: правка минимальна. Дед писал воспоминания уже в старости по своим армейским запискам, а к тому времени у него уже было два высших образования: юридическое и медицинское. Поэтому, видимо, он мог излагать мысли складно. Я правил лишь повторы и всем известные исторические экскурсы.
Если не верите, готов предоставить оригинал, даже два: черновик и чистовик. Сами убедитесь.
Дед старался сохранять последовательность событий, но повествование часто сбивается на воспоминания о юности, детстве и т.д. Это я не менял. Все, как есть.

Повезло.
Мой дед записей не делал.
Кроме урывок воспоминаний матери ничего не осталось

Да, повезло.
Еще жива моя бабушка, жившая в западной Белоруссии еще под Польшей. Она пережила польский капитализм, потом советский коммунизм, потом немецкую оккупацию, страшные вещи рассказывала... как множество людей сгоняли на стадион в Бресте, в деревне под которым она жила, а там расстреливали. Отец ее был мелким лавочником, по деревенским меркам богатый человек, но даже детям своим конфет из ларька не давал. Много интересного рассказывала о той жизни, но я и сам порядком позабыл. Бабушка свободно владела русским, украинским, белорусским и польским. Простая деревенская женщина. Вот так. А многие из нас и один чужой язык выучить не могут, и я в том числе.
И я теперь понимаю: когда уходит чеповек, уходит целая эпоха, события, о которых мы знаем только из учебников. Когда-то и наше время в учебники переплывет, только не знаю, будет ли в нем что-то достойное учебников...

В семье работали все взрослые от рассвета до темна, привлекали и нас. Дети пасли овец, сгребали сено, ходили в лес за грибами и ягодами и т.п. Сначала я помогал сестре Симе и брату Саше пасти овец, потом стал делать это самостоятельно. В разгар весны и лета, пока не скошены травы и не убраны хлеба, овец пасли в лесу, на вырубках или «подсеках». Осенью — вокруг деревни. Работа эта нудная и небезопасная, особенно в лесу, где водились волки. Они нередко делали набеги на стада скота и на овец. Многих не уносили, две-три, а умертвляли много больше. Пастух для них не помеха. Ибо чуяли носом своим, что нет у него ружья. Летом 1939-40 волки совсем обнаглели. Нападали не только на овец, но и на ко-ров. Искусали и исцарапали нашего теленка. Бедняга едва выжил. В облаву на волков в лес ушла тогда вся деревня и несколько мужчин с ружьями. В лес вошли полукольцом, гремели и барабанили кто чем может: сковородой, ведром, доской и двигались в сторону укрывшихся в засаде охотников. Но волки на охотников не пошли. Запах ружейной гари они, говорят, чувствуют издалека.
В детстве сестра Сима была моей постоянной няней. В трудную и опасную минуту она всегда оказывалась рядом. Помню, мне было 4-5 лет, когда пошел за деревню встречать родителей из церкви. Увлекся цветами, углубился в рожь и потерял из виду деревню. Стало страшно от одиночества, и я заплакал. Часто падал и стал идти в другую сторону. Сима нашла меня и за руку привела домой. Я не бегал на улицу дотемна, часто пугали волками и стариками (нищими) которые в мешках уносят детей. И я в это верил. Как только нищий появлялся в деревне, а их тогда ходило много, я сразу же, под любым предлогом, убегал домой. И это было днем. От своих товарищей, конечно, скрывал, что боюсь стариков. Возможно, они и сами догадывались о моем неожиданном и спешном удалении. И только в 8 лет, когда пошел в первый класс, этот страх преодолел. Ведь зимой не полезешь в глубокий снег, чтобы избежать встречи с нищим. А бежать домой обратно одолевает стыд.
В 1930 году мне исполнилось 8 лет, и я пошел учиться в начальную школу д. Богородское. В силу тяжелых природных условий особенно суровых зим и снежных заносов отдаленности школы от деревни на 3 км, детей меньшего возраста в школу не принимали. В те годы морозы -12 -25 считались обычными. Примерно в 1939-40 г. в 80 км от нас построили ГЭС на реке Шексне и образовалось Рыбин-ское водохранилище. Зимы заметно смягчились.
В 1933 г. нашу местность постиг большой голод. Для нашей семьи он про-должался и в 1934г. От голода и истощения люди пухли и умирали. Летом ели березовую кору, крапиву, клевер, колоб. Ловили голубей, отстреливали птиц, собирали яйца птиц, особенно чаек. Яйцо чайки по размеру пожалуй больше куриного и не уступает ему по вкусу. На варварство людей птицы отреагировали тем, что переменили место гнездования. Чайки перестали прилетать и гнездиться.
Чтобы выжить, родители продавали все или меняли вещи на хлеб. Сестру Симу буквально раздели. Ей уже было за 20 лет, одевалась прилично. Часто случалось так, что по несколько дней не принимали никакой пищи. Помню, однажды мама сказала: Володя, может, пойдешь собирать милостыню, кушать нечего. Меня охватило чувство стыда и унижения стать нищим, и я отказался. Мне тогда было 11 лет. Не готов был просить милостыню, ни воровать. Жизнь в нужде и впроголодь признаюсь, отбила желание посещать школу и учиться. Стал плохо учиться, уходить с уроков домой. Особенно не дружил с немецким языком. Оценки получал по письму в основном плохие schleht или sehr schleht. Хорошие не ставились. Когда маме донесли, что я ухожу с уроков и вместе с Архиповым Сашей гоняю птиц на речке Дунайке, она решила меня перевоспитать: поставила на колени, зажала ногами туловище и давай хлестать ремнем по заднице. Было больно, но она все хлестала и хлестала. Потом сделала передышку и говорит: обещай, что пойдешь в школу, проси прощения. А я все молчу и молчу. Затем еще немного добавила и отпустила. В школу я, конечно, пошел и больше не убегал с уроков. А учеба не шла. В 4-ом классе оставили на второй год. В 1935 г. пошел в 5 класс в с. Мазурино в 3х км от моей деревни. Там мое отношение к учебе резко изменилось. Пришло желание учиться, и не как-нибудь, а хорошо. Все это, видимо, результат улучшения материальных условий жизни и с возрастом пришло понимание самой жизни. С тех пор желание учиться, неважно где, не покидало меня всю жизнь.
Не дружил с наукой и школой мой младший брат Дмитрий 1926г.р. Были случаи, когда мама отправляла его в школу ухватом. Ни родители, ни школа так и не установили причины моего преждевременного ухода с уроков. Однажды на перемене я выругался матом, а сзади увидел учительницу. Понял, что она слышала, хотя замечания не сделала. Мне стало страшно стыдно, но почему-то не извинился. Потом показалось, что она меня недолюбливает и обходит вниманием. И это побудило меня избегать с ней встреч. Новый быт и культура в деревню пробивалась медленно. Мне было 12, когда впервые увидел город Вологду и городскую жизнь: железную дорогу, паровозы, везущие до полусотни вагонов, большие мосты, большие кирпичные дома, площади, автомобили, которых лошади в упряжках страшно боялись и вставали на дыбы. Огромные людские потоки по тротуарам и около вокзала. Все это было в диковинку и ново, вызывало много эмоций. В город привела меня сестра Сима, чтобы купить несколько буханок хлеба, которые продавали в порядке живой очереди и по одной буханке в руки. Нам тогда повезло. Купили 4-5 буханок и вечером того же дня вернулись в деревню, проделав за день около 40 км. В городе Сима водила меня за руку, чтобы не потерять друг друга. А я все глазел по сторонам и останавливался. В этом же году увидел впервые кино. В деревне его называли «живые картины». Кино немое, без звука. Был поражен тем, что живые люди и животные бегают по стенам и не падают. Некоторые старушки крестились, причитая: Господи, царица небесная, что же это такое! Намекали, что хорошего ждать нечего. В деревне тогда не было ни электричества, ни радио. Длинные зимние вечера коротали при лампах, а когда не было керосина, зажигали лучины.

Мой дед мемуаров не писал, а жаль. Сейчас бы тоже выложил. Он много рассказывал о войне и многое помню, но писать об этом не хочу. Не поверят. Помню, дома у него шашка висела. Тяжелая. Понятно было, почему человека надвое можно было разрубить.
К войне он относился философски и ... Наверное, этого достаточно. Хороший был мужик. Вечная ему память.

Знаете что, хотя у меня есть подтверждение в виде рукописей, все равно найдутся те, кто не поверит, если изложение деда не совпадет с официальной точкой зрения. Я об этом неоднократно говорил на форумах и всегда озвучивал свою точку зрения: я деду своему верю. Он мог ошибаться в выводах, но что видел своими глазами - то и есть правда.

Мне кажется, что деревенская жизнь никому из нас не была скучной. Надо привыкнуть. Традицией являлись деревенские посиделки. Молодые девушки собирались плести кружева то в одной избе, то в другой, поочередно. За девицами тянулись ребята. Зачастую там появлялся гармонист. Пели песни, частушки, иногда даже отплясывали. По воскресеньям и праздникам собирались так просто повесе-литься, а кружева не плели. Нередко приходили парни из других деревень. Тогда заводились знакомства, рождались любовные истории. Женихи находили себе невест, а потом присылали сватов. В нашей местности почему-то не исполнялись такие танцы, как вальс, танго, фокстрот. Плясали под гармошку «русского» или «елизаровского».
Летом, в праздники, молодежь гуляла по улице деревни. Женщины рядами по 2-4, а мужики группами. Играла гармонь, и все плясали. На праздник приходи-ли жители соседних деревень. Гостились. Например, в праздник «троицы» у нас гостили родственники из деревни Хохлово, а в «ильин» день 2.08. мы гостили у них. Религиозные праздники делились на общие и церковно-приходские. Общие для всех приходов: рождество, пасха, троица. Церковные: ильин день, Иванов день, Семенов день -13 сент., Дмитриев день -16 июня. Два последних праздновались в деревне Мстишино. Больше других мне нравилась троица, она не в числах. Я родился в 1922 году в троицу. И еще потому, что в этот праздник под окнами домов ставились молодые березки, дворы убирались от мусора и щепок. В избах и сенях мыли полы. Деревня принимала праздничный вид. Праздничное настроение приходило в дома жителей. Даже в голодные и в тяжелое лето 1933-34г. эта традиция соблюдалась и исполнялась в более скромном виде. Моя мама родом из деревни Волнино, там же жила вся ее родня, и потому она с отцом часто ходила туда в гости. Заодно посещали церковь в деревне Богородское. Хорошо помню, как однажды ходил с мамой в церковь. Мне было года 4. Это было летом, шли по-левой тропинкой, босиком. Тогда многие шли до церкви босиком, а уж там одевали что-то на ноги. Не то так было принято, не то жалели обувь. Скорее последнее. Кое-кто шел в церковь в лаптях березовых. Людей в церкви было много. Батюшка Измайлов Александр отпевал молебен. В одной руке держал кадило, в другой крест, большой и золотой. Когда началось причастие и пришло время целовать крест, мама взяла меня на руки, батюшка дал мне просвиру, с виду похожую на пряник белого цвета. Не очень сдобная, но вкусная. Ел я ее всю дорогу, пока шел из Богородского. В 1933-34 г. церковь закрыли, а колокола сбросили и отправили в город. Наша школа располагалась рядом с церковью. Вся школа с напряжением наблюдала за этой процедурой. При падении большой колокол зарылся в землю до самых ушей, на которых раньше висел. Позднее помещение церкви превратили в колхозный склад. Кресты сняли. Теперь реконструировать ее нет надобности. Церковный приход обезлюдел. Хорошо, если там проживает 100 человек. На месте былых деревень остались пустыри. По закрытии церкви ее священнослужитель не был репрессирован, как многие другие. С его сыном Антоном я несколько лет учился в 7 лет. Школе в деревне Маурино. В войну 1941-45 г. он погиб на фронте.
В детстве я любил природу и любовался ею. Приятно было ходить по лугам, где пахнет ромашкой и незабудкой, где растут колокольчики, а в ржаном поле - васильки. А как приятно в деревне раннее утро, роса на траве, жаворонок в небе поет свою трель и вдруг камнем падает на землю. Пахаря в поле всегда сопровождает стая птиц: грачей, ворон, галок. Вечером, за чашкой чая, приятно смотрятся белые росы по низинам лугов. Предвестники солнечной погоды. В народе говорят: погода тянет на ведро (день без дождя). В тихий, солнечный вечер, за околицей, если стать лицом в сторону леса можно завязать разговор самому с собой. Как аукнется - так и откликнется. А как радует весной прилет первых птиц. Сначала грач. Потом скворец. За ним чайки, журавли. Последними прилетают лас-точки.
Я всегда радовался, когда в моей скворешне селились скворцы и огорчался, когда она пустовала.

