Выбив прикладами дверь, двое солдат шумно ворвались в полумрак очередной квартиры, разыскивая обитателей. За трех найденных женщин начальник выдает сакэ. За десяток мужчин объявляет благодарность перед строем!
Чена нашли на кухне, где тот вот уже целый час тренировал на узком столике свой коронный копфштейн – стойку на голове, с подбрасыванием зонтиков туфлями.
Оба солдата громко расхохотались.
Один снял каску, утер лоб и по-хозяйски отпил воды из носика чайника. Потом небрежно ткнул Чена в ребра прикладом своей арисаки.
– Слазь, обезьяна!
Посыпались зонтики – желтые, зеленые, красные. Чен тоже упал на пол, тренированно приземлившись на ноги. Ошеломленно съежился – он только сейчас заметил вошедших. Пригляделся, узнал оливково-зеленую форму с блестящими медными пуговицами. Глаза испуганно расширились, дыхание сбилось.
Солдат кинул чайник в угол, сплюнул.
– Тупая трусливая китайская обезьяна! – прочел Чен по презрительным губам слова на чужом языке. – На выход!
Чен растерянно медлил. Тогда они грубо ухватили его под руки и потащили по гладким плиткам пола. Мимо увядших орхидей на старинном резном столике, родительском наследстве, который Чен так и не решился пустить на растопку. Мимо ряда пейзажей на белоснежных стенах, изящной туши в черных рамках. Мимо бирюзовой бабушкиной вазы, мимо безмолвного кабинета отца с вэнь фан сы бао – «четырьмя сокровищами» – бумагой, тушечницей, тушью, кистями...
– Одной обезьяне и столько места! – зло ощерился второй, совсем молодой парень. Ему, Танаке, родом из Киото, приходилось учить уроки с коробкой на голове, да и то урывками, между занятиями с младшими братьями. А его, Танаки, родители двадцать лет копили денег на маленький сад с прудиком, через который он мог легко перескакивать еще трехлетним пацаном.
Чена выволокли на крыльцо, протащили по скользящей от первого морозца брусчатке узкой улочки, свернули за угол и швырнули в конец длинной людской очереди – темной, неровной полосы на фоне белой извести стен.
Оба солдата скрылись в холодном тумане. Чен тихонько тронул рукой стоявшего впереди человека, в пиджаке и мокрых домашних тапочках, которые вздыбленным подмороженным ворсом напоминали трупики каких-то зверьков. Человек повернул к нему бледное измученное лицо. Чен сделал несколько вопросительных жестов, но человек только покачал головой. Может, не понимал языка глухонемых, а может, как и Чен, сам не знал, что это за очередь.
Их охраняли. Вдоль очереди через аккуратные интервалы вырисовывались оливково-зеленые солдаты с винтовками.
В трико Чен почти сразу замерз. Клоунские туфли – тонкие серебристые акробатки с бульдожьими носами – совсем не грели, только еще больше холодили ноги. Пошел редкий снег, притупляя запахи гари, которые окутывали весь город последнюю неделю. Поникшие спины людей сливались в единую, угрюмо-серую массу.
Очередь двигалась, едва-едва, как ползет по циферблату минутная стрелка. Но двигалась удивительно равномерно. Он помнил, его поставили напротив пекарни старого Лю, через темный дверной проем которой пахнуло сыростью и гнилым зерном. Спустя двадцать минут очередь сдвинулась до соседнего дома, а теперь вот, через сорок, до следующего – от него после взрыва остался только угол первого и второго этажей с большими круглыми часами, по которым Чен и отмечал время. Ему казалось, что часы идут гораздо медленнее, чем надо, потому что за эти сорок минут он продрог как никогда в жизни.
Перед глазами навязчиво стояло лицо молоденького солдатика со злыми, но очень детскими глазами. Так бывало и в цирке во время представлений, когда взгляд Чена цеплялся за чье-то лицо, и ему начинала воображаться будущая жизнь этого человека. А еще Чен любил найти глазами на галерке какого-нибудь мальчишку и намечтать ему, как тот пойдет домой после представления и найдет блестящую новенькую монетку и купит преотличную порцию мороженного у торговки, что катает по улицам свою восхитительную тележку… Ну, раньше катала, до войны. С монетками у Чена всегда получалось. Билетерша удивлялась, чего это мальчишки чуть не дерутся за билетики на последние ряды. Солдатик мог тоже любить мороженое… Дома такому пацану место, ну какой из него солдат, мальчишка же совсем! За родителями должен ухаживать. У них ведь там, в Японии, тоже стариков чтят.
Чена порывисто обняли сзади. Он повернулся, улыбаясь. Он хорошо знал эти ласковые крепкие руки.
– Чен! Ох, Чен! И ты здесь! – торопливо зашептала Ли Ян.
Он считывал слова с ее нежных губ, смотрел на пухлые щеки и чувствовал, что согревается. Милая маленькая Ли Ян, знакомая еще девчонкой, яркий огонечек, способный разогнать любую тьму. От одного ее присутствия сердце колотится сильнее, а минуты, что до этого тянулись часами, оборачиваются минутками и пускаются вскачь, повинуясь ее стремительным движениям, ее бурной, но всегда толковой деятельности. Работала Ли Ян в пекарне старого Лю. И маленькие булочки, которое она выносила на подносе каждое утро, были похожи на маленькие румяные солнышки.
– Чен! Как же ты здесь? Откуда?
«Из дома, – показал он жестами. – Я тренировал репризу с зонтиками для своего антре. Помнишь Вана? У него номер с собачками и черепахой. Он сказал, в Шанхае набирают хорошую труппу, им нужны клоуны. Как цирк разбомбили, так решили всех наших эвакуировать. Завтра хотели. А ты как здесь? Где Лю?»
– Взрывом его убило, Чен, неделю назад еще, – прошептала девушка. Ее губы задергались, но тут же снова решительно сжались. – Надо жить дальше!
«Я не знал… прости… А что здесь происходит? Что это за очередь?»
– Не знаю, Чен, вот не знаю! Я с утра бегала к Мао, за рисом для сироток Вей, потом на колонку с водой, а там меня поймали и сюда привели. И меня, и еще двойняшек Вонг, только их куда-то увели, я не знаю, куда, – она вдруг улыбнулась. – Помнишь, ты мне рассказывал, как давно-давно намечтал матери двойняшек, что она выйдет замуж за бравого военного, что у них будут две очаровательные девочки, которые станут художницами? Все так и случилось! Сестрички Вонг в этом году Академию художеств с отличием закончили.
«Где же наши солдаты?»
– Наши войска оставили Нанкин, Чен, – ее быстрое энергичное лицо снова на мгновение стало очень, очень несчастным, но она тут же приободрилась, как делала всегда. – Ничего, ничего, Чен! Мирных жителей должны выпустить из города. А сейчас, я думаю, продукты раздают в дорогу. Я слышала, по городу еще есть такие очереди. Видишь, впереди женщина с детьми? Ничего, Чен, все будет хорошо!
Чену захотелось есть.
Один из солдат оцепления, совсем молоденький, присев на корточки, открыл маленькую жестяную коробку и принялся торопливо жевать белые рисовые колобки. Позади солдата – широкие лавки пустого полуразрушенного кафе, местами подсохшие от талой воды. Почему ж он не сел там? Привычка, наверное… Чену вдруг ясно привиделось, как этот парень сидит в уголке своей крошечной комнатки в крошечной квартирке где-нибудь в пригороде Осаки. В маленьком городке, забитом миллионами людей, в стране всего на нескольких островках – такой крошечной стране по сравнению с его, Чена, необъятной родиной. Такой крошечной, но такой заносчивой и жадной до чужих земель! Солдатик доел и принялся облизывать пальцы. Чен отвернулся.
Снег перестал, выглянуло солнце, прогревая дрожащую очередь. Теперь она уже не казалось Чену единым целым, распадалась на отдельных людей. Вон женщина с двумя детьми. И просто женщины, в ярких платьях и кокетливых полушубках нараспашку. Этим последним весело скалили щербатые рты солдаты в оцеплении, и им даже позволялось прохаживаться вдоль очереди. А мать с двумя детьми бросала на них брезгливые испуганные взгляды и старалась, как могла, держаться подальше.
Чен пригляделся к детям. Мальчик и девочка. Вдруг пришли уверенные, четкие мысли: внуки этого мальчика с насупленным лицом однажды полетят на Луну, начнут строительство первых поселений, а внучка этой робкой девочки однажды станет оперной певицей Ла Скала… Чен невольно улыбнулся – что только в голову не придет! Увидел он это или выдумал? Он и сам не знал. Снова зябко поежился.
Очередь все двигалась. Равномерно и неумолимо. Нельзя было уйти, нельзя было повернуть назад.
Впереди очередь резко сворачивала за угол.
Ли Ян снова тронула обтянутое трико плечо.
– Я вот что, Чен, я сейчас сбегаю вперед, посмотрю, что там за поворотом. Узнаю – и все тебе расскажу!
Девушка проворно выскользнула из очереди.
– А ну назад. В очередь! Идти вместе со всеми! – тут же рявкнул солдат, замахнувшись прикладом. Ли Ян отшатнулась, нехотя вернулась назад, ее глаза сверкали обидой и гневом. Она не знала японского, но смысл сказанного поняла вполне.
Ли Ян всегда привыкла быть впереди. Она словно обгоняла само время – оживляла его, тормошила, хватала, тащила за собой! Во всяком случае, именно так она поступала со временем его, Чена, когда он, вернувшись с изнуряющей репетиции, слонялся по одинокой, забитой вещами, пустой квартире, подводил стрелки часов – ему казалось, что они идут слишком медленно. И ждал ее.
В оцеплении, у поворота, маялся Танака из Киото. Ему вдруг невыносимо захотелось домой, к отцу и матери. Как они там, без него? Отцу тяжело таскать воду из колодца, а матери тяжело ухаживать за их небольшим, но все-таки настоящим садиком…
Окриком Танаку призвали к собранности и вниманию. Оцепление оживилось новыми гладко выбритыми лицами в свежих мундирах. Они деловито ходили вдоль очереди, щупали людям шеи, спорили друг с другом, пересчитывали стоявших и иногда меняли их местами. Другие задавали вопросы на ломаном китайском, что-то записывали в блокноты.
Странные зрители в странном контактном цирке. Цирке, где нет четвертой стены, а актеры слишком утомлены и измучены.
Внезапно позади Ли Ян в очередь пихнули новичка. Это был толстый человечек лет пятидесяти, в очках и дорогом пиджаке с оторванным рукавом. На толстой шее болтался сильно запачканный хороший немецкий галстук.
– Я профессор, – заявил он, озираясь испуганно и удивленно, словно привык этим волшебным словом добиваться для себя немедленного уважения и комфорта. – Физик я!
– Физик? – напротив тут же возник высокий японец, руки в карманах кожаного плаща. Спрашивал он на четком нанкинском мандарине.
– Да!
– Ядерщик? – деловито осведомился японец, взглядом словно высверливая дырку в пухлом лице профессора.
Идеи о возможности искусственного расщепления ядра урана живо интересовали высоких особ при дворе, а многие здешние ученые обучались и в Германии, и в Америке. Абсолютное превосходство – вот достойное стремление! Подчинить атом, создать сверхоружие – а потом, быть может, и испытать его на китайских городах, их ведь так много. Одним, двумя меньше – невелика потеря. И устрашение, и польза для науки. И правительственная награда! Вот что легко прочел Чен на лице человека в кожаном плаще. Похожие люди бывали у его отца. Он так крепко ухватил Ли Ян за руку, что она вздрогнула и удивленно взглянула на него.
Повинуясь знаку начальника, помощник тут же достал блокнот и ручку.
– Отчего ж непременно ядерщик? – степенно ответствовал профессор. – Нет, я темпоралист.
– А, – поскучнел японец в плаще, по его знаку подручный тут же убрал блокнот и ручку.
– Послушайте, господин, долго нас здесь продержат? Университет должны были эвакуировать, как бы без меня не уехали, – профессор улыбался, заглядывал просительно.
– Не уедут, – без улыбки ответил японец. И пошел дальше, потеряв к профессору интерес.
«Как вы себя назвали?» – обратился Чен к профессору. Ли Ян взялась было озвучить, но профессор покивал головой.
– Я понимаю разные языки глухонемых, да. Нахожу их, правда, несколько примитивными по сравнению с устной речью, но это предмет отдельного разговора. Темпоралистика, да. От слова «время». Это такой раздел физики, в котором изучается, как время замедлять, искажать, кольцевать… И даже менять будущее и прошлое, расщепляя время на разное вероятностные ветви. Но это слишком сложно, да. А вот вы знаете, к примеру, что внутри некоторых очень массивных объектов время может поменяться с пространством местами? Не знали? То-то!
В представлении Чена, кольцевать можно было голубей, но никак не время. А расщеплять – лучинки, когда заканчивался керосин в лампе. Из вежливости и, отчасти, из-за ностальгии по тем временам, когда к отцу приходило много университетских коллег, он задал еще вопрос.
«Вы можете замедлять время?»
– Теоретически – безусловно. Есть много разных моделей…
«А практически?»
– Милый мой, – снисходительно сказал профессор, как будто не был с Ченом одного возраста, – наука, милый мой, это вовсе не то, что дает сиюминутную отдачу. Это плод интеллектуальных усилий с большим замахом на будущее.
Повалили мокрые снежные хлопья, перешедшие в дождь. Японцы все ходили, укрывшись черными зонтами, меся сапогами грязный от копоти и сажи снег. Мокли солдаты в оцеплении, кое-как укрываясь широкими плащами и спрятав под ними винтовки.
Под таким же дождем недавно горел его цирк. Дождь не мог унять ревущее пламя от взрыва бомбы. Снова как наяву перед глазами Чена у пылающих шипящих развалин металась вороная лошадь с охваченной пламенем гривой. Гривой цвета волос Ли Ян...