В те годы многие жители деревни, особенно пожилые, жили не по часам, а по солнцу днем и по петухам ночью. Первые петухи пели как только стемнеет. Вторые глубокой ночью. А третьи – с началом рассвета. Оказывается, куры и петухи ночью совсем не видят. Бывает, что человек не может видеть окружающие предметы после захода солнца. Это называется куриной слепотой, и происходит от недостатка витамина «А». Я перенес и эту болезнь.
Летом, на селе трудовой день для многих начинается с восходом солнца и кончается с заходом. Не зря говорят, что человек работает от рассвета до темна. Раньше всех начинают работу женщины. Выдоив корову, они гонят ее на пастбище, как только пастух объявляет о выгоне. Одни барабанят в специальную доску на груди, другие играют на рожке приятные мелодии.
Косцы начинают рабочий день тоже рано и заканчивают косьбу, как только высыхает трава. Часов в 10 утра. Летом я с братом Дмитрием спал в летней ком-нате над хлевом (горнице) и хорошо слышал, как мама доила корову. Как пастух приглашал гнать на пастбище скот, и куриный переполох, когда они с повити вылетали на улицу. Петух вылетал в числе первых. Часов в 7-8 летом вставал и я, когда уже ощущал приятный запах пирогов из русской печи. Летом больше спал на сене, свежем, с множеством запахов, ароматным. А когда исполнилось 15-16, иногда уходил спать на сено до первого снега. Прихватив с собой подушку и одеяло, залазил в «нору» из которой высовывалась лишь голова. Даже после войны, когда приезжал проведать маму и сестру, часто отдыхал на сене. В тишине слушал, как высоко в небе гудят самолеты, держа курс на Вологду или на Москву, чем-то напоминающие войну. Однако они не возбуждали, как прежде, страха, и желания выбежать на улицу и где-то укрыться. Отдохнуть, помечтать было приятно. В летние каникулы все дети и подростки в деревни помогают родителям пасти скот, сушить сено и т.д.
Самостоятельно ловили в реке рыбу, собирали в лесу грибы, ягоды. Много времени проводили на реке Нурде, что в пяти минутах ходьбы от деревни. Родители солили грибы на зиму в деревянных бочках, в сыром виде после суточного вымачивания. Через месяц два они немного подкисали, просаливались, делались вкусными и съедобными (волнушки, рыжики, гладушки, грузди). Выловленная рыба съедалась в тот же день или подсаливалась. Холодильников тогда еще не было. Электричества тоже. В летние солнечные дни время проводили на речке. Купались часто и до озноба. Иногда брали с собой даже зимние пиджаки или чью-то фуфайку. Взрослые над нами не без ехидства смеялись.
В 30 годы в нашей речке, да и в других, водилось много рыбы, а в прудах караси. Сетями рыбу почти не ловили. Дороговато. Зато ловили рыбу вершами, острогами, силком и даже «мутью». Вершами ловили рыбу весной, как только речка очистится ото льда, а земля оттает и в нее будет можно вбить кол, чтобы поставить вершу (вроде Жака). Нужно перегородить речку в самом узком месте (русле), кольями в виде частокола, который удерживается перекладиной (бревном), закрепленным по обоим берегам реки. По средине русла оставлялось место для верши по ширине около 70-80 см. Щели между кольями закрываются еловыми ветками. Для рыбы нет другого прохода, как только идти в вершу, в ее хвост, от-куда она уже не выберется. Ставить верши рискованно и небезопасно. Помню, ставил вершу, сооружая заездок (частокол) в 1938г. С трудом укрепил перекладину (переход) через реку Нурду, заканчивая вбивать колья вдоль перекладины, как вдруг поскользнулся на ней и упал в ледяную воду. Течение было сильное, меня понесло, но вовремя смог ухватиться за куст ольхи и выбраться на берег. Топор выронил из рук, и он затонул. Хорошо, что еще с восьми лет научился плавать. Не прошло и полчаса, как я почти голым лежал на русской печи, грелся и просыхал. Но и этот случай не перебил охоту довести работу до конца. Тем более что не простудился и не заболел. Позднее ставил верши несколько лет подряд, иногда даже по две. Чаще всего вылавливались щука, налим, реже окунь. И тут не обошлось без воров, которые поначалу трясли верши.

Интересно.

Спасибо, что зашли. Скушно, должно быть, в пирамиде?
Если серьезно, то и мне каждый раз интересно перечитывать, как жили люди в то время... без всего того, что есть сейчас у нас.

Да и слог мне нравится - простой и легкий.

Да разве? Мне кажется, он местами канцелярский, словно из стенгазеты... Сейчас это не заметно, зато потом убедитесь. Я бы мог подработать, но пока оставлю, как есть. За изложением стоит реальный человек, пусть он и говорит.

О русской печи хочется упомянуть особо и уважительно. Это был очаг тепла в любое время года, даже летом. Никакой камин ее не заменит. Топили ее каждый день, чтобы сварить кушать испечь хлеб и пироги. Она одновременно обогревала и дом. Приятно было полежать и зимой, в мороз и стужу или после дороги. Но отцу и матери всегда уступали место, иногда пристраивались рядом. У русской печи есть еще важное достоинство. Она использовалась как парилка, баня. Внутри, куда сажали хлеб и варили пищу. Печь устроена так, что не наклоняясь, можно сидеть и париться веником, мыть голову из чугуна или таза с водой, немного ополоснуться.
Летом в солнечные дни, когда дно речки свободно от водорослей и хорошо просматривается с берега, рыбу ловили так: налимов — острогой, щуку — силком. Налим, что называется, ведет себя как «добрый дядя». Менее пуглив, менее подвижен, чем щука. Прячется под корягами, бревнами или у берега под корнями деревьев. Щука, наоборот, быстра и хитра: способна переметнуться через сеть поверху. Ловить острогой проще. Силком много труднее. Нужны определенные знания и опыт. Петлей из конского волоса на конце шеста длиной 4-5 метров нужно было приблизить(подвести) к голове, в конце жабр, задернуть петлю с помощью веревочного шнура и выбросить рыбину на берег.
Можно ловить рыбу «мутью», в небольших и неглубоких омутах. С обеих сторон водоема раньше делают запруды, чтобы рыба не ушла в соседние. Затем мутят воду, чем доступно, палками по дну, ногами, мелкими деревьями. Видимо, от недостатка кислорода рыба высовывала из воды голову и ее тут же выбрасывают на берег. Такая рыбалка одному не под силу, если водоем большой. И не-возможно, если дно песчаное.
Большими любителями рыбалок были мои приятели и соседи: Саша Архипов, Гена Задумкин, Сидоров Анатолий и другие. Когда погода была пасмурна и прохладна, мы ловили рыбу руками, под подмоинами у берега, под корнями деревьев. Только налимов. Опять же потому, что налим хотя и скользкий чтоб удержать в руках, но добрый и добродушный, когда его трогаешь легонько каким-то предметом неострым. Даже можно слегка пощекотать брюшко. Сначала я боялся обшаривать руками подмоины и норы у берега. В них можно натолкнуться на водяную крысу, жабу и т.д. Водяные крысы очень агрессивные, могут здорово покусать руку. Однажды Саша Архипов так искусно вынул из-под корней утенка, что перепугал меня. Он держал его за ноги, а утенок хлопал крыльями как петух, об-давая меня брызгами. А налимов ловили так: нащупаешь его руками и начинаешь подбираться к голове, можно пощекотать брюшко. Большим пальцем руки стараешься приоткрыть жабры, а указательным одновременно, как бы навстречу, просунуть палец в рот. Почувствовав, что оба пальца можно соединить движением навстречу друг другу, не мешкая сжимаешь пальцы, и тогда налим твой, любого размера. На всякий случай, для страховки, мы всегда держали в кармане металлическую вилку. В отличие от щуки и окуня, у налима во рту нет таких острых зубов. Есть лишь «щеточка», которая не причиняет травмы.
Любимая пора для детей — лето. В деревне это время сева и уборки хлеба, сенокоса. Для детей время отдыха после учебы, забав и развлечений. В те годы в деревне не было иных развлечений, как общение с природой, со всем, что окружало тебя и влекло: поле, богатое разнообразными цветами, речка, где можно искупаться и ловить рыбу. В конце лета в лесу уже росли грибы, поспевала земляни-ка и малина на вырубках и подсеках. Лет до 12 эти места посещал, как и все ровесники, под надзором старших и родителей.
Родители сняли с меня опеку, и я мог самостоятельно и купаться и ловить рыбу, если удается. А вот в лес ходить не разрешали. Да я и сам не хотел, боялся волков. Более того, к нам иногда заглядывали и медведи. Поэтому даже взрослые предпочитали ходить в лес вдвоем. Мужчины этого правила не придерживались, летом волки на человека не нападали, но страха, нагоняли. Со мною был такой случай. Летом 1938 г. собирал грибы километрах в двух от деревни. Место мне не понравилось, и я стал пробиваться через кусты ивняка и березы в полусогнутом состоянии. Смотрел в основном себе под ноги. Когда вышел на узкую просеку, разогнулся. Куда двигаться? Шагах в 20 от меня стоял зверь не то волк, не то собака. По морде и хвосту — волк. По шерсти — тоже. Собаки при встрече с человеком в лесу обычно выдают себя дружелюбием. Виляют хвостом, приближаются или уходят за своим хозяином. А этот зверь стоит, уставился на меня и не двигается. Такое противостояние, мирное, продолжалось, примерно, минуту. В левой руке я держал палку, в правую взял из корзины нож. Не совсем надежный для защиты. Но все-таки. Наконец, зверь потихоньку стал уходить в чащу леса. Дома все решили, что передо мной был молодой волк.
Большой страх на людей волки нагоняли ночью, когда воют стаями. Тогда волосы поднимаются дыбом. Конечно, не у всех, а у тех, кто чувствует себя незащищенным. Их мелодию мне приходилось слышать не раз. Последний случай про-изошел в ноябре 1945г, когда глубокой ночью и один, возвращался домой из соседней деревни Хохлово. Чтобы как-то снять с себя напряжение, пришлось выстрелить из пистолета.