«Не плач, Ян!» – Чен пугался ее слез. Привык, что если плачет, значит, снова обидел отец. Если только это слово годится для обрюзгшего существа, потешного пугала для мальчишек и источника страданий для собственной жены и дочери. Он пил всегда, сколько Чен его помнил. Мать Ли Ян умерла несколько лет назад. Поговаривали, муж довел… Не проходило и дня, чтобы Чен не думал, как было бы здорово, окажись отец Ли Ян тихим библиотекарем или даже простым служащим, но скромным, добрым, не пьющим. Последнее время Ли Ян почти не говорила об отце. Уж не помер ли? Тогда она совсем ведь одна останется.
– Не плачу, Чен, что ты! Это снег на щеках тает.
«А что твой отец? Ты давно не говорила о нем… Присмирел?»
– Ты, Чен, слишком долго вниз головой стоял, вот и путаешь слова, – улыбнулась девушка. – Ты же знаешь, мой отец от любой мыши шарахается! Представляешь, на днях в библиотеке мышь обнаружили, так он со страху очки уронил и найти не мог. Маме пришлось прийти к нему на работу, искать!
«Маме? Твоей маме? Так она же умерла несколько лет назад, Ян» – простые жесты не могли передать и доли тех эмоций, которые обрушились на Чена.
Девушка нахмурилась, с тревогой глянула на него.
– Что это ты такое говоришь?! С моей мамой все хорошо!
«Прости… я… И отец больше не пьет?»
– Да ты что, Чен! Он вообще не пил никогда!
Чен облизнул губы, попытался собраться с мыслями, но не смог.
«Нашла мама очки?»
– Нашла, конечно! – сердито махнула рукой девушка и отвернулась.
Чен давно рассчитал, когда очередь повернет, и просто ждал. Ему уже было все равно, что там окажется – продуктовый паек, карточки или что-то еще. Он не думал об этом. Он просто хотел, чтобы это все быстрее закончилось – надо было как следует поразмыслить над словами Ли Ян!
Очередь повернула. До ее конца – сорок пять метров. И там, поперек улицы, был возведен новенький помост, аккуратно укрытый навесом от дождя и снега. На дальнем крае помоста помещалась ученическая доска, испещренная жирными белыми черточками. Каждые пять вертикальных черточек объединялись в группу одной горизонтальной. У доски стоял человек с мелом, а посередине помоста, друг напротив друга, два японских полковника с катанами наголо. Двое солдат оттаскивали с помоста два тела, первый тащил оба тела за ноги, а второй нес следом их головы.
Время замерло, словно его ударили наотмашь. И кинулось безумным галопом, как лошадь с горящей гривой. Время больше не измерялось в минутах или секундах. Оно стало измеряться в метрах, в сорока пяти метрах. Прав оказался профессор…
– Я… я крупнейший специалист! Как же так?! – разевал рот профессор. Видимо, он закричал слишком громко, потому что один из солдат ударил его прикладом в грудь. Ударил с большим замахом, прикинув немалый вес ученого. От боли глаза профессора стали круглые, жалкие. Лицо вытянулось, губы обвисли неряшливой тряпкой. В этом немом беспомощном рте застыли никому больше не нужные торжественные речи научных симпозиумов, красивые теории о времени, аксиомы и теоремы.
Зачем теории, которые не могут реально управлять временем, поворачивать его вспять, не могут вернуть надежду всем тем, кто стоит здесь и сейчас?
Мать, дрожа всем телом, прижимала детей. К ней не спеша подошел кто-то из начальства, его улыбающийся грязный рот произнес несколько фраз, которые Чен никогда не передал бы Ли Ян. Хорошо, что она из-за большого расстояния не могла услышать. Мать зарыдала, но все же отпустила детей и покорно сделала шаг за японцем. Вдруг одна из женщин, из тех, в ярком платье и кокетливом полушубке нараспашку, улыбаясь, взяла японца за руку, повлекла за собой. Японец брезгливо махнул рукой матери с детьми и она, еще до конца не веря, стискивая их ручонки, тяжело побежала прочь, поскользнулась, упала, кое-как поднялась и, наконец, скрылась с детьми в переулке.
Луна и Ла Скала.
Чена схватили за локоть, сильно дернули. Он пришел в себя, обернулся.
– Чен, помоги! – Ли Ян оттаскивали прочь от очереди. Ее пальцы разжались, она выпустила руку Чена.
«Нет!» – суматошно замахал он руками. – «Не надо! Пожалуйста! Пожалуйста!»
Японцы смеялись, показывали пальцами на клоуна в мокром трико и блестящих туфлях, который прыгал и размахивал руками.
Он, Чен, никогда ведь не думал о Ли Ян… в будущем. Она просто была, она просто делала ослепительно сияющим его настоящее, каждое его мгновение. Чен никогда не пытался думать, кем она станет через десять, пятнадцать лет. Быть может потому, что больше всего на свете хотел видеть ее своей женой, но не смел об этом мечтать, потому что не знал, захочет ли этого она сама.
Ли Ян яростно вырывалась. Солдат сшиб ее с ног ударом приклада. А когда поднял снова, она вцепилась зубами ему в руку. Тогда солдат отшвырнул ее в снег и ударил штыком, провернул, потом ударил еще раз и еще.
Ханэ-то-кава-то-га-хана-реру-ото… Японский иероглиф, звучащий как отделяемая от кости плоть…
Чен разинул рот в безмолвном отчаянном вопле, так что от напряжения полопались сосуды в глазах.
Время закончилось. Но не потому, что закончились сорок пять метров и его волокли на помост. Закончилось потому, что ее не стало. Ее больше нет. Черная жгучая ненависть захлестнула его. Рвались наружу перепутанные мысли, кошмарные образы, которые почти невозможно было облечь словами.
«Услышьте меня, вы, захватчики, бездушные убийцы! Само время накажет вас! Скоро, скоро придет расплата! Смертельный огонь обрушится с небес на ваши города! Захлестнут вас цунами! Дети ваши выродятся в жутких нелепых забавах, будут лишать себя жизни от тоски и потери реальности… А Китай мой восстанет! Китай запустит своих детей к сияющим звездам! Китай будет велик!»
И пусть его руки скручены за спиной, сейчас он говорил не жестами, но сердцем, выплескивая из него тьму, которой, казалось, хватит на весь мир и все времена.
Слезы потекли по щекам Чена. Теперь он глядел на очередь – длинную, страшную, нескончаемую… Он судорожно пытался намечтать им всем разом спасение, чтобы прямо сейчас, но не мог, сил не осталось, да и не мог он думать сразу про всех.
«Не плачьте! О, не плачьте… Пусть память о вас живет, пусть вы обратитесь цветными камешками в нашем парке Юйхуатай… на холме… у ворот Чжунхуамэнь… Бог видит вас, он не оставит вас! Вас всегда будут помнить и чтить дождем цветочных камней!»
Танака из Киото, всхлипнув, вдруг кинул винтовку на землю и побежал прочь. И тот, который ел рисовые шарики из маленькой жестяной коробки, тоже побежал – домой, к родителям, в маленькую квартирку в маленьком городке в пригороде Осаки.
Просвистело лезвие катаны. Японский полковник деловито обтер ее и осмотрел. Его соперник следил, как отмечают на доске количество убитых. Выкрикнули счет. Полковник недовольно поморщился: он проигрывал, сегодня зарубил только сто двадцать семь человек.