1929-33 г. вошли в историю СССР как годы сплошной коллективизации сельского хозяйства и ликвидации кулачества как класса. В нашей деревне первыми вступили в колхоз наиболее зажиточные крестьяне. Подали пример другим. И правильно поступили. Задержись на какие-то полгодика-годик, и их советская власть могла «раскулачить», конфисковать все имущество и выслать всю семью в отдаленную местность. На Север высылать было некуда. Вологда тоже север. А в Сибирь — запросто. Раскулачиванию в деревне Мстишино подверглась лишь одна семья Серебряковых. Конфисковали все имущество и дом с холодными постройками. На их базе колхоз создал ферму для всего скота деревни (коров). Личные вещи членов семьи тоже продали на торгах, в их же собственном доме. До сих пор мне запомнилась эта процедура: «Дамское платье – 5 рублей, кто больше, кто больше — продано!» И стучит деревянным молоточком.
Мои родители вступили в колхоз в 1930 году. Как и все, отвели на колхозный двор весь скот: две лошади, трех коров, всех овец. Остались только куры. Хозяйство поднялось на ноги после революции 25.10.1917г. И относилось по своему социальному положению к типу середняков. Я и мои братья всю жизнь в своих автобиографиях указывали, что родились в семье крестьянина-середняка.

Осенью 1930 по деревне прошел слух, что местные власти при коллективизации допустили перегиб, нарушив указания ЦКВКПБ и лично Сталина, когда крестьянин отдавал в колхоз последнюю корову. Местные власти игнорировали статью т. Сталина в газете «Правда» «Головокружение от успехов». Молодые колхозники пытались самочинно исправить этот перегиб и однажды привели коров до-мой. Но через несколько дней отвели обратно на ферму. Мой отец такую инициативу не одобрял и к ней не присоединился. С тех пор и до 1938 года, т.е. 8 лет мы почти не видели и не пробовали молока. И только 17 апреля 1938 года молоко пришло в наш дом. Растелилась телочка, которую растили более двух лет. Пришла радость и новая жизнь. Ушло в прошлое время, когда жили впроголодь месяцами и не кушали иногда по несколько дней подряд. Я тяжело перенес на ногах ревматизм и малярию именно в те годы. Малярию я захватил в Усть-Вологодском, где жил дядя Вася, брат моего отца. Странная болезнь. День болеешь, день здоровый, хотя и ослабленный. Приступы проявлялись через день и сопровождались темпе-ратурой за 39-40гр. Какая-то горькая микстура за неделю-две поставила меня на ноги. Видимо, хинин.
Теперь я удивляюсь, как я не бросил школу в то время, как это сделали многие мои ровесники. Есть пословица: «Не гони коня кнутом, а гони овсом». Крутые меры со стороны родителей побуждали идти в школу, а не учиться. Ходить в школу 8 лет за 3 км в дождь, снег и в пургу, по бездорожью и при морозах за 25, да еще в ветхом пиджаке и в дырявой обуви, когда в поле тебя продувает насквозь ветер — выдержит не каждый ребенок.
Зимой было полное бездорожье. Часто вдоль санной дорожки ставили вешки, с обоих сторон, чтобы не заблудиться и не увязнуть в снегу. К этому надо добавить, что идешь голодный, слушаешь учителя голодом и не знаешь, дадут ли вечером хотя бы корку хлеба.
В те тяжелые годы не каждая семья была в состоянии хотя бы дать милостыню. Может, я бы принял предложение мамы просить милостыню, если бы знал, в каком дому чужой деревни мне подадут. Да еще не будут донимать расспросами: откуда, кто твои родители и т.д. Подобного рода вопросы задавались всем нищим, и взрослым и детям. Тогда немногие из крестьян жили в достатке.
Отец мой до вступление в колхоз занимался отхожим ремеслом. Камнетесец. Тесал и обрабатывал камни для домов и подъездов в Вологде. И за счет этого поднял свое хозяйство в деревне. Тем более, что земля не продавалась и не покупалась. Советская власть делила земельный фонд по едокам, включая детей и стариков.
Мой тятя (так называли у нас в деревнях своих отцов) даже сделал ручные жернова, чтобы размалывать зерно на муку. Многие годы до войны 1941-45 мы мололи муку сами. Немало пришлось покрутить нелегкий камень и мне. За полтора два часа работы можно намолоть килограмма три муки. Этого хватало, чтобы семье напечь пирогов или хлеба на один день. В 30-40 годы отец возил молоко на молокозавод д. Богородское, что в 3 км от Мстишино. В годы войны тоже работал на ферме, возил воду из р. Нурда.
Примерно в 1936 г. из-за недоедания у отца развился авитаминоз, и я заболел куриной слепотой. С заходом солнца утрачивал зрение, и тогда брал с собой и меня. В качестве проводника и помощника после вечерней дойки коров. Без меня он не мог доехать до молокозавода и тем более вернуться. Я помогал сепарировать молоко и ставить в телегу пустые бидоны. Дорогу от деревни до завода ло-шадь Зорька знала хорошо. Дорога единственная, колея наезженная. Опасение вызывало одно лишь место — мост через р. Дунайку, деревянный и без перил. Тут надо было править лошадью. Однажды, отвезя молоко, я отнес бидоны и вдруг обнаружил, что ничего не вижу. Где стоят лошадь с телегой? Отцу ничего не сказал, думал, что через некоторое время прозрею. Но не тут-то было. Выход пришел случайно. Я присел и попробовал смотреть не сверху вниз, а снизу вверх. И увидел ноги отца, телегу и лошадь. Остальную работу доделывал на ощупь. Перед мостом тятя сказал: бери вожжи и правь. И тут я раскрылся: не могу, тоже ослеп. И вот мы сидим и волнуемся. Хотя бы не подвела лошадь. Не подвела. Оставалось отыскать свою избу в деревне, выгрузить тару и отогнать в конюшню лошадь. Дом нашли по огоньку, горевшему в окнах. Наш огонек был четвертым слева. С тех пор я перестал возить молоко. Отец ездил с сестрой Симой.
Куриной слепотой мы продолжали страдать и дальше. Но недолго. Отцу, кажется, стало стыдно самого себя, а может, и мама повлияла. Оказывается, молоко — первейшее лекарство от слепоты! Да и не только от нее. А он, сидя, на лекарстве, болеет. Достаточно съесть полкило печенки или несколько дней выпивать по пол-литра свежего молока — и избавиться от болезни. Поведение отца говорит о многом. Главным образом о его честности, порядочности и ответственности за свою репутацию перед обществом. Конечно, молоко принимал и сдавал по весу. Но разницу в пол литра можно было объяснить всегда. Оно выплескивалось в пути, при загрузке и выгрузке.

Одобряю.

Что именно?

В 1938 году вышла замуж сестра Сима. Через год родилась ее дочь Тамара. Муж ее, Одинцов Николай Ильич жил тогда в д. Редкое, Емского с/с. Оттуда в 1941 ушел на войну и не вернулся. Пропал без вести. Тамара, видимо, его и не помнит.
В 1939 я окончил 7-летнюю школу и поступил в Вологодскую областную политико-просветительскую школу в г. Череповце. Старший брат Александр учился в военном училище г. Ярославля. Брат Павел, 1905 г. р., не жил с родителями с конца 20х годов. Затем окончил высшую партийную сельскохозяйственную школу в г. Архангельске и работал редактором районной газеты. (ст. Вожега)
С родителями остался проживать младший брат Митя. До 1941 года я бывал в деревне только летом, в каникулы. Работал в колхозе и помогал родителям по хозяйству. Бывали дни, когда выкашивал за одно утро по 0,12-0,15 га, за что покойный бригадир Меркурьев Дмитрий Иванович ставил меня в пример другим подросткам. Пахать научился не сразу. Первое время плуг часто выскакивал из борозды или глубоко углублялся. Надо было приобрести навык держать его ровно. На северных суглинках пахать легче, чем на песчаных. Это для пахаря, а не для лошади. Помню такой случай.
В 1940 в Ильин день (2 августа) мы с Сашей Архиповым и Геной Задумкиным прогуляли почти до рассвета и не пошли по домам, а улеглись спать на сено в сарае, да еще сделали норы и укрылись с головой, потому что было прохладно. Бригадир Меркурьев обошел всю деревню и не нашел нас, чтобы идти в поле пахать. Но кто-то сказал ему, что мы вероятно в сарае. И вот, в часов семь утра он пришел в сарай и таким ласковым голосом говорит: Ребятки, вставайте, уже пора пахать. Ему никто не ответил. Он сказал: Я ведь все равно знаю, что вы здесь, поднимайтесь. И поднялись.
Мне здорово повезло в жизни, что стал студентом политпросветшколы, которая готовила работников домов культуры, клубов, библиотек. Но для работы в области культуры и просвещения считал себя негодным. Важно было получить общее среднее образование, которое на селе давалось немногим. Стипендия 200 рублей в месяц позволяла содержать себя материально, даже одеваться. На помощь родителей не приходилось рассчитывать. Я был безмерно рад своей судьбе. Довольны были и родители. Ведь, если бы учился в одном из техникумов, то стипендии в 45р. в месяц не хватило бы и на пропитание. Можно сказать, бог отблагодарил за все годы страданий.
В Череповце жил на частной квартире, кажется, на улице Красноармейской, а может, на улице Папанинцев, на берегу реки Ягорбы, притока Шексны. Дом принадлежал Ореховой Анне. У нее жили еще два студента. Комаров Вася и Мусинов Вася со станции Шарья. Школа обеспечивала нас койками, постельными принадлежностями и оплачивала жилье.
Уже на втором курсе наша жизнь омрачилась тем, что правительство приняло постановление о новом порядке обеспечения стипендиями. Она выплачивалась тем, кто имел за четверть и полугодие не менее 2/3 оценок хорошо и отлично. Я остался учиться. Однако большинство учащихся разъехались по домам.
Годы учебы дали хороший урок, как жить самостоятельно, независимо от родителей. Вселили уверенность в свои силы.
В те годы 1937-41 жизнь в стране била ключом. Жизнь мирная, созидательная. Большинство народа, особенно молодежь, верили Советской власти и партии большевиков. Т. Сталина считали подлинным вождем партии и государства. В печати и по радио пропагандировался советский патриотизм, любовь к Родине и готовность защищать ее. На многочисленных кружках на производстве, в школах, вузах и техникумах готовили людей к труду и обороне (значок ГТО), санитарной обороне (значок ГСО), противохимической обороне (значок ПВХО). Последние два значка я получил до ухода в армию.
Народное хозяйство страны переживало небывалый подъем. Укрепились колхозы. Трудодень стал оплачиваться. Широкое распространение получило стахановское движение, стимулировавшее рост производительности труда (шахтер А. Стаханов), многостаночного обслуживания (ткачиха П. Ангелина) и др.
Еще 5.12.1936 года была принята 1-я конституция СССР (сталинская), под-твердившая полную и окончательную победу социализма в нашей стране. В 1937 состоялись первые выборы в Верховный Совет СССР.
Дух народа, его настроение и энтузиазм отражали песни и музыка того времени. «Москва-майская», «Широка страна моя родная». «…Донецкой степью вел товарищ Сталин от нищеты, насилья и оков. И в первый раз большое солнце встало над молодой страной большевиков.» А кто из нас не любил кинофильмы «Волга-Волга», «Свинарка и пастух», «Три танкиста», «Трактористы», «Депутат Балтики» и «Чапаев».
О проходивших в стране репрессиях по отношению к враждебным элементам сообщалось мало. О масштабах таких репрессий мало кто знал. Их впервые объявил 20 съезд КПСС.
1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. Англия и Франция объявили войну Германии. Так началась Вторая Мировая война. Спустя две недели немцы вошли в Брест. Нависла угроза оккупации Западной Белоруссии и Украины, Бессарабии и Прибалтики. Советский Союз взял под свою защиту территории, незаконно отторгнутые от России в 1918-20 г. Иного выхода не было. Парламенты При-балтийских государств обратились в Верховный Совет СССР в просьбой принять их в состав Союзных республик.
В марте 1940 закончилась скоротечная советско-финская война, показавшая неспособность Красной Армии к ведению эффективных наступательных операций. Наркома обороны Ворошилова К. Е. на этом посту сменил Тимошенко. Несколько месяцев спустя войска вермахта прорвали линию «Мажино», вторглись во Францию и принудили ее капитулировать. Английский экспедиционный корпус был то-же разбит и эвакуировался на острова. Так в Европе остались лишь две противоположные по идеологии силы: СССР – оплот социализма и фашистская Германия.
Всем становилось ясно, что избежать войны не удастся. О ней стали говорить везде, но больше шепотом. Мы, молодежь, восхищались победами немецких войск во Франции, на Крите, в Норвегии, на Балканах и т. д.
Когда СССР шел на компромисс с Германией, Сталин наверняка знал, что в результате репрессий 1938-39 Красная Армия недосчитывала более 40000 командиров и политработников, 3-х маршалов из пяти, 7 командармов, 50 комкоров из 57, 154 комдивов из 186, всех 16 армейских комиссаров, 401 полковников из 456…
Не случайно в те годы усиленно готовились специалисты среднего и старшего комсостава в военных училищах и академиях. В прошлом и теперь считаю договор о ненападении с Германией единственным правильным решением отсрочить войну. Советское руководство продуманно шло на заключение этого непопулярного и унизительного пакта, чтобы выиграть время. К сожалению надо признать, что в военно-стратегических вопросах Гитлеру удалось переиграть своих западных и восточных противников.
Сейчас говорят, что СССР первым стал готовиться к войне с Германией, приступил к строительству на границе укреплений, оружейных складов и т. п. То есть бросил вызов Германии, и ей ничего не оставалось делать, как напасть.
Полемику по этому вопросу я вел в октябре 1994 года в поезде С-Петербург – Брест с одним молодым человеком лет 30. Он обвинял т. Сталина как агрессора №1. Тогда я процитировал моему оппоненту мнение авторитетного политика тех времен У. Черчилля: «В пользу Советов можно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германской армии с тем, чтобы русские получили время и смогли собрать силы со всех концов своей огромной страны. Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была в тот момент в высокой степени реалистичной». Вырезку с текстом этого выступления я храню до сих пор.
Исход спора оказался непредвиденным. Мой собеседник полез на верхнюю полку и больше со мной не разговаривал.