13 декабря 1937 года в Нанкин вошли японские войска. За шесть недель в городе было убито более 300 000 гражданских лиц и разоруженных солдат.

Рассказ хорош. Даже очень.
Ну, города, конечно, не видно. Автор сам тему свою основную замылил, достаточно криво прицепив непонятного темпорального профессора и сильно выбивающееся из общего стиля объяснялово. Как жуткую брошку на элегантное платье.
Вопрос: зачем? В рассказе та же тема времени великолепно вышита белым шёлком по белому же шёлку. Предсказание будущего, и, может быть, намёком, его изменение - вполне элегантное раскрытие темы.
Так что профессора - резать беспощадно.
Политико-социальная прокламация в конце... Логично, хотя такое активно не люблю. Но на оценку это не повлияет. В отличие от профессора.

Отдельный респект за тему. Привязка фантастической истории к реальным событиям всегда добавляет убедительности происходящему. Здесь заставляет задуматься, кто и как должен платить по счетам, кто имеет моральное право требовать такой страшный счет... По моему мнению, вопрос невероятно болезненный, у меня на него нет ответа.
Время ощущается многоликим действующим лицом рассказа, по-разному во всех персонажах. Очень понравился образ профессора. Уместно и метко сделано: эгоистичный человечек, который, не смотря ни на какие обстоятельства, продолжает считать себя страшно важным для мировой науки. И, что очень характерно для подобных людей, рассказывает о своей важности всем и каждому. Я не вижу здесь "лекции", вижу намеренное подчеркивание "самости" профессора. Казалось бы, ожидаешь от него мощного фонтана в финале - идея, развязка, спасение, в конце концов. Но просто получает в зубы прикладом... На деле оказывается совершенно беспомощным, и не он, темпоралист, владеет временем, а глухонемой клоун. Вот где особенная ирония - и дополнительная трагедия ко всей кошмарной истории Нанкина.

Прекрасная работа. Написано с любовью. Очень заметно, что автор вложил душу, что любит своих героев и сострадает им.
И я, как читатель, тоже люблю и сострадаю.
Изящное сюжетное решение: рассказ начинается в хвосте очереди, продолжается, пока очередь движется, и заканчивается в её начале. Красиво выполнена авторская мысль - время в этой очереди измеряется метрами. Это помимо других авторских мыслей, в этом плане рассказ многослойный, объёмный.
Большое внимание к деталям, но ничего лишнего, никакой воды. Нет, я бы не стала тут ничего резать.
Я не особенно сильна в истории, и когда читаю что-то историческое, где автор особо не заморачивается объяснениями, подразумевая, что культурный человек и так должен знать, я теряюсь. Я считаю, в художественной литературе не должно такого быть, по моему мнению, это признак авторского бессилия.
Здесь как раз всё хорошо в этом смысле. Не зная ни истории, ни культуры Китая, я с удовольствием погрузилась в мир рассказа и не потерялась в нём. Заодно и культурно выросла.

Любопытный рассказ. Сказать, что понравился однозначно - соврать. Не моё просто. Над оценкой подумаю.

ps. Люди часто, с интересом, некой маниакальной эйфорией, читают о смерти. Ведь они еще живы...

quote name='tanasa' date='18.6.2020, 16:36' post=686062]
Люди часто, с интересом, некой маниакальной эйфорией, читают о смерти. Ведь они еще живы..
[/quote]
Справедливости ради - автор не смакует сцены насилия, они вообще минимально даны, очень скупо, щадяще.
Но эмоции они сильные вызывают, тут вы правы, потому что автор талантлив, умеет. Но не эйфорию, а муку душевную.
Тем не менее, этот рассказ не о смерти, а о жизни. Очень старались убить жизнь, а не получилось.

Кто сказал насилия? Я написал "смерти". К насилию люди относятся как раз по разному.тут преподнесен исторический факт с вплетенными в него "фан. Героями". Очень сложно такое оценить, т.к небольшая спекуляция (опять же не во злобу, как факт). Историей.

Сюжет: Автор владеет материалом на высоком уровне. Картины нанкинской резни, переданные через восприятие глухого клоуна, предвидящего фрагменты будущего — или его варианты? - выглядят очень реалистично. Гуманистический посыл весьма впечатляет. Вот только этот эпизод вызывает технические вопросы:
"Просвистело лезвие катаны. Японский полковник деловито обтер ее и осмотрел. Его соперник следил, как отмечают на доске количество убитых. Выкрикнули счет. Полковник недовольно поморщился: он проигрывал, сегодня зарубил только сто двадцать семь человек."(с)
Вывод: Если это событие уже происходило в течение 6 часов, то на каждого человека пришлось бы примерно по 2 минуты, простейший подсчет. Зарубить - это выполнять довольно широкоамплитудный и сильный удар, получается, что в течение шести часов он только и делал, что махал саблей, размашисто и сильно, причем без перерыва, без обеда и других надобностей. Согласитесь, что любой человек, больше одного часа такого темпа не выдержит, это все равно, что постоянно боксировать на ринге, причем выкладываясь, без устали и отдыха.
Возможно объяснить эпизод "легендарностью и гиперболой"? Сомнительно. Ибо даже для сказки - выглядит слишком глупо. Сказка о храбром портняжке, одним махом - семерых побивахом. В итоге - обесценивает основной текст.

Leib_medic

Из чего сие следует?

360/127=2.8

Мышель, я, видимо, что-то пропустила в тексте. Цифра шесть часов там где-то была?

PS. Поискала - нету. ) Нет ни времени, ни длины очереди, ни количества убитых вторым "игроком" - слишком много неизвестных, чтобы оценивать время. Вот про равномерность очереди да, было, - но, на мой взгляд, эпизодически, клоун же выпадал из реальности время от времени.
А что до количества - так ничего удивительного, как это ни дико звучит. Современные "самураи" тренируются на снопах, что приближено к реальности, соревнования по кендо. И сто снопов за короткое время - вполне.