Проект.

Какой? Имеете в виду эти мемуары? Если так, я бы не назвал это проектом. Не то слово, в общем.

В период учебы в г. Череповце ко мне приезжал старший брат Александр. К тому времени он окончил военное училище и служил на турецкой границе в г. Ленинакане. Это был 1940 г. Учеба шла нормально. Получал стипендию. Требования преподавателей к нам повысились. До каникул оставалась одна четверть. Среди студентов пронесся слух, что военкомат начал отбор юношей в военные училища. Для этого требовалось подать заявление, пройти медкомиссию в военкомате. А затем сдать экзамены в училище и пройти мандатную медкомиссию. Почему-то военная служба манила меня. Может потому, что поддался влиянию кинофильмов того времени. Или потому что пришло время определить свое место на будущее. Имел желание поступить в артиллерийское или бронетанковое училище. Но там набор закончился. Пришлось делать выбор между пехотным и медицинским училищами. Подал заявление в последнее. Исходил из того, что эта специальность не только военная, но и гражданская. Может быть, она и дала мне шанс выжить в будущей войне. Признаюсь, опасался за свое здоровье – вдруг забракуют. Уж слишком много болел и перенес за свои 18 лет (корь, ревматизм, малярию, голодание).
Но все обошлось. В Киеве сдал экзамены и прошел медкомиссию. Получил 10 дневный отпуск для поездки домой. За это время побывал в г. Череповце, где получил причитавшуюся мне стипендию и попрощался с ребятами по курсу. Побывал в деревне у родителей. 30 апреля 1941 года приехал в Киев в военное училище. Оно располагалось на ул. Мельникова, на северной окраине города, рядом с кладбищем и заводом. Восточнее протекал Днепр. Настроение было приподнятое. Желание учиться – серьезное. 3 мая занятия начались. Накануне всех курсантов 4 батальона помыли в бане, постригли наголо, выдали военную форму курсантов военного училища.
Между тем обстановка в стране и за рубежом осложнялась. Вермахт стягивал войска на Советско-Польскую границу. Скрыть это было нельзя. СССР заявил ноту протеста. Гитлер ответил, что войска прибывают для отдыха от боев на западном фронте.
Мы жили в казарме на втором этаже. Первый этаж использовался для спортивных и учебных занятий. Училище возглавлял военврач 1 ранга Гаврось. Он носил в петлицах 4 прямоугольника или «шпалы». Это соответствовало званию полковника. Его заместителем был военврач 1 ранга Лидский. Заместителем по политической части – бригадный комиссар Фадеев. Он носил в петлицах одну звезду.
Нашим взводом командовал мл. лейтенант Кучаренко, лет 25. Он в совершенстве знал свое дело, строевую службу и уставы. Требовательный и строгий. Военной и санитарной тактикой занимались еженедельно. Часто практиковались марш-броски на 10-15 км и обратно с полной боевой выкладкой более 20 кг. (включая оружие и противогаз). Взводный любил успокаивать нас: тяжело в учении – легко в бою.
Ротой курсантов командовал капитан Середа. Это был кадровый офицер лет за 30, строгий, всегда подтянутый. Фамилию старшины позабыл, но хорошо его помню. Он был участник боев на р. Халхин-гол в Монголии и награжден медалью «За отвагу». Это придавало ему уважение и авторитет.
Моим командиром отделения был Цецко Иван Георгиевич, белорус. В военное лихолетье наши с ним дороги пересекались не раз. После войны судьба свела нас в один город, где жили рядом долгие годы.
До 22 июня 1941 училище жило спокойно, но напряженно. Не без труда вживались в распорядок, в дисциплину, в подчинение старшим по званию. Надо было пройти курс молодого бойца, изучить устав и т.д. В завершение принять устав на верность Родине. С 1939 его стали принимать индивидуально от каждого бойца, перед строем.
К условиям армейской жизни я оказался физически неподготовлен. Подтянуться на турнике мог раза два и с большим трудом. Но я оказался не одиноким. Какое-то время после отбоя пришлось наверстывать упущенное.
Многие предметы, например, анатомию, фармакологию и немецкий язык пришлось усваивать зубрежкой, которую раньше переносил с трудом. Потребовалась воля и настойчивость.

22 июня 1941 в воскресенье на стадионе города должен был состояться большой спортивный праздник, куда должны были пойти и мы. Поэтому еще с вечера подшивали воротнички, чистили сапоги и пуговицы и в предвкушении приятного и веселого праздника легли спать.
Утренний подъем должен был состояться позднее обычного на час, т.е. в 7 часов. В 4 часа несколько мощных толчков и взрывов потрясли нашу казарму. За окном слышались вой самолетов и пулеметная стрельба. Некоторые курсанты, и я тоже, проснулись. Кое-кто подходил к окну. Я, помню, с постели не вставал. Пере-вернулся на другой бок и продолжал спать до следующего налета авиации, более сильного. Хотя вой самолетов и бомбежка хорошо слышались через окно. Только около 7 часов утра дежурный офицер, а за ним дневальный по казарме каким-то сильным, злым голосом прокричали: «подъем, в ружье!» Некоторые курсанты ста-ли ворчать, одеваясь, что де в воскресенье не дали поспать.
Построение состоялось во дворе училища. И хотя «мессершмидты» гуляли по крышам домов, все стояли в строю, как вкопанные, пока кто-то из старших офицеров не объявил, что это война. Однако, не разъяснил, с кем. В 9 часов утра с речью по радио к гражданам СССР обратился министр иностранных дел Молотов В.М. Он заявил, что Советский Союз подвергся агрессии со стороны Германии...
С того дня жизнь в нашем училище изменилась. Вводилось военное положение, началась мобилизация взрослого, в основном, мужского, населения. В училище строились укрытия, рылись траншеи. Занятия в училище не прекращались. Но сводились больше к учениям по военной и медицинской тактике, т.е. к вероятной защите города.
С первого дня войны немецкая авиация господствовала в воздухе над городом. Наши самолеты появлялись в небе нечасто и быстро сбивались немецкими истребителями. Мне не раз приходилось наблюдать воздушные бои наших «Мигов» с «мессершмидтами», которые завершались не в нашу пользу ввиду численного превосходства противника. Не помогало и мужество пилотов. Четко и слаженно работала наша зенитная артиллерия. Ее заградительный огонь был настолько плотным, что немецким бомбардировщикам не удавалось сбросить бомбы на цель. Главным образом на мост через Днепр и железнодорожный узел. В первые дни войны в бой с немецкими истребителями иногда вступали даже наши У-2 (кукурузники). Летчики явно жертвовали собой. Когда У-2 загорался, и летчик спускался на парашюте, немецкий пилот стрелял по нашему до самой земли. У фашиста было время потешиться, и ему никто не мешал.
Нам, курсантам, в то время было непонятно, почему наш первый в мире воздушный флот вдруг стал и малочисленным и не весьма боеспособным. Правды никто не говорил, она пришла сама, позднее.
Оказывается, в первые дни войны противнику удалось разрушить и вывести из строя все наши аэродромы и самолеты не только в пограничной зоне, но и в прифронтовой полосе. Однако ни в первые дни войны, ни в последующие месяцы врагу не удалось парализовать противовоздушную оборону Киева и разрушить железнодорожный мост, в то время единственный. Город жил и работал на фронт.
Через две недели после начала войны в городе поползли слухи о приближении захватчиков к Киеву. Об этом говорили и поступающие в город раненые. Нас привлекали для выгрузки их из автомашин. Из официальных источников стало известно, что танковые соединения немцев захватили Новгород-Волынский, Бердичев, Житомир и вышли к реке Иркень в 15 км от Киева. Крупнейшая группировка немецких войск, около 40 дивизий, прорвала оборону наших войск и оказалась на ближайших подступах к Киеву.
Занятия в училище прекратились. Четвертый батальон курсантов стал стрелковым. Получил вооружение в виде станковых пулеметов «Максим» и бутылки с горючей жидкостью против танков. Винтовки уже имелись. Я стал вторым номером в пулеметном расчете. Наша батальон занял оборону на юго-западной окраине города, недалеко от тюрьмы и железнодорожного вокзала. В сквере, на перекрестке улиц повзводно выкопали траншеи в рост человека и оборудовали пулеметные гнезда, из которых хорошо просматривались и простреливались все перекрестки улиц. Позади нас, помню, располагались продовольственные магазины. Не знаю, каким образом, но продавцы иногда подкармливали курсантов конфета-ми. Возможно, жалели, а может быть, думали, что придут фашисты и сожрут все.
В траншее и ровиках мы провели несколько тревожных ночей. Налеты немецкой авиации не прекращались ни днем ни ночью. Доставалось и нам. Несколько курсантов были убиты. Но тогда прорваться в город фашистам не удалось. Войска 5-й и 26-й армии и дружины народного ополчения отбросили противника на рубеж городов Фастов, Белая Церковь и Коростень.
Наш 4-й батальон вернулся в училище. К занятиям не приступали, началось принятие военной присяги. Во дворе училища, рядом с траншеей поставили стол, построили взвод, и каждый индивидуально давал клятву на верность Родине. Кругом свирепствовали немецкие истребители, и не раз приходилось прыгать в траншею. Мероприятие затянулось. И на следующий день, на том же месте, взвод, по отделениям, принял присягу коллективно.