Прочла и позабыла, в какой текст я была влюблена. Хотела уже виртуально броситься автору на шею с признаниями... Но нет. Написано великолепно, хотя Муррр везде грязь найдёт. Написано на конкурс, написано с соблюдением запросов аудитории - без кровишшы и кишков на берёсках, без неаппетитных подробностей, чтобы чувства там, победа бобра и вагон сочувствия, желательно от первой строчки до последней. Муррр за.
Но люди, гляньте в Википедию, посмотрите, что за события тогда произошли!.. Попрятать трупы во всевмещающее пространство художественного текста, заменить тела женщин, над которыми поиздевались японцы, на элегантный съём клиента китайской шлюхой? А на фотографиях глаза мёртвого младенца и храброго мальчика, который не снял шапку перед японцем. Тоже мёртвые. И для них нет места на странице книжки, потому что не любит публика весь этот ужас. Конкурсные время и пространство текста по этой теме без боли и крови реала - не искусство автора, а конъюнктура. Это плохая, очень плохая память о погибших трёхстах тысячах людей. Не нужно автору выбирать такие больные моменты, коли есть желание потрафить дамским изячным чувствам. Нужно просто писать о другом. Авторские скиллы любой текст вывезут. Подобное отношение к реалу, отбор фактов, манера письма - всё это на сторону тех, кто склонен лакировать события мировой истории. Ибо автор выхолостил всё, что не соответствовало запросам аудитории.
Мне всё понравилось и не понравилось одновременно на разных уровнях текста. К примеру, лексика, на мой вкус, должна быть поточнее: разыскивая обитателей - а почему не просто жильцов? Скользящей от первого морозца брусчатки - скользкой. Таких примеров много, но они в общем впечатлении от текста роли не играют. А вот когда рассказывают о том, что время поменялось с пространством, тут я чешу репу. Слишком затейливо, при разных-то единицах измерения. Далее будет метафора: "Время больше не измерялось в минутах или секундах. Оно стало измеряться в метрах, в сорока пяти метрах. Прав оказался профессор…" Да ни божий мой. Не прав. Это субъективное восприятие героя, а не объективно существующий факт. Как и слова Высоцкого:
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.
Ну а пафосные проклятия героя - это уже дно. Это от страданий тёти Мани и её пожеланий смерти тёте Тане. И, если учесть позицию автора, они должны непременно сбыться. Не состояние мира, ни политика государств, ни невозможность предотвратить грядущие экспансии, а проклятие китайца вызвало жуткие трагедии Японии? И потом, почему бы не посеять разумное, доброе? Пусть герой просто увидит всё, что предстоит испытать Японии. Без надрывных воплей и финальной символики крупным планом - бегущих по домам японских мальчишек. Финал вообще отвратил от рассказа.

Как-то не особо много фантастики... Даже, я бы сказал, категорически мало. И хочется спросить вслед за принцем Гамлетом: "What's Hecuba to him, or he to Hecuba…"
А он рыдает...
Мда.

И да простит меня автор. Ниже ссылка, на событие, которое хотел однажды вплести в рассказ, но... Нельзя такое вплетать. Просто нельзя. Помнить и знать, но не более.



https://youtu.be/-YwN2JWHq7M

А если уж взялись, не стоит разводить краски. Надеюсь вы поняли, что я хочу донести?. Именно это разведение не даёт мне мужества и права писать о таком.


>

tanasa, а вот я думаю - в вашем случае надо было. А то пройдут пятьдесят или сто лет, припрутся какие-нибудь сволочи и заявят, что и концлагерей-то не было. И Корчака тоже не было. И вообще, никто не виноват ни в чем.

Я так и не понял, почему момент с отрубанием головы самураем так не понравился? Тогда не нужно было Шолохову включать в свой рассказ "Судьба человека" эпизод с концлагерем. Вдруг это травмирует читателя.

Не. Не этот момент. Автор упростил, сгладил краски. Я ссылку не просто так вставил. А по поводу этой бойни никогда не изучал плотно, хотя и знал.... Именно это сглаживание очень раздражает. Не дает полной картины что там происходило на самом деле и почему. Автор как раз сильно побеспокоился о травмировании читателя.. яДа и как итог фан составляющей... Почти нет.

Ну, думается, это субъективность восприятия, лично мне именно этот момент с самураем и показался ключевым в восприятии всего рассказа. Именно он бьёт по нервам, и тогда понимаешь, как это всё обыденно, и именно от этого ещё страшней. Не слезодавилка, если бы автор пережал, и не милота от сопереживания глухонемому клоуну, если бы автор не дожал, а именно то что надо. Но это читателю решать, что видеть в тексте.

Тема тяжелая, надо осмысливать и знакомиться с первоисточниками. Не многие бы взялись. История подана так, что ощущаешь полное погружение. Многие моменты неприятные, но на то она и правда. Видно, что автор основательно знает суть предмета. Фантастики только капля и то на словах профессора. Можно было бы расширить. А так, все на высоте. Оценка тоже.

Trelly,

А что клоун время менял - это не фантастика??

Эх. Сложно. Сложная тема. Опасная и спорная, ибо притягивает особенных личностей. Как бы так высказаться, чтобы не задеть чьи-нибудь чувства...

Если брать за основу столь "тяжёлые" события, есть шанс скатиться в слезодавилку. Потому что они (события) сами по себе ужасают. Чтобы вызвать эмоциональный отклик у читателя, не нужно стараться, выписывать характеры, отношения, мотивацию. Ибо "эмоции" вызывает сам факт, что такое в принципе существовало, существует и, скорее всего, будет существовать.
Здесь же - в рассказе - вот прямо по краю, вот прямо чуть-чуть и будет уже слезодавилка.
Но, по идее, история эта о герое (по крайней мере, большая часть), о людях, которые его окружают. Так что она не паразитирует на тех событиях (опять же, большая её часть) и не давит на жалость. Но ещё б чуть-чуть...
Герои стоят в очереди на убой, возможно, уже осознают, что происходит, но не хотят верить. Разговаривают о чём-то своём, рассказывают последние новости так, будто эти новости и не последние вовсе. Успокаивают себя "Да не, не, это эвакуация", чтобы хотя б немного пожить "нормально", хотя б на несколько минут отвернуться от стоящей перед ними смерти.
Конечно, странно, что они так просто шли, не сопротивляясь, что никто из "конца" очереди не закричал, не попытался сбежать, не всполошил остальных - тех, кто ещё не видел, что их ждёт. Только герой попытался вырваться.
Но, видимо, и так бывает.
В эмоции и мотивацию персонажей я поверила в принципе, так что не буду заострять внимание. Это хорошая история в целом.

И если б не финальная "речь", всё было бы прекрасно. Рассказ был бы про людей, а не про войну или политику. Из-за этой речи появилось какое-то отвращение к герою, хотя до этого он вызывал симпатию. И не потому что персонаж такой многогранный, а потому что внезапно начал "говорить" (точнее, думать) о величии своей страны и падении чужой. Как фанатик. Хотя до этого ничего такого в его характере не "проявлялось". В это не веришь: его любимую только что убили, а он о стране и её величии.
Плюс он "намечтал" (или предсказал?), чтобы такие же люди (по сути), как и он, испытали то же, что и он. Обычные люди, такие же жертвы этих войн и политических игр. Не, это как раз правдоподобно, но немного меняет отношение к конкретному персонажу.
Сама по себе "речь" нужна, бесспорно. Но если б он "думал" как-то "иносказательно", метафорично, не приплетая политические игры и яростный патриотизм, наверное, было бы лучше. Ведь история про людей - обычных, простых, далёких от политики - значит, и финальный "аккорд" должен быть про людей. По крайней мере, этого ожидаешь от концовки.
Всё равно понятно будет, о чём он. Но получится... естественнее что ли.
Если б можно было оценить отдельно "тело" рассказа и концовку, это были б совсем разные оценки

-----

Немного мелочей неважных



Слишком много прилагательных на единицу текста (по два на существительное).



Перед глазами стояло лицо с глазами.
Бывает.



"Как ты знаешь, Боб".
Не реплика персонажа, а информация для читателя.

PS. Рассказ и без википедийных речей профессора теме соответствует. Так что незачем было пришивать их белыми нитками

Не могло тут быть никакой слезодавилки. Автор слишком искушён конкурсными играми, чтобы совершить столь дурацкую ошибку. Сам материал требовал реала, тру-крайм прозы, жёсткой социальной фантастики или моего любимого жанра, который имеет смелость врезать низменной правдой и гротеском так, чтобы проняло до обратной перистальтики и кипения извилин. Была в таргет-группе отбора ССК и видела, что даже авторы хоррора избегают таких тем. Ветловская год за годом выбирает материалом именно события военных, выбивает дух событиями реала, сочетает их с фантастикой. И ведь проходит везде и всегда! Люди ценят честность автора и отсутствие реверансов в сторону чьих-то предпочтений, пусть и массовых. Как читатели не видят-то, что плинтусный финал и выбор материала для рассказа, натягивание мелодраматичного камуфляжа на события реала - суть один и тот же процесс.

PS к своему отзыву. Об именах: Солдат Танака, возможно, является аллюзией на японского писателя-фантаста Ёсиэ Танаку, известного так же интересом к культуре Китая. Название рассказа отсылает к классическому роману "Сон в красном тереме", а смыслы переводов названия этого произведения намекают на параллельность существования персонажей в мистическом и реальном мирах.

Сильный по эмоциональному накалу рассказ. Такое впечатление, что автор, зная документальный материал, пытался найти в Истории белые пятна. Мне представляется этот рассказ попыткой переписать "вчерашний" день.

Хочется отметить очень умелый ход с описанием контраста между клоуном Ченом и профессором.
Профессор, как представитель науки, темпоралистики, рассуждает, но ничего реально сделать не может, ни для себя, ни для общества. Он полагает, что все его заслуги и регалии чего-то стоят для врага. И он ошибается - не прозрел, не понял, не оценил опасную ситуацию.
Клоун обычно воспринимается публикой несерьезным человеком. Но в рассказе он показан героем, который может менять реальность с худшей на лучшую. Впрочем, до кульминационного момента он это делал только в отдельных незначительных случаях.

Рассказ "держит" читателя с начала и до конца. Уважаю тех авторов, которые смело берутся писать альтернативную историю, (не исключено, втайне веря, что вот где-то там, в другой Вселенной, будет все иначе и лучше, чем было в нашей).

Итоговые мысли.
Хотя есть и плюсы и минусы (мелкие), но рассказ в большей степени удался. Хорошо показаны культурные особенности и ценности Китая. Читатель понимает, почему очередь ведет себя так, а не по другому, и почему главный герой, клоун Чен, в финале думает о своей стране в будущем. В тяжелые минуты человек должен верить в лучшее.

Вот, нашла в тему, про светлое будущее: "Однажды в Китае"

Красивая мелодия, приятный для уха звуковой ряд языка.

Насколько я понимаю, автором задумывалась именно история, не "альтернативная", а как было на самом деле.



Так а где он его "менял"? Время не замедлилось, не ускорилось, не пошло вспять. Ни одна секундная стрелка в мире не произвела ни одного движения, которого не произвела бы и так. Ничто нигде во времени не сдвинулось.

Наложить проклятие на целый народ, чтобы оно сбылось, это, конечно, не каждый может. Я не говорю, что вообще нет фантдопа. Предположим, во время кризиса, даже самый обычный человек может вдруг силой мысли проклясть целый народ, и проклятие сбудется. Предположим. Вообще-то, подобное неэффективно, непроверяемо, необосновано, и главное не больно-то оригинально, но почему бы и нет...
Но причём тут время???
Это всё равно, что я скажу, что если я завтра дам кому-то по зубам, то я изменю время. Ведь он получит по зубам, а если я ему не дам по зубам, он не получит... Изменение времени налицо! Я могу подстроить, что ему дадут по зубам, могу, наконец, если я маг, устроить это силой мысли. Внушением, заклинанием...

Так это что, я - "время меняю"?

Будущие события они на то и будущие, что на них всё время кто-то и что-то влияет, никакой фантастики в этом нет.

NatashaKasher, гм... так клоун прошлое девушке изменил, нет? У нее же мать умерла из-за пьющего отца, а он это изменил. Изменял события во времени - в будущем, как с монетками для пацанов, так и в прошлом, как с девушкой. Изменять события во времени, разве это не называется "менять время", владеть им?

Время в очереди.
Время, которое измеряется в метрах ~(с)

Ну, мне этого хватило для "темы".
То, что его ещё к фантдопу прикрутили - дело десятое

В смысле:

"Очередь двигалась, едва-едва, как ползет по циферблату минутная стрелка. "?