Надо исправить на "присягу".

А как же авторское право? Шучу, да, явно дед сделал ошибку, а я просмотрел. Спасибо, что так внимательно читаете.

30 июня противник возобновил свое наступление на Киев, и 10 августа немцы ворвались в пригороды с юго-западного направления. Наш 4й батальон вернулся на прежние позиции и занял оборону. На прежнее место поставили своего «Максима». Пулемет был старенький, при больших переходах был неудобен, слишком громоздок. Приходилось переносить отдельно станок и ствол. Патроны подавались в ленте, такого же 7.62 калибра, как и винтовки.
Погода стояла солнечная, ночи теплые, и все мы спали на земле у траншеи или в ней, подбросив немного травы. По ночам кто-то постоянно дежурил у пулеметов, и выставлялась охрана. Отчетливо слышалась артиллерийская канонада и ружейно-пулеметная стрельба. Через пару дней фронт приблизился к городу. Немецкая артиллерия и авиация наносили удары по расположению наших частей. Вновь появились убитые и раненые из числа курсантов. К счастью, на этот раз наш «Максим» промолчал – врага остановили другие части.
Не могу не рассказать о случае, который произошел со мной в одну из этих ночей. Я заступил на дежурство у пулемета около трех часов ночи. Было темно. Я сидел, облокотившись правой рукой на станину, и через какое-то время с рассветом задремал. Сильный толчок в спину разбудил меня. Я мгновенно вскочил на ноги и повернулся. Передо мной стоял взводный Кучаренко. Он спросил: «Что спим?» Я промолчал, понял, что оправдываться бесполезно. А потом говорю: «Виноват, т. мл. лейтенант». А он мне и говорит: «Курсант Хомелев, ты представляешь, какой тяжелый проступок совершил и какое теперь время, ты поставил под угрозу наши жизни. За такие вещи можно расстреливать на месте». Я остолбенел, но все же сказал: «Виноват, т. мл. лейтенант, простите». Меня поразило то, что он не стал читать мне мораль о дисциплине, бдительности, военной присяге. И я понял: случись такое еще раз в подобной обстановке он исполнит сказанное, не до-водя дело до военного трибунала.
Но к 15 августа 1941 г. враг был отброшен от города и на этот раз. В конце месяца на территорию нашего училища был подан товарный состав, и нам приказали погрузить в него все имущество училища. Приказ выполнили еще до рассвета. Курсанты шептались между собою: «возьмут нас с эшелоном или оставят здесь, в Киеве?» Нас взяли. Еще затемно паровоз тронулся. Оказывается, в товарных вагонах уже были приготовлены для нас стеллажи. В душе все мы радовались, что нас увозят от прифронтового города, куда-то далеко от войны и возможно, надолго. Но куда именно, никто не знал. Нас буквально выхватили из огненного кольца, иначе бы мы разделили участь многих армий юго-западного фронта во главе с генерал-полковником Кирпоносом и 128 офицерами его штаба. Вскоре кольцо вокруг Киева замкнулось. 19 сентября 1941г. Киев пал.
Теперь известно, что трагедия с юго-западным фронтом стала вследствие того, что генерал-полковник Еременко, как командующий вновь созданным Брянским фронтом, не выполнил приказа ставки остановить наступление на юг, в тыл юго-западному фронту. Несколько армий Брянского фронта, 37я и другие, оборонявшие Киев, оказались окружены, и лишь немногим удалось пробиться на восток. Некоторые наши части оказались в Брянских лесах, положив начало формированию партизанского движения.
Наш эшелон двигался медленно, часто останавливался даже в поле, подвергаясь бомбежкам и обстрелу. В таких случаях все выпрыгивали из вагонов и рассредотачивались вокруг состава. Только через сутки, когда проехали Конотоп, самолеты оставили нас в покое. В том же направлении, на восток, пешком и на повозках шло множество людей со своим скарбом и без него. Они убегали от вой-ны.
Эшелон наш двигался окольными путями и медленно. Наконец, мы оказались в Свердловске. Все имущество выгрузили в здание бывшего лесотехнического института. В больших комнатах 2-го этажа поставили двухъярусные нары для сна и отдыха.
К нашему приезду в Свердловск обстановка на фронтах резко ухудшилась. Немецко-фашистские войска вышли на ближние подступы к Москве и Ленинграду, ворвались в Крым и блокировали Севастополь. Пал Киев. Сводки Совинформбюро каждый час приносили тревожные новости. Сам себя я часто спрашивал: сможет ли Красная Армия удержать Москву? И что будет, если враг возьмет ее? В конечном же счете твердо верил в нашу победу. Появление плакатов в городе «Родина-мать зовет!» воодушевило всех.
Здесь, в глубоком тылу, все стали работать для фронта, работать много и напряженно. Мы занимались ежедневно, по 10-12 часов. По воскресеньям разгружали оборудование и станки эвакуированных заводов и фабрик. Под открытым небом на площадках ставили и запускали станки, а уж потом возводили стены и крышу. А морозы стояли – 40 и более...
К тому времени враг местами приблизился к столице на 15-17 км, особенно в районе г. Химки. Никто не мог предположить, что в таких условиях в Москве 7.11.1941 пройдет традиционный парад. Сталин И.В., как Верховный Главнокомандующий, обратился к войскам с речью. Германия, говорил Сталин, истекает кровью. Она долго не выдержит такого напряжения. Еще несколько месяцев или полгода, быть может, год – и Германия лопнет под тяжестью своих преступлений. Он сказал, что на нас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить фашистских захватчиков, на вас смотрят порабощенные народы Европы. Речь Сталина в то время имела большое морально-политическое значение. Всем нам было понятно, что блицкриг Гитлера провалился, и он не смог провести парад на Красной площади в этот день, как об этом трубила Геббельсовская пропаганда. В то тяжелое время Сталин, как сейчас известно, и сам сомневался в разгроме фашистов под Москвой и в остальном – он просто утешал народ. И рассчитывал на открытие второго фронта нашими союзниками.

8.11.1941 немцы захватили г. Тихвин и перерезали железную и автомобильную дороги, ведущие в Ленинград. Город оказался в блокаде. Битва за Москву за-тянулась, начались лютые морозы, к чему немцы оказались не готовы. И наступление 5.12 под Москвой оказалось для противника полной неожиданностью. И они были отброшены до 15-250 км. Это было самое серьезное поражение фашисткой Германии. И миф о ее непобедимости развеялся. У нас появилась не только надежда, но и уверенность в победе.
После этих событий в нашем училище стало как будто легче жить. Все душевно расправились и раскрылись. Но занятия продолжались в прежнем темпе. Стало больше практики, например, вынос раненых с поля боя, оказание первой помощи.
Помню, однажды мы наступали и должны были взять солидную горку. Снега по колено, а мороз минус 18. Короткие перебежки чередовались с ползанием по-пластунски. А обмундирование было летним: кальсоны, брюки, х\б, сапоги и шинель. Протоптались на снегу больше часа, но до вершины так и не добрались. Кое-кто поотмораживал уши и пальцы.
В училище прошел слух, что учеба приближается к концу, и скоро нам присвоят военные звания и распределят по частям Уральского ВО. И как раз в это время я заработал сам себе неприятность. Часто конфликтовал с некоторыми курсантами. С одним спал рядом на нарах. И вот в начале января 1942 мы снова поссорились, и в ходе ссоры я обозвал его «жидом». Это его задело, и он крикнул, как ужаленный: «Я буду жаловаться!» Но жаловаться не пришлось. Рядом оказался старшина роты, человек уважаемый нами и авторитетный, участник боев на озере Хасан с япошками. Он все слышал. И скомандовал нам слезть с нар. Стоя по стойке смирно, мы рассказали о причине ссоры, а когда мой сосед сказал про «жида», старшина взял под козырек и объявил мне: «Трое суток ареста!». И велел ложиться спать.
Утром я ждал ареста, но его не последовало ни в этот день, ни на следующий. Видимо, старшина либо забыл об этом, либо поменял свое решение.
Через неделю командование зачитало приказ о присвоении всем званий лейтенант медслужбы. Сразу же выдали совершенно новое обмундирование, вероятно, пошитое заранее, так как всем подошло по росту и размеру. Особенно мне понравилась шинель из отменного сукна и яловые сапоги. Но закончилось золотое для нас время. Теперь для каждого должна была сложиться своя жизнь и судьба.
Меня, Пономаренко Николая, Павлова Федора и других человек 10 временно откомандировали на работу в аптечный склад г. Нижнего Тагила. Свои месячные продовольственные карточки мы проели за две недели. И жизнь началась невеселая. Правда, нам выдали наперед зарплату комвзвода, а это 1200 рублей. Но без карточек продукты можно было купить только на черном рынке и по сумасшедшей цене.
И через две недели мы все написали коллективный рапорт об оправке нас на фронт, но ответа не получили. Но однажды братва натолкнулась на ящики со спиртом по 250-300г. и красным вином типа кагора. Первые дни этот товар выносили в карманах одежды. Охрана на проходной не обыскивала. Но потом стала. И мы перебрасывали бутылки через забор в снег, а потом подбирали. После этого администрация базы, видимо, сама стало просить начальство убрать нас. И нас отозвали.
И вот меня, Пономаренко Николая, Павлова Федора направили в 333 арт. полк 152 стрелковой дивизии, которая формировалась вторично в селе Криулино под Красноуфимском. Я попал во второй артдивизион на должность старшего фельдшера. Случилось так, что никто из нас всю войну не покидал нашего полка и дивизии до самой победы. А после расформирования вместе служили в г. Бресте.
В Криулино весь артполк располагался около деревни, в землянках. Нас одели в зимнее обмундирование: полушубок-дубленка, валенки, ватные брюки, теплое белье, шапка, рукавицы. Казалось, никакой мороз не будет страшен.
У нас еще не было пушек, тягловой силы, винтовок, но в феврале дивизия стала грузиться в вагоны. Мы понимали, что безоружных нас на фронт не повезут. Наш эшелон двигался по маршруту Ковров – Арзамас – Иваново – Ярославль. На вокзалах и станциях всюду виднелись плакаты и лозунги, призывающие бить и из-гонять врага с родной земли: «Родина-мать зовет», «Бей фашистов», «Все для фронта, все для победы»...
Туда мы приехали 1 марта. И я подумал, не привезут ли нас в мой родной город Вологду, отсюда до нее было рукой подать, всего 200 км. И действительно, 3 марта 1942 мы прибыли в Вологду, а через пару часов были в г. Соколе, на 40км севернее. До родной деревни Мстишино оставалось 60 км на юг.
Наш 2й артполк расположился в деревне Слобода, и там получил 76 мм пушки и 122 мм гаубицы, тракторы НАТИ-5 для транспортировки, карабины для личного состава. Вооружены были только два дивизиона. Из-за отсутствия вооружения третий дивизион вплоть до 1944 года оставался резервным. Началась напряженная учеба личного состава.
Карабинов для всех не хватало. Качество их желало лучшего. Затворы и другие части требовали доработки. Их шлифовали кто чем мог, иначе можно раз-резать или поцарапать руки. Но стволы были качественными и хорошо поражали цель.