Фантастика, конечно...

Не.



Последние минуты жизни - последние шаги к плахе

В этом рассказе?


В прошлом - да. В будущем - нет.

Нет, повлиять на будущие события силой мысли, это, конечно, фантастика. Но это не "владение временем". Можно подбросить мяч рукой, а можно - силой мысли. Первое - реальность, второе - фантастика. Но с точки зрения времени это одно и то же.

Обалдеть. Вы точно этот рассказ читали?

А вот про изменение будущего:

PS. "Прошлое" и "будущее" - это категории ВРЕМЕНИ )))

А, увидела. До этого не разобралась просто кто там пил, а кто очки потерял, прошу прощения.

Будущее можно представить как "веер" возможностей. Но границы этого веера есть. Они определяются тем, что может быть, и тем, что не может быть ни при каких обстоятельствах. Эти границы определяются причинно-следственными связями.

Если герой "намечтал" для кого-то иной расклад (не)возможного ("веера") будущего - он изменил именно будущее (причинно-следственное). Кто сказал или запретил менять такое невозможное для данного субъекта будущее? Просто такое событие выходит за рамки причинно-следственных связей и (по большому секрету) не запрещено физическими законами,

Хорошо написано. Время там, не время изменил, не изменил. Щитаю в тему конка рассказ вписался! Трудно мне оставлять долгие рассудительные отзывы. Понравилось, оценю высоко!

только хотелось бы ввернуть тем, кто претензии к финальной речи предъявляет - вполне нормально осуждать именно всех захватчиков, страну, в целом, а не каких-то отдельных нелюдей в частности. И, да, китайцы, по моим сведениям, всегда были патриотами своей страны и до сих пор таковыми остаются. Между прочим, и в самом рассказе из речи гг, это видно, так что про неуместный пафос и политику, lэто, скорее, надуманно, субъективненько.

Только что, да, немного странное поведение людей в очереди. Там должны были, выть, кричать, ругаться, материться, вырваться. И все бы это было слышно из конца очереди.
Но, я списал это, на фатализм китайцев.))

Фантдоп, конечно, присутствует, если у ГГ крыша не съехала.))

Описания сильно украшают этот рассказ. Произведения, связанные с войнами, всегда были сложны, жестоки, трогательны... Что есть и в "Снах Нанкина". Герои тут не одинаковы, что радует. Да и места событий заинтересовали, а фантастики тут не слишком много, радует.

Как понять, много фантастики или мало фантастики в тексте?

Никак. Фантдоп либо есть, либо нет.

Вот и я о том же.

Честно скажу: прочитал и не сразу понял, что тут фантастического. И если бы мне сказали прочитать этот рассказ, и они не говорили бы, откуда он, то я не увидел бы тут фантастики. Только перечитав я понял, что ГГ изменяет прошлое и будущее.
Извиняйте, *фантастического.

Мощный рассказ!

Отличный язык. И видимо, отличное знание матчасти. Да простит меня автор за это "видимо", ибо сама слабо ориентируюсь, но есть ощущение, что автору можно доверять на все 100%

Поскольку единственное, что помню из того исторического периода: японцы очень жестоко обращались в той войне с китайцами; то предположу следующее, пофантазирую...

С точки зрения японцев. Прихватили какого-то "чудика". Ну, откуда они знали, что тот способен менять реальность? Откуда знали, что случайно убили его любимую девушку? Откуда знали, что он может отомстить? Возможно, и не осознанно...

С точки зрения любимой девушки. Она даже и не догадалась, что прекрасный немой клоун перед смертью изменил ей память...

С точки зрения ученого. Кажется, он успел раньше умереть, чем осознать, что вся его важность на войне ничего не стоит...

С точки зрения ГГ. Он добрый. Очень добрый: он воображал мороженое - и мальчишкам оно доставалось. Он, даже несмотря на то, что все вокруг рушится, не желал никому зла. Я бы сказала, он "стихийный маг". Назову его условно. Но последуют Хиросима и Нагасаки. Нет, не верю, что он желал подобных ужасов. Скорее всего, в тот момент он был в отчаянии, а его неконтролируемый дар соединился с болью утраты. Вот такая опасная гремучая смесь...

И все же самый яркий и реалистичный образ вот этого японца:


Спасибо автору!

Это всё потому что Вы читаете второпях, наискосок, потому некоторые детали, по Вашему мнению второстепенные, а по мнению автора, важные, играющие на раскрытие сюжета, просто пропускаете. Вот потому за лесом и не увидели деревьев.

Рассказ очень понравился. Живой язык, легко читается, яркие образы. Но всё время было чувство, что чего-то не хватает. Трагизма? Вроде не трагизма, но чего-то похожего. Может быть правдивости. Описание диалогов, переживаний, чувств в моменты трагедий - это высшее мастерство. Мне во время чтения вспомнился Гроссман, «Жизнь и судьба», как он описывает все эти бытовые события, диалоги, перед дверьми газовой камеры. Конечно, я не ожидаю от авторов форума фантасты мастерства Гроссмана, но не верю я этому повествованию. Не так люди разговаривают перед лицом смерти. Как? Не знаю, но не так. Помимо этого подсознательного «не верю» на протяжение всего рассказа, претензий не имею. Поставлю высокую оценку.

Ага, подгоняем текст под криптоисторию
Обалдеть, отзывы тоже интересные.

За деревьями леса.
Но там действительно без поллитра трудно понять, кто пекарь, кто библиотекарь, кто потерял очки, а кто наоборот, умер. Слишком много инфы прямым текстом, да ещё противоречивой, и не к месту.

Не, Наташа, в данном случае я правильно сказал, то есть за общим впечатлением не рассмотрели деталей, потому и "за лесом деревьев".