В этот же день мне разрешили съездить к родителям и дали на это три дня. То, что придется идти пешком 20 км, меня не смущало. С 6 на 7 переночевал в Вологде у родственников Лукьяновых Александра Дмитриевича и Авдотьи Капитоновны. В голодные 33-35 годы они всегда помогали нашей семье. Бывало, я жил у них неделями, чтобы не умереть с голоду. Утром 7го рванул по Пошехонке к Мстишино. День выдался солнечным и морозным. Проходя около кладбища «церковное», обратил внимание на гору совершенно голых мертвецов, сложенных в большой штабель, вокруг которого копошились люди. Это были те, кого еще живыми вывозили из блокадного Ленинграда, но в пути они умирали от голода и болезней. Я ужаснулся увиденному и долго стоял молча. Я не знаю, захоронили их или сожгли.
Встреча была волнующая и приятная, ведь дома я не был целый год. Многое изменилось. В деревне кое на кого уже пришли похоронки. Не было вестей и от мужа сестры Симы Одинцова Николая Ильича, которого призвали осенью 1941 и увезли на Ленинградский фронт. В дальнейшем он не отозвался и не вернулся к семье. Считается пропавшим без вести.
Родители сказали, что я повзрослел, стал командиром Красной Армии. Моя мечта осуществилась, но в какое тяжелое время. За два прожитых в деревне дня повстречался почти со всеми односельчанами, они приходили в дом родителей. Таков обычай. Узнал о судьбе товарищей. Побывал на скромном праздничном обеде женщин в честь 8 марта, на котором были человек 15, женщины и несколько стариков за 60 лет. Обед больше напоминал поминки, чем праздник. Не играла гармонь, не пели песен. Разговор шел в основном о проклятой войне. А вечером дядя Вася, участник двух войн: Русско-японской 1905 и Первой мировой 1924 г. Спросил меня: «Володя, ты мне объясни: как могло случиться, что вы пропустили немца к нам на задворки?»Этот вопрос задавали нам, военным, многие. Ответить мы не могли, потому что не знали сами и спрашивали друг у друга.
Утром я попрощался с родными. Прощание было грустным и напряженным. Особенно для родителей, у которых двое сыновей уже ушли на фронт. Теперь настала моя очередь. В первый раз в жизни я по-мужски обнял тятю, брата Дмитрия, дядю Васю. Мама пошла провожать за деревню. На улице присоединился Вячеслав Сидоров, мой друг детства. Он учился тогда в 10м классе. За деревней, перед лес-ной дорогой, что вела в Токарево и Нагорное, я стал прощаться со всеми. Обнял маму и поцеловал. Обнялся с другом. Удаляясь от них, я шел почти задом и махал рукой. И услышал, как мать заплакала в голос и стала причитать: «Господи, царица небесная, убереги и сохрани его!» Я становился, обернулся и тоже заплакал. Мама еще больше расстроилась, и я вернулся к ней, чтобы утешить. Убеждал и успокаивал, как мог. Простились вторично. И едва не вернулся в третий раз. Но сумел овладеть собой.
Проходя по мосту мимо церкви, вновь увидел кучи человеческих трупов, совершенно голых. Их выгружали из товарных вагонов, чтобы предать земле. В деревню Слободу я вернулся удрученным и подавленным. Поселился на частной квартире, в месте с лейтенантом Романовым, командиром взвода связи. Через две недели он заболел сыпным тифом. В том году в Вологде тиф свирепствовал. Нам, медикам полка тогда пришлось нелегко. Вся работа сводилась к одному - борьбе со вшами. Через нее и расползалась болезнь. Там же в деревне Слобода, я получил личное оружие - карабин. Сам доводил его, шлифовал затвор, пристреливал. Правда, на фронте, в работе он мешал мне здорово. Зато карабин намного надежнее и безопаснее пистолета или нагана. Однажды, в 1943 году, этот карабин спас меня от осколочного ранения – осколок впился в ложе, а не в ногу. А мешал он мне потому, что слева висел противогаз, а справа – сумка с перевязочным материалом. Особенно трудно было ползти. Но до 1944 я с ним не расставался.
3 апреля 1942 полк погрузился в эшелон и выехал в направлении Архангельска. В вагонах с буржуйками, под стук колес шли разговоры: куда нас привезут? Мы ехали по новой железной дороге, проложенной через болота. Скорость местами не превышала 3-5 км. Полотно железной дороги колыхалось, зыбь настолько была велика, что казалось, будто вагон вот-вот опустится на дно глубокого болота. 9 апреля эшелон прибыл в г.Кемь.

Карельский фронт

Во второй половине апреля в Кеми была теплая погода, и было решено сменить зимнее обмундирование на летнее. Красноармейцы получили ботинки с обмотками. Для Кеми это нормально, но для Мурманска, который севернее на 400 км , и где весна приходит намного позднее – по меньшей мере дурость.
Переезд в Заполярье занял двое суток. Мы много думали о предстоящих боях но как это будет выглядеть, мало кто представлял. Никто почти не нюхал настоящего пороха. Фронтовиков среди нас почти не было. Немало ребят было призвано из мест лишения свободы, осужденных за хулиганство и другие незначительные преступления. А средний командный состав оказался моложе рядовых красноармей-цев, и часто «отцами» командовали «дети». Костяк 152 стрелковой дивизии составляли жители Урала и прилегающих областей.
В бою место каждого солдата и офицера определено уставом. Оставить поле боя, отказаться стрелять, или выносить раненых никто был не в праве. Желание отсидеться в блиндаже или в траншее за кустом будет замечено и расценено как трусость или дезертирство. В бою каждый работает на виду, ощущает чувство локтя и поддержку сослуживцев.
Нас, медиков, в дивизионе было четверо. Кроме меня, в каждой батарее был один санинструктор.
Мое местонахождение в бою определял командир дивизиона или начальник штаба, чаще – во взводе управления, рядом со штабом. Пример действий артдивизиона – фильм «Батальоны просят огня».
На фронте все маскировалось. И батареи, и отдельные орудия.
Как защитить людей от снарядов, холода и снега там, где одни камни и сопки, где невозможно вырыть ни траншею, ни ровик. В этом была одна из главных причин разыгравшейся через несколько дней трагедии 152 с.д.
2 мая 1942 мы выгрузились на станции Кола около полудня. Стояла пасмурная погода с низкой облачностью. До того как началась разгрузка тракторов и орудий, появился сначала один, а потом и второй «мессершмидт». Они пролетали на бреющем над нами. Они не стреляли, и никто не открывал огня.
Около 16 часов, во время большого прилива воды в заливе, паром доставил нас на противоположный берег Кольского залива. До фронта оставалось около 70 км пути через тундру. Где-то справа уже гремела артиллерийская канонада. Это наши береговые батареи отбивали налеты немцев на Мурманск.
Дорога, по которой двигалась колонна 152 с.д. представляла собой коридор в сугробах снега. Высота его в некоторых местах достигала двух метров. Встречный транспорт мог проехать с трудом и не везде. По всему было видно, что зима здесь в разгаре. Куда ни бросишь взгляд, всюду сопки, камни-валуны, большие и маленькие, низкорослые деревья и кустарник, лощины забиты снегом. Позднее выяснилось, что по всей дороге от Мурманска до переднего края обороны – около 70 км – нет никаких жилищ, ни военных, ни гражданских, кроме 27 и 42 километра, где располагались штабы и командные пункты.
Сухой паек, который нам выдали на трое суток вперед, подходил к концу. Вся надежда была на кухни. Под вечер погода ухудшилась. Со стороны Баренцева моря подул сильный порывистый ветер с мокрым снегом. Похолодало. Двигаться по снежному коридору было все труднее. Шинели и брюки начали подмокать, образуя ледяную корку. А ветер, казалось, продувает насквозь. Все здорово устали. Пришлось находиться в движении с утра до 22 ночи без горячей пищи или хотя бы чая. А пурга усиливалась. Движение колонны замедлялось, пока она не остановилась совсем. Посреди тундры, в снежном коридоре. Даже при желании, никто не мог выйти из этого коридора, даже пешком.
Наконец, командир дивизиона Рябов дал команду о большом привале и ночлеге. У нас не было ни палаток, ни плащ-накидок, чтобы укрыться и переждать пургу. Разрешили снять брезенты с кузовов тракторов, но разводить костры было запрещено. Они могли демаскировать наше движение. Накормить горячей пищей не было возможности, нет дров и воды.
Лично меня наступавшая ночь страшила и пугала. Как ее скоротать, чтобы не обморозиться? А что ждет нас дальше? Ночь провели в снежных ямах, плотно прижимаясь друг к другу спиной или боками. Иногда приходилось вставать и делать разминку, чтобы не отморозить пальцы ног. Каждый, кто мог, спал минутами. Часто будили в целях профилактики обморожения. Ночь казалась томительно долгой.
Утром пурга уменьшилась. Дорога представляла собой хаотичное скопление людей и техники, и хаос этот пришел в движение и тронулся в сторону фронта.
К полудню погода снова ухудшилась. Дул встречный ветер, мокрый снег с мелким градом буквально заклеивал глаза и лицо. Кто-то сказал, что легче идти в противогазе. Многие и я последовали этому примеру с той разницей, что маску отключили от противогаза. Для лица наступило облегчение, но стекла потели так, что ничего не было видно, и дышать тоже было нелегко.

К вечеру 3 мая 1942 дивизион и полк вышел в район 42 км. Дороги Мурманск – Петамо, где располагались армейские и дивизионные подразделения. До передовой надо было сделать один переход. А личный состав настолько устал и измотался, что дальше идти не мог. Сухпайки кончились. Кухни не разжигались. Не было дров. У дорог рос только кустарник, и то был занесен снегом. Вместо горячего чая или хотя бы кипятка приходилось довольствоваться снегом.
Всех ждала новая холодная ночь. На этот раз командиры разрешили развести костры. Несмотря на нехватку дров, их развели посреди снежных ям. Небольшие костры вызывали у всех радость и надежду. Появилась возможность хоть не-много подремать и заснуть сидя. На то, что капало за воротник и подмачивало снизу, никто не обращал внимания. Сон положил всех. О последствиях никто не думал. Но именно после этой ночи появились первые обмороженные. Для меня возникла дополнительная работа. Распространялись слухи о пропавших и замерзших насмерть пехотных полках. Бойцы погибали не от мороза, он был около 3-5 градусов, а от переохлаждения всего тела, при недоедании, бессонницы и других причин. Мокрая одежда даже при кратковременном сне в снегу довершала дело. Потому первым требованием медиков при привале у костра было разуться, растереть стопы и высушить портянки.
В ту ночь пурга обложила нас, как медведя в берлоге. Меня пугала безысходность и неопределенность нашего положения. Будет ли этому конец и когда. О прогнозах погоды никто из нас не знал. Утром 5 мая положение наше ухудшилось.
С 7 мая ветер немного стих, хотя все еще шел мокрый снег. Не ожидая, пока разгребут технику, дивизион стал пробиваться в сторону переднего края пешком, обходя на дороге пробки.
К тому времени число обмороженных и пропавших без вести в частях дивизии возросло настолько, что она оказалась на грани катастрофы. Такую оценку дал сам командующий 14й армией генерал Щербаков. На дороге появились спаса-тельные группы из числа медработников, которые занимались поиском пропавших и засыпанных снегом бойцов. Они были обеспечены лопатами, носилками, термосами с горячим чаем и всем необходимым. С их помощью мне удалось отправить в тыл десятка полтора своих бойцов.
В конце того же дня у нас откуда-то появилась палатка и кухня. В палатке была печка-буржуйка, она принесла всем радость и удовольствие. Кухня варила обед, издавая блаженный приятный запах.
Начальник штаба дивизии уточнял у взводных людские потери, и вдруг кто-то из стоящих у входа крикнул: «Смотрите, смотрите!» И открыл вход в палатку. К нам по снегу полз красноармеец. В правой руке он волок за собой винтовку, в левой болтался котелок. Все время, пока приближался, говорил что-то невнятное и походил на психически больного человека, чем-то страшно напуганного. С трудом мы узнали, что он из 480 стрелкового полка. Он прошлой ночью потерял своих и уже двое суток ничего не ел. Возле печки он постепенно приходил в себя и все время дрожал. Несколько пальцев его правой руки были обморожены. Я предупредил повара, чтобы ему не обед не давали больше одной порции. После обеда я уснул мертвым сном прямо на мерзлой земле, покрытой лишь ветками деревьев.

Мурманск – Петсамо

Почерк не разобрал, видимо. А в Финляндии я ни разу не побывал, хоть и живу рядом. Вот и не догадался о названии...
Ну, как вам, интересно?

Очень атмосферно.

Спасибо, Сочинитель.
Клянусь, ничего не дописывал. Это дед сам. Все-таки был у него какой-никакой талант в изложении. Вообще, писать о том, что видел, намного легче, чем выдумывать.

Мне слово "интересно" кажется неправильным, тут что-то другое, чуточку личное, ведь это наша общая история, летопись недавней жизни.

Ну, да, вы совершенно правы. Рад, что вы читаете. Дед очень хотел, чтобы люди это прочли...

Первую фронтовую ночь с 8 на 9 мая мы провели в снегу. Кусок брезента, снятый с повозки, немного защищал от ветра. Метель утихала. Небо стало проясняться, но похолодало до 10 градусов. Так что спать не пришлось. Но радовало то, что вместе с нами пришла кухня, возле которой можно было обогреться, пропустив горячей пищи или чая. Пару дней приносили даже по сто грамм водки.
По ночам противник нас не беспокоил. Шла лишь ружейно-пулеметная перестрелка с обеих сторон. Но утром наши укрытия подверглись мощному минометному обстрелу. Продолжался он минут десять, но и того хватило, чтобы переволноваться. Мины рвались в метрах 10-20. Я лежал, уткнувшись носом в снег. Для всех нас это была первая встреча с войной и смертью. Признаюсь, ощущения были не из при-ятных. Мне казалось, что следующая мина обязательно упадет на меня. И я закрывал голову руками.
Оказалось, что место для ночлега выбрано неудачно. Это был перекресток полевых дорог, и противник периодически обстреливал его. Мы подыскали более безопасное место у подножия сопки и скалы.
Нам казалось, мы одни обитаем в занесенной снегом тундре. Никакого движения частей или техники мы не видели. Впоследствии оказалось, что командующий Карельским фронтом генерал-лейтенант Фролов дал указания генералу Щербакову прекратить наступление. Так как единственный резерв армии – 152 с.д. утратила боеспособность на марше, понеся большие людские потери: 1200 человек были серьезно обморожены и госпитализированы. О погибших в пурге стыдливо назывались несколько человек, в то время как мы были очевидцами десятков замерзших бойцов и командиров...
Погода улучшилась, было солнечно, потеплело. Но на нас навалилась новая беда. Мы шли с передовой в тыл, навстречу полярному солнцу, лучи которого, видимо, отражались от белого снега. У людей началось сильное слезотечение, конъюнктивит, воспаление глазных век и ранняя степень ослепления. В отдельных случаях – временная потеря зрения. Помочь могли защитные очки, но их ни у кого не было. Хорошо, что снег быстро таял. И одновременно обнажалась трагедия пурги. Мы увидели четверых бойцов, сидевших в снегу спина к спине. На одном не было шапки, а вместо нее на голове сидел черный ворон. Вокруг прыгало еще несколько птиц. Сидящий на голове ворон озирался и громко каркал. Очень хотелось пристрелить эту птицу.
На 42 км нас разместили в деревянных бараках с печками и двухъярусными нарами. Прилично кормили три раза в день. Кроме того, вручили посылки: одну на несколько человек, с теплыми носками и рукавицами, которых у нас не было вообще, печеньем, консервами. В каждой посылке лежали теплые, задушевные письма с пожеланием здоровья и просьбой вести переписку. Некоторые бойцы охотно переписывались, особенно те, кто утратить связь с родными, оказавшимися на оккупированной территории.
Когда дорога Мурманск – Петсамо стала свободной, мы двинулись в тыл. На станции Лоухи, что южнее г. Кемь на 20 км, дивизия и наш 333 артполк остановились на отдых. Начались белые ночи. В округе было много маленьких ручейков с холодной прозрачной водой и множество комаров, которые не давали покоя. Впервые за два месяца выдалась возможность вымыться теплой водой под душем. В целях профилактики цинги наша кухня стала готовить хвойный отвар. В обед каждый должен был выпить стакан этого отвара. В дневное время мы изучали технику и приводили ее в порядок.
Мы делились личными впечатлениями о прошлом походе. Кто отправил дивизию на фронт, в Заполярье в летнем обмундировании, даже без рукавиц? Кто преступно-небрежно отнесся к ее возможной трагедии? Все сходились на том, что вся ответственность ложится на командование 26й и 14й армиях Карельского фронта. Уже теперь известно, что всю вину за трагедию возложили на начштаба дивизии полковника Каверина.
Впервые за полтора месяца представилась возможность написать письмо родным. И ни слова о трагедии в тундре. Потому что все конверты проверялись военной цензурой. Конверты мы делали сами – треугольники. И не заклеивали – все равно вскроет цензура.
Перед отъездом на фронт в дивизии произошел неприятный случай. Один красноармеец во время чистки карабина прострелил себе стопу. А военная прокуратура усмотрела умысел с целью уклониться от пребывания на фронте и возбудила уголовное дело.

Монк.Вы не Си копируете? Давно хотел сказать, да как-то руки не доходили. Или у вас что-то с вордом?

Какое такое Си?
Обычный Ворд. Просто при переносе текста сюда вот такие вот мелкие гадости получаются в виде значка переноса. Переправляю вручную в окошке здесь, но не все, видимо, вижу...

Значит у вас переносы выставлены. Тогда понятно. Снимите галочку и не надо будет мучиться. Дело ваше, конечно. Но когда читаешь - сбивает.

Вы имеете в виду установка автоматических переносов в Ворде? Наверно, да, выставлены. Тогда попробую снять. Спасибо.

А мы тем временем снова отправились на фронт. Лето набирало силу. В на-чале июля 1942г. расцветал кустарник, мох, лишайник, а на вершинах сопок еще лежал снег. Дивизион расположился на берегу небольшого озерца с ледяной водой, в котором водилась форель. Там мы построили себе жилища – землянки и жили до глубокой осени, пока не заняли огневые позиции на переднем крае обороны.
В длинную полярную ночь обмундирование не снималось, кроме шинели и шапки, огонь в печке-буржуйке поддерживался круглосуточно. Каждый взвод строил свою землянку.
Чаще всего я жил в землянке связистов. Их командиром был Соколовский Борис Анисимович, 1918 года, участник Советско-Финской войны. Человек простой, волевой и решительный. Требовательный и справедливый к подчиненным, за что его ценили и уважали. Я сблизился с ним и подружился надолго. Всю войну мы прошли рядом. Делили пополам и хлеб и табак, горе и радость.
Потом мы узнали о судьбе того красноармейца. Он поправился, и ему тотчас предъявили обвинение в преднамеренном членовредительстве. Ему грозила высшая мера наказания – расстрел, потому что преступление было совершено в военное время.
И в начале августа 1942 в часть приехал военный трибунал и состоялся открытый судебный процесс. Это происходило примерно в 30 км от края обороны. На открытой местности подобрали специальную площадку, на помосте поставили столики и стулья для судей и прокурора, и скамейку – для подсудимого. Эту нехитрую мебель трибунал, как видно, возил с собой. Защитника у подсудимого, мне кажется, не было. Полукольцом вокруг трибунала сидел, затаив дыхание, весь состав 333 артполка, кто на земле, кто на камнях.
После оглашения обвинения председатель спросил подсудимого, понятно ли ему суть обвинения и согласен ли он с ним.
- Нет, я не виновен. Выстрел произошел случайно, - сказал он. – Я этого не хотел.
После допроса подсудимого и свидетелей выступил прокурор и просил назначить высшую меру наказания - расстрел. Подсудимому предоставили последнее слово. На глазах у всех он неузнаваемо изменился не только в лице, но и в поведении. Побелел в лице и остолбенел. Прошло немало времени, прежде чем он с трудом и дрожащим голосом произнес, наконец, несколько слов: «Невиновен я, невиновен». До этого он вероятно, не сознавал тяжести обвинения и наказания. Духовно не был готов уйти из жизни. И потому взорвался и зарыдал как дитя. Просил поверить ему, сохранить жизнь и пощадить. Я искуплю ваше доверие, говорил он.
Не знаю, как другие, а я поверил в искренность его слов. Жалел, как человека. После ранения его бы признали годным к нестроевой службе. И могли бы перевести в должность заряжающего в орудийном расчете или ездовым в хозвзводе.
Самострелы в армии не были редкостью. Чаще по небрежности.
Как раз 28.07.1942 Сталин И. В. подписал известный всем фронтовикам приказ «Ни шагу назад». Думается, что приговор военного трибунала был рассчитан на укрепление воинской дисциплины и ответственности в войсках Карельского фронта.
После последнего слова подсудимого председатель ( кажется, в чине майора ) предложил ему сесть и сообщил, что суд должен посовещаться. Через пять-десять минут приговор был объявлен. Полк выслушал его стоя и находился в таком положении, пока приговор не был приведен в исполнение представителем контрразведки «Смерш» особого отдела 152 стрелковой дивизии.
Осужденного отвели немного в сторону, перед строем полка посадили на камень, а один из офицеров выстрелил из пистолета в голову сзади. Только один раз. Куда дели труп и похоронили ли его вообще, никто не знал.
Разговоры о справедливости наказания длились не одни сутки. Большинство считало его чрезмерно суровым. Однако вслух об этом не говорили. Осужденного лишили права на защиту. Господствовал обвинительный уклон. И это в какой-то мере передалось всем нам. Но и при всем этом многие не верили тому, что осужденный преднамеренно прострелил ногу. Мне хотелось бы знать, что сообщено было родителям. Скорее всего написали «пропал без вести»...

Жёстко.

Но характерно для того времени. А ведь человек мог и случайно это сделать... и согласился бы искупить кровью наверняка, ведь лучше в штрафбат, чем так... образцово-показательно.

Увы, это и сейчас так. Повиновения от личного состава, которому страшно и нет никакого желания воевать, добиваются под страхом смерти. Как еще, разговорами о патриотизме?

Эктос полагает, что да. А я прочел Толстого "О государстве" и иллюзий не питаю.

И сама жизнь убеждает.

В конце августа 1942 в полку выступала народная артистка СССР Лидия Русланова. Исполняла русские народные песни «Валенки», «Оренбургский платок», «Лучинушка» и другие. Ей никто не аккомпанировал, а слушали с наслаждением. Каждая песня заканчивалась аплодисментами. На какое-то время забывалось, что рядом война.
Лето 1942 в Заполярье было теплым и сухим.
Через нас то и дело летели армады бомбардировщиков типа «юнкерс» под прикрытием «мессершмидтов». Зенитная и корабельная артиллерия защитить Мурманск не смогли, и деревянная северная часть порта выгорела полностью.
Наша 153 дивизия сменила на переднем крае части 14 с.д.
Линия фронта проходила по реке Зап. Лида. Нам противостоял 119 горно-стрелковый корпус немцев, а перед нами оборонялась 6-я горнострелковая дивизия. Командовал корпусом генерал Шёрнер, тот самый, который в 1945 командовал Южной группой войск в Чехословакии и дрался до последнего солдата.
Война носила позиционный характер. Ночью передний край периодически освещался ракетами, иногда происходила ружейно-пулеметная перестрелка.
29 декабря наша артиллерия сделал огневой налет на противника, поздравила его с Рождеством Христовым. Противник на провокацию не ответил.
По ночам, в безоблачную погоду, приятно было всматриваться в дикую природу Заполярья. Кругом сопки, лощины, мелколесье, камни большие и маленькие, покрытые шапками снега. А в небе над головой играет северное сияние. Зрелище красивое и привлекательное. А вот стоять на посту часовым даже возле землянок в такие ночи опасно. Человека, если он не одел белый халат, видно издалека. Были случаи, когда финские лыжники и немецкие егери ночами проникали в глубину нашей обороны, наносили урон и брали пленных.
Жаловаться на питание нам не приходилось. К тому же, командному составу, начиная с лейтенанта, выдавался доппаек: консервы мясные и рыбные, масло сливочное и т.д. В декабре-январе 1942 вместе с горячей пищей один-два раза в неделю выдавали по 100 грамм водки каждому. Хочешь пей, хочешь – отдай другим. Чаще делали коллективные обеды или ужины. Обсуждали положение на фронте, особенно бои под Сталинградом и на Кавказе, куда прорвался враг. Но все верили в победу. После победы под Москвой ждали и победы под Сталинградом.
Суровый климат Заполярья и недостаток витаминов вызвали заболевания куриной слепотой и цингой. С наступлением ночи человек не видел совершенно. Среди личного состава из тех, кому за 50 лет, были случаи симуляции сердечных заболеваний. Принимая ежедневно много соли, они вызывали отечность голеней и симулировали серьезное сердечное заболевание, требующее временной госпита-лизации.
Явно больным, кроме отвара хвои выдавался экстракт черной смородины. Условий вымыться в бане, конечно же, не было. И не мылись в течении шести месяцев. Но белье менялось ежемесячно. По утрам у многих вошло в привычку умываться снегом.
А симуляторов куриной слепотой выявляли так: поперек дороги ложили предмет, обойти который нельзя, чтобы не запнуться и не упасть. Дневального или часового предупреждали, чтобы проверял поведение больного. В нашем дивизионе таких «больных» не было. Но в полку были. А распознать симуляцию в те тяжелые фронтовые годы было трудно. Единственным прибором у врача и фельдшера был фонендоскоп. Медики носили их в карманах. Рентгеновские аппараты, например, имелись в госпиталях, расположенных в глубоком тылу. Медработникам тех лет при постановке диагноза приходилось полагаться только на данные анамнеза и думать, много думать.
Самым главным внутренним врагом на фронте была вошь. Одолеть вошь значило победить такую болезнь, как сыпной тиф. Проводились проверки личного состава на вшивость: осмотр нательных рубашек поголовно у всех и дезинфекция одежды. В тундре, под Мурманском, у нас были специальные переносные дезинфекционные камеры, вроде шкафа с печкой внутри. Были и другие способы: паром в металлических бочках от бензина.
Помимо выступления Руслановой, нам удалось побывать еще не одном культурном мероприятии – просмотреть фильм «Александр Пархоменко», где главным героем являлся батька Нестор Махно. Действие картины происходило в местечке Гуляй-Поле. И кстати, это село наша 152 с.д. освобождала 7-10 ноября 1943 года. С тех пор я помню песню из того фильма, которую исполнял Махно: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить... С нашим атаманом не приходится тужить».

И вот 23.01.1943 года части 152 с.д. погрузились в эшелоны на станции Кола под Мурманском. Прощай, север, прощай, тундра! Все почему то думали, что везут нас под Сталинград или близко к нему. Наша дивизия оказалась в резерве главного командования. И стало понятно, что наша судьба решается в Москве.
Проезжая Кемь, я дал телеграмму родным в Мстишино, что примерно 29-30 буду в Вологде. Однако телеграмму родители не получили, и в Вологде меня никто не встретил. С разрешения начальства я посетил квартиру Сидоровых по улице Ворошилова, 71, недалеко от вокзала, где рассчитывал увидеть кого-то из родных. Это были родители Сидоровой Галины, которая в 1946 стала женой моего брата Александра.
Помню, одного из пожилых людей возле эшелона принял за дядю Васю, окликнул его. Он обернулся ко мне и ответил, что не дядя Вася. По-видимому, мою телеграмму военная цензура не пропустила и выбросила в корзину. И правильно поступила. Я почему-то до этого ранее не додумался.
В полдень эшелон отбыл по направлению на Ярославль. По дороге к эшелону пристроился «мессершмидт» и стал постреливать. Но на втором заходе его встретили два пулемета, расположенные в голове и хвосте поезда. Ему пришлось сматываться восвояси. В то время фронт проходил в районе города Тихвина. Самолеты противника часто бомбили и обстреливали эшелоны.
Около Ярославля мы встретили несколько эшелонов с немецкими военнопленными. Их везли на север, подальше от фронта. Теперь они должны были работать на нашу державу, которую сами же разорили. Из вагонов их не выпускали. Поэтому из любопытства выглядывали из окон товарных вагонов. Смотрели зло и враждебно. Неласково смотрели и мы. Попадись кто из них у вагонов и без охраны, наверняка бы лишили жизни.
С нашей стороны в их адрес постоянно сыпались реплики: «Гитлер капут»! и «Довоевались, еб вашу мать!» На что они охотно отвечали: «Я, я». Там же пришлось видеть их на марше и под конвоем. Их жалкий вид, летняя одежда ( даже в пилотках ), ботинки с деревянными подошвами у многих наводили тоску, а иногда и сочувствие их судьбе. Ведь они все же люди, хотя и враги. Временные, конечно. В истории такое бывало часто. И будет впредь.
Мы же были одеты в теплую одежду: ватные брюки, фуфайки поверх шинели или полушубки, зимние шапки и рукавицы. В такой одежде можно было лежать на снегу не один час. Будь мы так одеты в начале мая 1942 под Петсамо, в тундре, последствия снежного бурана были бы не такие трагические. Дивизия дошла бы до передовой, а не замерзла, как это случилось.
Оказывается, найти виновников трагедии не так-то просто. Конечно, виновата природа, стихия. Предвидеть ее в то время никто не мог. А командный состав дивизиона и выше тогда еще не знали замысла и целей наступательной операции 14 армии. Оказывается, командующий фронтом генерал Фролов В. А. спешил об-радовать Верховную Ставку о разгроме фашисткой группировки в Заполярье и о выходе на государственную границу СССР. Видимо, тут последует престиж, хвала, почести и награды.
Однако личный состав подразделений во всем винит Командование дивизии, армии и фронта. На деле же, когда теперь все рассекречено, виновник определился быстро и точно. Это командование 26й армии отправило дивизию в Заполярье в летнем обмундировании. Командование Карельского фронта ( генерал Фролов ) повинно главным образом. К тому же операция была подготовлена плохо и тактически неграмотно. Командование 152 с.д. не возразило этому решению. Вот что сказал сам командующий 14й армией генерал Щербаков: «Самый серьезный просчет фронтового командования заключался в промедлении, допущенном с вводом в сражение единственного резерва – 152 с.д. ... Если бы к 30.4.42 все части 152 с.д. вошли в состав 14 армии и были на линии фронта, я убежден, все свои задачи армия бы выполнила до снежной бури, и она стала бы нашим союзником, а не врагом». Но и он лукавит. Ясно одно: командование поинтересовалось боевой готовностью 152 с.д только тогда, когда ее замело снегом... Короче говоря, дивизию приняли сухо, как сироту. И за это она поплатилась сотнями человеческих жизней и тысячами обмороженных. Однако никто из состава командования не ответил за свою преступную халатность. Все списали на погоду. Да и кому нужны были такие «мелочи», когда страна находилась в смертельной опасности. Когда каждый день уносил не сотни, а тысячи жизней. Правду говорили: «Война спишет». И она списала многое из того, что жестоко и несправедливо.

У меня есть вопрос, когда ни будь кончится понос? Патриотизма?
,

И не сливайте дрянь типа мемуаров вашей бабушки о войне 1812 года